Путь Матильды теперь лежал в сад. Каменный дождь побил кусты и деревья, а одна особенно крупная потолочная глыба упала аккурат на клумбу с цветами, раскрашенными во все цвета радуги, превратив клумбу в кратер. Увяла даже позолоченная красота дворца: золотые фигурки поплавились от жара падающих камней и деформировались; в воздухе висели запахи пламени, отчаяния и страха. Раскрашеный розовой краской олененок лежал посреди садовой дорожки, придавленный камнем к земле; Тилли освободила его, оттолкнув камень, но обе задние ноги животного больше не могли ему служить.
— Ты бедняжка, — печально произнесла Тилли, смаргивая слезы. — Ты бедняжка, такая же, как я...
Но нет — Тилли ведь все еще была волшебницей!
От одного ее прикосновения олененок ожил, встрепенулся, вскочил на все четыре ноги и с негодующим воплем бросился в сторону замка. Его крик показался странно диким из-за симфонии догорающих кустов; но судьба благоволила добродетельным, и на отброшенный Тилли камень опустилась крошечная оранжевая бабочка с черными узорами. Махаон.
— Ты ведь отведешь меня домой?
Крошечные тончайшие крылышки затрепетали, словно от ветерка, и бабочка поднялась в воздух. Тилли подобрала черные от сажи юбки и поскорее побежала за ней. Насекомое выделывало в воздухе сложные пируэты и мертвые петли, иногда садилось на камешки, будто чтобы передохнуть, но затем поднималось снова. Они углублялись все дальше в сад, туда, где теперь горела небольшая вишневая роща, и бедствие здесь обретало едва ощутимый привкус вишни и весны. Тилли на ходу вытирала слезы баклажановым рукавом, иногда останавливалась, чтобы всхлипнуть горлом, но заставляла себя идти дальше, а маленький рыжий махаон терпеливо дожидался ее, присаживаясь на ветви или теплые камни. И странно: дыра в груди Тилли как будто тоже наполнялась бабочками, то ли благодаря слезам, смывавшим со щек и пепел, и печаль, то ли благодаря невидимой заботе крошечной бабочки. До чего же умные насекомын в этом мире!
— Леди! — услышала она оклик. — Леди Матильда!
Это был господин Пезарь; наверное, он хотел сбежать в Иллюми тем же образом, каким собиралась это сделать Матильда, но не успел до начала разрушений. Теперь же огонь загнал его на самую неподходящую позицию во время пожара: господин Пезарь прятался в каком-то сарае, дверь в который завалила упавшая пылающая вишня.
— Леди Матильда! Я здесь умираю...
Огонь был уже так близок, что круглое лицо с чертами бассетхаунда казалось смертельно бледным и мокрым как после душа. Тилли подалась вперед, хотела помочь, но дым и копоть резали глаза и нос получше ножей; пришлось зажать лицо рукавом платья и растерянно взглянуть на пленника сарая. Что тут сделаешь? Она же не пожарная!
— Леди... Матильда! — из последних сил кричал Пезарь. — Колдуй! Колдуй же!
Ах! Она никогда к этому не привыкнет.
Щелчком пальцев был потушен пожар, взмахом руки открыта заблокированная дверь, а легким прикосновением излечен и сам Пезарь. Заливаясь слезами, он упал Матильде на грудь и добрых минут пять стенал и жаловался на судьбу. Тилли его почти не чувствовала, растерянно оглядывалась по сторонам, переживая, что упустила оранжевую бабочку; но к счастью, маленький махаон сидел неподалеку, на обугленом стволе вишни и терпеливо ждал.
— Вы уходите?
Вопрос застал врасплох; уходит? Да ведь же она, вроде как, стоит? Вообще не двигается с места!
— А как же принцесса Ариэль? Король Кураз победил?
— А ты как вообще обо всем узнал? — мрачно спросила она. — Тебя не было в тронном зале!
Пезарь встал перед ней во весь рост. На нем был лаймового цвета костюм с узором из лимончиков, ярко-красные остроносые туфли, а на полулысой голове красовалась шляпа, и Тилли ужаснулась собственной невнимательности, недоумевая, как можно было не заметить эту шляпу сразу. На широких лиловых полях стоял целый парк аттракицонов: крутилось колесо обозрения, вертелись карусели, с крошечными, с пылинку размером, фигурами лошадей и драконов, продавалась розовая сахарная вата, и даже чувствовался ее запах, а если напрячь уши, то можно было расслышать и смех невидимых глазу посетителей этого парка. И даже выстрелы из тира!
— Я, между прочим, королевский маг! Сильнейший маг во дворце, если не считать вас, леди Матильда. Я увидел будущее в хрустальном шаре.
"Мне бы не помешал такой шар", — подумала Тилли, кивая в знак того, чтобы Пезарь продолжал.
— И я собирался сбежать, спасать свои шляпы, но перед этим решил сходить в город, заглянуть в один кабачок...
"Ах, сейчас бы жареных кабачков", — подумала Тилли.
— И вдруг! С неба начали падать метеориты, в которых я узнал куски потолка, на роспись которого выделили так много денег из казны, — закончил он. — И так я понял, что неверно оценил отдаленность предсказания. Но было уже поздно. А вы уходите? Почему? Я думал, вы теперь станете королевой.
Махаон нетерпеливо подергивал крылышками, мол, сколько еще ждать? Сейчас возьму и улечу один! Вот прямо раз, и улечу!
— А я ухожу, — подтвердила она невесело. — Ариэль приняла решение жить с отцом.
— С отцом?! — ахнул Пезарь. — Ничего не понимаю! В шаре было совсем не это! Так кто теперь король? Кому я служу? Леди Матильда! Стойте, да куда же вы? Леди Матильда!
Она уже уходила, но вдруг о вырос перед ней, как гриб после дождя, и Тилли едва не напоролась лицом на американские горки его шляпы.
— Мистер Пезарь! — возмутилась она. — Я слишком велика, чтобы залезть вам на голову!
— Ну конечно! Этот парк для бактерий.
— Бактерий?
— Вы когда-нибудь задумывались о том, как скучно ими быть?
Матильда отмахнулась и всхлипнула в рукав — а какого быть Матильдой? Пезарь сочувственно покачал головой, но явно не собирался просто вздыхать в стороне; обнял Тилли за локти, словно старый друг, и развернул в противоположном направлении.
— Нет, я уйду!
— Я вам не запрещаю. Только давайте заглянем на минутку в мой домик.
— Я с вами идти не собираюсь, мистер!
— Всего на две минуты, леди. Я хочу вам кое-что показать. Ну! Чего бояться всемогущей?
Хороший аргумент, хотя Тилли все равно не хотелось соглашаться; и тогда ее друг-махаон сорвался с вишни и сам уселся на дверь сарая, откуда она высвободила Пезаря. Это и есть его домик?
— Я думала, там хранится садовая утварь, — призналась Тилли.
— Нет, там хранюсь я.
Крошечный с виду сарайчик внутри оказался неожиданно просторными палатами. Чего здесь только не было! Мусор, пыль, плесень, старые чашки с пятнами от чая, чашки с засохшим на донышке кофе, тарелки с высохшим печеньем и престарелыми бутербродами, неаккуратно сложенные книги, небрежно заправленная постель...
— Смотри, леди Матильда! А вот моя коллекция шляп. Впечатляет?
Из стены торчало полсотни колышков, на каждом из которых висело по шляпке. Они были самые разные, всех возможных цветов, и на каждой из них разворачивалась удивительная сцена: деревня с полем и майским шестом, город с трамваями, пляж с шумящим морем, кафе со столиками и запахом выпечки, рынок с пестрыми прилавками, и так далее и тому подобное, и все это жило, шумело и двигалось, даже вдали от головы Пезаря. Тилли до ужаса хотелось наколдовать себе флакончик дезинфекции и отовсюду смахнуть пыль, но она подумала, что неприлично устраивать геноцид бактерий, пока они пьют кофе с коричными плюшками и смотрят на закат над морем.
Пезарь заметил, что она не в восторге от бактериального рая, и снял шляпу-лунапарк со своей головы, чтобы смять.
— Но я привел вас не ради них, — признался он. — Я хотел показать вам кое-что другое.
— Ну, показывайте, — отозвалась Тилли, собирая со стола грязную посуду. — А лучше покажите мне, где у вас умывальник.
Но вместо этого хорошего дела Пезарь вытащил из стопки пыльных книг какую-то раскрашенную доску и передал Тилли. Пришлось отложить все грязные чашки, и Пезарь тут же воспользовался этим и заставил их исчезнуть — наверное, просто переместил куда-то, где леди Матильда не увидит и не сможет помыть. Может, он гадал на грязи?
Не важно.
С доски на нее смотрело женское лицо. Квадратный подбородок, сурово сведенные у переносицы кустистые брови и ярко-салатовые, почти желтые глаза; на серых волосах — золотая корона, на широкой шее — алмазные бусы в семь рядов.
— Ну, и кто это?
— Наша создательница, — пояснил Пезарь. — Первая королева Эуммоидата. Я подумал, вам нужно знать.
Тилли смахнула пыль с ближайшего стула, села и приготовилась слушать.
— Создательница создала всемогущество, — Пезарь помахал шляпой. — Неизвестно, как. С его помощью она создала весь наш мир и все в нем. И всех нас. Каким образом? Этого мы тоже не знаем. Конечно, у королевы появился король, вы знаете, за этим дело не постояло; они прожили вместе четыреста лет, да так и не завели детей. Всемогущество делало их бессмертными, понимаете?
Тилли кивнула: понимала.
— А детей оно им не делало?
— Я не знаю, почему, но никогда не случалось, чтобы всемогущество использовалось для создания ребенка, — Пезарь надел шляпу. — Не знаю, желала ли Первая стать матерью или нет, ну, в любом случае спустя почти четыреста двадцать лет брака они с королем решили развестись. Может, тому причиной и правда была бездетность, а может что-то другое. Да только в любом случае Первая осталась очень обижена на бывшего мужа, и поклялась сделать все, чтобы он пожалел об их расставании. И сделала: она решила убить себя, да перед этим сделала всемогущество пригодным для передачи и передала его своей ближайшей подруге, нарочно изменив его так, чтобы мужчина ни за что не мог воспользоваться этой магией. Конечно, бывший король не знал о пролкятье и примчался ко дворцу быстрее, чем Первую успели похоронить, и с порога нырнул в постель к новой всемогущей, умоляя ее передать ему силу, ведь после смерти королевы он должен был стать новым правителем, как ее единственный родственник, пусть и бывший, а эта магия традиционно принадлежала королеве. И всемогущая согласилась, ее даже уговаривать не пришлось; король, обретя силу, утратил тело, и стал таким же призраком, каким был я, в день нашей встречи, да еще и толком не мог колдовать, только передать волшебство кому-то другому. Так сработало проклятие Первой. Она отдала всемогущество народу, но сделала так, что только женщины могли им пользоваться. Чтобы только женщины могли быть правительницами.... а пока на троне сидит мужчина — не видать стране счастья! Не видать благополучия! Короли — вестники отчаяния...
— Зачем вы мне все это рассказываете?
— Я хочу, чтобы вы поняли, как важно для Эуммоидата это волшебство. Наш мир был создан из него, они неразделимы! На троне должна сидеть всемогущая, и никто другая!
— Жили же вы без этой магии, пока ты был призраком, а Ариэль росла! Кстати, почему Ариэль?
Пезарь смущенно опустил глаза, снова снимая шляпу.
— Более двадцати лет назад власть в Эуммоидате захватил Кураз и начал искать способы заполучить всемогущество, — печально сообщил он. — Он нанял меня в числе десятка других волшебников, и мы денно и нощно сидели в библиотеке, чтобы найти способ побороть проклятье Первой. И я, казалось, сумел! Я нашел! Я подумал, что если заклятье нельзя разрушить, то его можно изменить, немного поправить условие: пускай всемогущество отныне передается не от женщины к женщине, а от родственника к родственнику! По крови. Понимаете, проклятье должно как-то понимать, действовать ему или нет, отличать женщину от мужчины, и я думал, что оно это делает по хромосомам, а значит можно настроить его так, чтобы оно реагировало не на наличие У-хромосомы, а на несовпадение ДНК предыдущего и нового носителя... Понимаете?
— Ничего не понимаю, — призналась Тилли. — Вы рассказывали о магии, откуда взялось ДНК? Или это что, что-то типа Драконьего Народа Китая?
— Нет. Ну, не важно. Важно то, что мне было отдано всемогущество от предыдущего несчастного владельца, и я провел десять лет в медитациях и попытках изменить эту магию. Но теперь королю Куразу нужна была женщина, близкая ему по крови. И поскольку ни матери, ни сестер, ни бабушек у него не было... оставалась дочь! Дочь, которой можно было бы передать всемогущество, и которая согласилась бы изменить его так, как нам надо. Поэтому он отправился в ваш мир...
— Почему Иллюми?
— Любая магия там очень слаба, и если бы кто-то узнал о нашем плане и отправился искать принцессу, то не смог бы использовать поисковые заклятья.
— Почему я?
Пезарь осекся и развел руками.
— Нужно было, чтобы девочка жила достаточно несчастной, и появление отца-короля вскружило ей голову. Нужно было, чтобы она согласилась на все, лишь бы стать принцессой...
Голова вскружилась у Тилли: ей стало ужасно плохо, а комната поплыла перед глазами. Доска с изображением Первой выпала из рук и ударилась об пол; Тилли упала бы сверху, если бы Пезарь не схватил ее за руку.
— Леди Матильда!
— Он меня использовал, — простонала она. — Мало того, что он меня использовал, он еще и считал, что моя дочь будет со мной несчастна!
— Но он ошибся, ошибся, — возразил Пезарь. — Принцесса Ариэль...
— Он был прав, — констатировала Тилли. — Ариэль готова на все, чтобы остаться принцессой. Он был во всем прав. Она несчастна.
Пезарь не то застонал, не то заскулил, как собачка, и уже явно собирался обнять Тилли от всего сердца, но она вывернулась, опасаясь приближения бактериальной шляпы к своему лицу.
— В ваших силах все изменить, — вздохнул Пезарь. — Столько лет не было королевы... Столько лет не было всемогущества...
— Я хочу домой, — перебила его Матильда, смаргивая слезы. — Я просто хочу домой. Мистер Пезарь, если вы мой друг — я хочу домой...
Махаон сорвался с места, вылетел через открытые двери сарая и приблизился к тлеющему изнутри кусту, росшему неподалеку. Пезарь проследил за ним взглядом и как будто замялся, принимая некое решение, а потом кивнул сам себе, потянул Тилли на себя и вывел на воздух, остановил возле куста. Тилли поймала его взгляд на себе и тоже кивнула, соглашаясь с неким предложением, после чего он отступил, а она осталась. Опустившись на почерневшую, горячую землю, она заглянула под тлеющие ветки и успела заметить, как в последний раз встрепенулись рыжие крылышки. Стоило ожидать, что в такой близости к огню не останется ни воздуха, ни жизни, однако в действительности Тилли чувствовала легкий бриз, долетавший до ее щек, и запах свежести, весны и хлеба. Оставалось лишь податься вперед, и...
Отстранившись от куста, она окинула взглядом пылающий сад. За деревьями уже начали тушить пожар, она слышала голоса и шаги, видела дым, поднимающийся к небу. Сейчас или никогда, теперь и никак иначе; но там, по ту сторону, от всемогущества не останется ничего, кроме воспоминаний и странной легкости в теле...
— Ты передумала, Матильда? — уточнил Пезарь, напомнив о себе. А она ведь на полном серьезе забыла, что он тут! — Все-таки поняла, что ты принадлежишь этому миру точно так же, как?..
— Нет, извините, мистер Пезарь, — Тилли одарила его виноватой улыбкой. — Я просто поняла, что я все-таки не святая.
— Что ты хочешь этим сказать?..
Вместо ответа Матильда сложила перед собой руки и усилием воли наполнила ладони бумагой: купюры разлетались, падали к коленям, тлели в сложной паутине ветвей куста.
— А-а, — понимающе потянул Пезарь. — Мой тебе совет, леди Матильда: золото больше подойдет.
— Да я же его не продам в Иллюми, — возразила Тилли, распихивая деньги по корсажу, в рукава, в трусы и в чулки. — Там и ломбардов-то приличных нет!
— Но всегда можно съездить в другой город, не находишь?
В его словах была доля правды, а деньги и в самом деле имели свойство со временем обесцениваться; решившись, Тилли замахала руками на себя, каждым пассом набрасывая на свое тело новую побрякушку: колечки, ожерелья, цепочки, браслеты, даже брошь с большим рубином...
— Сделаю дома ремонт, всю сантехнику поменяю на новую, — приговаривала она, отчасти пытаясь оправдать свою жадность перед самой собой. — Покрасим стены, поставим новые двери... начну новую жизнь...
— Положите паркет, — с серьезным видом кивал Пезарь. — Повесьте красивые шторы. Ванну закажите новую...
Тилли представила себе блестящую, белую, гладкую ванну и едва не разразилась рыданиями от счастья — или не счастья?
— Удачи вам, мистер Пезарь! Удачи — и спасибо!
— Я с тобой еще не прощаюсь, Матильда. Просто отпускаю, потому что ты меня попросила, а не в моих правилах удерживать женщину. Но я-то, Матильда, знаю, что я видел. Что я видел в хрустальном шаре...
— Прощай!..
Успокоившись, она вздохнула, в последний раз пробуя на вкус воздух этого мира, и засунула голову в куст. Земля немедленно ушла из под ног, все завертелось, и пришлось хвататься руками за все побрякушки, чтобы они не разлетелись в стороны. Вокруг как будто намотали тяжелое, теплое одеяло, сдавливавшее со всех сторон, теплое, темное, пахнущее кондиционером для белья и ночами, проведенными в сладком сне. Она чувствовала холод на пальцах ног, но не могла ими пошевелить, чувствовала тяжесть в голове, но боялась закрыть глаза. Хотя ничего и не было видно: Тилли лежала в полной темноте, и если бы не все приближающийся аромат хлеба, она бы даже не догадывалась, что не висит на месте, а падает куда-то. Просто настолько плавно и ласково, что тело этого почти не замечало.
А затем она услышала, как по полу покатились ее колечки и браслеты, затрясла в недоумении головой, моргнула и обнаружила себя на кухне: коробка с нетронутым тортом брошена и виднеется через дверь в коридор, окно приоткрыто, щербатый серый пол покрыт крошками после завтрака Ариэль, съеденного на ходу.
Поднявшись на ноги, Тилли заглянула в окно и в отражении ночи увидела свое лицо: всклокоченные кудри, глаза запавшие, усталые, на голове покосившаяся диадема, в ушах золотые серьги, брошь с рубином на груди, рваное баклажановое платье.
И сказала, обращаясь к самой себе и ко всему Иллюми одновременно:
— Поставлю стеклопакеты.