Пышные балы, оперы, литературные салоны. Менуэт, платья с неудобными панье, паштеты из фазана. Философские дискуссии, сухое вино, луковый конфи. Желание очаровать Леандра д’Арси.
Всё это рушится в одно мгновение. Исходит трещинами, дробится на осколки, рассыпается, будто карточный домик.
В то самое мгновение, когда в склянке, поднятой доктором к солнцу, обнаруживается кровь мертвецко-чёрного цвета. Антуан громко вскрикивает, бросается к постели матери, сжимает её ладонь всеми пальцами разом и начинает плакать. Та гладит его по голове свободной рукой и тихо приговаривает:
— Мой мальчик, мой бедный мальчик…
***
Константин стоял перед кабинетом князя и переминался с ноги на ногу, не решаясь войти. Два стражника у двери смотрели то на него, то друг на друга, но не осмеливались задать вопрос принцу, а тот выразительно глядел на дверь, словно не замечая чужое присутствие. Картина могла бы показаться даже комичной, если бы Антуан не знал, что за ней скрывается.
— Ты знаешь, что хочет сказать нам дядя?
Константин обернулся на звук родного голоса и помотал головой. От его былой непосредственности не осталось и следа: теперь на лице застыла жёсткая, насильно вытянутая в стороны улыбка, в которой не было и капли радости, а под глазами пролегли тени столь же глубокие, как и у самого Антуана. По всей видимости, кузен тоже перенёс вести о болезни тётушки не лучшим образом.
— Пойдём внутрь.
Антуан потянул за ручку двери, пропуская Константина вперёд. Первым, что бросалось в глаза любому посетителю кабинета, был величественный портрет в тяжёлой золотой раме на противоположной входу стене. Он изображал высокого мужчину у власти, во всём его блеске и величии: небрежно опёршись на скипетр с навершием в форме золотой монеты и картинно отставив вперёд ногу, мужчина утопал в упругих складках необъятной горностаевой мантии, а над его головой свисали драпировки пышного лазоревого занавеса. Нетрудно было догадаться, что этот же мужчина сидит сейчас перед ними за столом.
Князь не сразу оторвался от бумаг, по которым сосредоточенно водил пером: только завершив строку, он поднял на кузенов внимательный, прожигающий насквозь взгляд закалённых сталью глаз. Антуан уже более недели не видел дядю, с того злополучного ужина с графом луарским, и не мог не признать, что это время не пошло на пользу и ему: д’Орсей был до крайности напряжён, весь вид его выражал неимоверную усталость.
Де Сарде выставил вперёд ногу в глубоком поклоне.
— Ваша Светлость.
— Отец, — без энтузиазма обратился Константин. — Вы желали видеть нас?
— Подойдите ближе, — бесстрастно скомандовал д’Орсей и быстро поставил подпись в конце документа. — Моя дорогая сестра не знает, что я собираюсь вам сказать. Потому я ожидаю, что вы сами, без моего участия, передадите ей все новости.
Кузены послушно кивнули и недоумённо переглянулись. Князь д’Орсей не привык ходить вокруг да около, когда речь заходила о давно решённых делах, потому безо всяких прелюдий обратился к сыну:
— Константин, через шесть недель ты отправляешься в нашу колонию на Тир-Фради, где примешь должность губернатора. Сейчас там служит наша наместница, леди Лорин Моранж. Она введёт тебя в курс дела.
— Вы… отсылаете меня подальше от себя? Прочь из Серены? — Голос Константина дрогнул, глаза расширились от шока. Прежде чем князь успел ответить, де Сарде быстро вмешался:
— Дядя, пошлите меня вместо Константина. Я справлюсь.
Сталь тяжёлых, уставших от бумажной волокиты глаз опустилась на Антуана:
— Для тебя у меня тоже есть задание. Ты поедешь с ним, чтобы помогать — в качестве эмиссара Содружества.
Теперь настала очередь Антуана распахнуть глаза от удивления.
— Эмиссара? Эмиссара Торгового Содружества?
— Де Курсийон всегда благоприятно отзывался о твоих знаниях политических дел в целом и нынешней непростой ситуации, как и об умении работать с документами.
Де Сарде никак не мог предположить, что сегодня вечером выйдет из этого кабинета уже эмиссаром. Стать послом своей страны в двадцать три года — невиданная честь, и он мог лишь надеяться, что соответствует возложенной на него должности.
— Поздравляю, кузен… — начал было Константин, но князь остановил его речь властным взмахом руки: он ещё не закончил.
— Однако помимо установления дипломатических отношений с аборигенами и другими колониями, а также ежемесячных отчётов, — князь особенно выделил слово «ежемесячных», — я ожидаю от тебя кое-что ещё.
Старший д’Орсей поднялся из-за стола, сложил руки за спиной и неторопливо двинулся вдоль стены к книжным шкафам. Его жесты были отточены, тяжёлая поступь — медленна и размеренна, прямая осанка — исполнена благородного достоинства. Князя д’Орсея можно было не любить, но он не мог не вызывать уважения.
— Вы знаете, что говорят о Тир-Фради?
Константин негромко фыркнул:
— Легче ответить, что не говорят о Тир-Фради.
Д’Орсей сделал вид, что не заметил едкой ремарки сына.
— Говорят, остров таит в себе множество секретов, а его аборигены умеют лечить самые безнадежные болезни. Антуан! — Рокот звучного голоса разнёсся по кабинету, и де Сарде невольно вздрогнул от неожиданности. — Я хочу, чтобы ты втёрся к ним в доверие — возможно, даже подружился с кем-то из них — и разузнал все их секреты. Будь то тайные обряды, рецепты лекарств, да хоть магия из детских сказок — мне всё равно. Пригодятся любые знания, если они помогут нам в борьбе с малихором. А когда сумеешь установить дипломатические отношения с наместниками Телемы и Альянса, напиши мне, что те успели выяснить за годы пребывания на острове. Только ни в коем случае не вмешивайся в их конфликт. Это не наша война, но экономически она выгодна нам. Всё запомнил?
— Да, дядя, — только и смог вымолвить Антуан в ответ на столь длинную тираду.
— Вместе с вами отправятся ваши учителя: де Курсийона я назначил государственным советником, а тот наёмник, что обучал вас обращаться с оружием…
— Его зовут Курт, — холодно напомнил Константин.
— Да, Курт… Он станет одним из ваших телохранителей.
— Это чудесные новости, дядя, — выразил общее мнение Антуан, пока Константин опять не сказал лишнего и не нажил себе ещё больше проблем.
— Есть вопросы?
Князь уселся обратно за стол и вновь принялся за свои бумаги: не похоже было, что он всерьёз ждал каких-то вопросов. Однако де Сарде всё же откликнулся:
— Мы отплываем уже через шесть недель? Значит, всё было…
— …решено давно. Всё верно. Леди Моранж уже должна ждать вашего прибытия с десятком экипажей на берегу.
— А моя матушка…
Д’Орсей резко вскинул голову. В его глазах впервые мелькнуло что-то тёплое, похожее на боль и сожаление, что-то совсем человеческое, но тут же погасло.
— За моей дорогой Ливи будут присматривать лучшие доктора. Я обещаю тебе, что она проведёт свои последние дни в спокойствии и не будет ни в чём нуждаться.
— Но меня не будет рядом, — тихо закончил за него Антуан.
— Не будет. Ты поедешь выполнять миссию на благо своей страны. Чтобы отныне малихор не уносил жизни таких, как твоя матушка.
Константин озабоченно глянул на кузена: тот побелел, как полотно, но с силой сжал зубы и стойко кивнул.
— Слушаюсь.
Уже когда кузены стояли в дверях, князь окликнул:
— Антуан?
Де Сарде тотчас обернулся.
— Я рассчитываю на тебя.
На лице Константина пролегла тень, и он пулей вылетел из кабинета.
— Я не подведу вас, дядя, — тихо ответил Антуан и бросился вслед за кузеном.
***
Этой ночью де Сарде не спится. Свет не горит, лишь большая холодная луна высвещает бледную дорожку в угол княжеской спальни. Он курит трубку в кресле у раскрытого окна, рядом, в своей постели, покоится Константин и мирно посапывает в горе подушек под двумя перьевыми одеялами. Антуану едва удалось его успокоить и заставить хоть немного отдохнуть. И он не намерен будить его, по меньшей мере, до рассвета, когда с первыми лучами солнца к кузену вернётся ясность мыслей и они смогут спокойно обсудить все свалившиеся на них новости.
Стену над камином украшает картина: они с Константином, ещё неразумные отроки, в тяжёлых парадных мантиях и сияющих бело-золотых костюмах, богато украшенных вышивкой и позументом. На вид юношам по двенадцать-тринадцать, никак не более четырнадцати лет. Придворный художник изобразил их в тронном зале княжеского дворца, прямо под гербом Серены, хоть на самом деле, по памяти де Сарде, портрет писался в мастерской. Тогда неугомонный Константин постоянно сбегал со скучнейших художественных сессий и прятался по всему дворцу, и кузену не раз приходилось придумывать оправдания его отсутствию.
Антуан затягивается табаком, расслабляется и вглядывается в знакомые лица, подёрнутые румянцем детства: они совершенно покойны и одухотворённы, на преувеличенно алых губах играет лёгкая шаловливая улыбка. Ещё несколько дней назад де Сарде легко узнал бы в детях их самих, пусть младше возрастом, пусть более наивных, более избалованных и любознательных. А что теперь?
Де Сарде тушит трубку и подходит к постели кузена, садится на край и гладит рукой одеяло. Из-под него видна лишь верхняя часть лица Константина. Принц беспокоен даже во сне: белокурые локоны разметались по подушке, на бледной, как снег, коже блестят в лунном свете капельки пота. Антуан склоняется над кузеном и с любовью целует его лоб.
А теперь… теперь эти двое отроков кажутся чужими.
***
В следующую пятницу князь серенский устроил пышное торжество по случаю нового назначения сына. Антуан стойко держался всю неделю — если не ради себя, то ради Константина — но от новости, что им придётся праздновать отъезд, с которым они пока сами не смирились, в то время, как его мать прикована к постели малихором, невольно впал в уныние. Константин видел настроение кузена и тоже не был в восторге от идеи провести вечер на праздном приёме. «Когда я стану князем, всё будет иначе, обещаю!» — в который раз повторял он. А после голову принца посетила идея, что уж жизнь на отведённом ему острове он сможет устроить так, как посчитает нужным, и уже весьма скоро. И эта мысль — возможность вырваться из-под жёсткой руки отца — существенно подбодрила Константина. Де Сарде не стал его разубеждать, хотя сам был уверен, что не всё так просто.
Однако Клод д’Орсей не дал выбора ни своему сыну, ни Антуану. Отсутствие на балу племянника князя, извечного гостя подобного рода мероприятий, могло вызвать ненужные толки. А вкупе с фактом, что леди де Сарде уже более двух недель не появлялась на публике, и вовсе могло навести на определённые выводы, недалёкие от правды.
Потому Антуан облачился в лучший свой костюм из голубого альянсового шёлка, со спокойной улыбкой поприветствовал гостей, достойно принимая и отвешивая комплименты, и сразу удалился в гостиную для курения. В молодом человеке совершенно не было желания пробовать вина, танцевать и обсуждать конные прогулки, а возможность встречи с кем-нибудь из любовников и любовниц, особенно леди Беатрис, и вовсе внушала ужас.
Он курил в бержере за одним из столов в окружении других лордов и посматривал на дверь: князь с княгиней сегодня присутствовали в зале, и Антуан всё ждал, что дядя пошлёт за ним кого-нибудь, заставит вернуться и исполнять свой долг — развлекать гостей вместе с Константином. Однако время шло, а его компании никто не искал, и де Сарде немного успокоился.
Из бального зала раздался шквал аплодисментов: князь во всеуслышанье объявил важнейшие новости о смене наместника на Тир-Фради, ради которых все собрались. Вероятно, сейчас Константин принимает поздравления, улыбается самой ослепительной своей улыбкой и шутит в ответ.
Сразу после торжественной части к присутствующим присоединилось ещё несколько мужчин, и среди них был Леандр д’Арси. Сам Антуан никак не отреагировал на появление знакомого, лишь продолжал молча курить, глядя в пустое пространство перед собой, и Леандру не удалось поймать его взгляд. Все кресла за столом де Сарде были заняты, и д’Арси ничего не оставалось, кроме как сесть за свободный стол с парой незнакомых аристократов.
Мерное течение вежливых бесед было прервано внезапной суматохой у стола Леандра: тот достал из кармана жюстокора колоду карт и предложил развлечения ради сыграть с ним. Аристократы возмущённо зашептались: этот д’Арси опять позволяет себе слишком многое! Он что, совсем манеры позабыл с этими своими навтами? Одно дело — перекинуться в партейку-другую, а то и третью, под крепкую выпивку в трактире или в исключительно мужском салоне, но играть в княжеской гостиной на созванном д’Орсеями торжестве? Нелепая, абсурдная в своём неприличии мысль!
Де Сарде не мог больше мириться с шёпотом за спиной и прервал всеобщее негодование, направленное на Леандра, звучным приказом:
— Раздавайте.
Присутствующие как один обернулись на него.
— Милорд?
Антуан затушил трубку — всё равно табак почти выгорел — и жестом пригласил всех желающих за свой стол.
— Раздавайте, сыграем. Я позволяю.
К ним присоединился только лорд де Буйе, остальные мужчины отсели за другие столы, чтобы ненароком не навлечь на себя гнев князя д’Орсея. Впрочем, несколько человек встали за их спинами, чтобы следить за партией, но при этом не участвовать в ней лично.
Де Буйе хмурился, глядя на свои карты, и что-то подсчитывал одними губами, прежде чем выложить их на стол, а вот д’Арси оставался совершенно невозмутим. Его ловкие пальцы грациозно порхали по рубашкам карт, иногда меняли их местами, укладывая в одному ему известную очерёдность, и так же непринуждённо тянули новые карты из колоды.
Де Сарде точно помнил все сброшенные карты с первой до последней, но это знание никак бы ему не помогло: в руках у Леандра было по меньшей мере два туза и два козыря. Антуан открылся ещё до начала последнего хода и признал:
— Победа за вами.
— Ещё партию?
— Прощу прощения, но пока воздержусь. Пожалуйста, продолжайте играть, а мне нужно немного свежего воздуха.
Не глядя на растерянного д’Арси с колодой в руках, де Сарде вышел на широкий балкон гостиной и с облегчением опёрся на узорчатые перила с самого краю, подальше от других компаний. От свежего вечернего воздуха и вправду стало легче: утомлённый разум, одурманенный табачным дымом и компанией Леандра, ещё недавно желанной до боли в висках, немного прояснился. Словно в ответ на его мысли, д’Арси тихо подошёл и пристроился рядом. Антуан ничего не сказал, и собеседник заметил:
— Вы необычайно молчаливы сегодня.
— Дело не в вас. Моя матушка серьёзно больна.
Д’Арси засомневался, но всё же задал роковой вопрос:
— Это то, о чём я думаю?
Малихор — не та новость, о которой можно распространяться. Здравый смысл велел соврать, исказить факты, перевести разговор на другую тему. Однако отчего-то де Сарде не сомневался в надёжности Леандра и был уверен, что тот не станет болтать об этой трагедии. По правде говоря, ему хотелось довериться этому господину всем сердцем.
А может, ему просто нужно было поделиться своими переживаниями хоть с кем-нибудь, кроме Константина — потому как держать всё в себе становилось всё труднее.
— Да, — выдохнул Антуан столь резко, словно с разбегу прыгнул в пропасть.
Д’Арси помедлил и с совершенно искренним сожалением произнёс:
— Мои соболезнования.
— Благодарю. Вы осознаёте, что эти новости не для чужих ушей, верно?
— Разумеется.
Плечом к плечу они глядели на сгущающуюся в небе черноту, слушали ночные шорохи и разрозненные крики птиц. Вдалеке, за причалами, мелкими искрами серебрилось море, и Антуану чудился убаюкивающий шум прибоя, хоть на деле он и не слышал его. Леандр первым нарушил молчание:
— Но позвольте спросить. Почему вы решили рассказать об этом мне?
— Вам же приходилось терять близких людей?
— Верно.
— Значит, вы сможете понять.
Леандру стало ясно, что хотел от него де Сарде, даже если тот сам не отдавал себе в этом отчёта: он испрашивал совета. И, возможно, желал сочувствия.
— Боль постепенно уйдёт. Нужно лишь отыскать способ справиться с нею. У каждого он свой.
— И каков ваш?
— Вы знаете ответ. За своё плавание я заплатил многим, но ещё больше получил взамен.
— Вы расскажете мне, зачем отправились в море?
Вместо прямого ответа Леандр ответил вопросом на вопрос.
— Вы верите в судьбу, друг мой?
— А вы верите?
Д’Арси кивнул со всей серьёзностью, а де Сарде печально усмехнулся:
— Я верю лишь в силы человека. Что всё, чего мы добиваемся — результат наших стараний и кропотливой работы. И принесённой жертвы, если это необходимо.
— Я давно заметил, что вы крепко стоите ногами на земле. Не желаете хоть раз поднять голову к звёздам?
— А вы романтик, — заметил Антуан. Вот уж от кого-кого, а от замкнутого и молчаливого Леандра д’Арси, что так долго держался особняком, он никак не ожидал столь поэтичных выражений.
— Что есть, то есть. Притом безнадёжный. Доводилось ли вам хоть раз взбираться по вантам на мачту, де Сарде? Уверен, что нет. А только представьте: вы на головокружительной высоте, глядите вдаль, за горизонт, от одного вида перехватывает дыхание, и грудь распирает от ощущения полной… свободы!
Стоило только Леандру заговорить о морских путешествиях, как он мгновенно преобразился. Вечно прищуренные глаза возбуждённо заблестели, а уголки тонких губ растянулись в мечтательной полуулыбке. В тот момент он был необычайно хорош собой, и Антуан невольно порадовался такому искреннему восторгу:
— Я могу только догадываться, каково это, но звучит невероятно.
— Так и есть, — с готовностью подтвердил Леандр. — Такие вещи не променяешь и на всё золото мира. Но что-то я отвлёкся. Мы говорили о вас.
— Разве?
— Я слышал, вам тоже скоро предстоит путешествие.
Значит, д’Арси уже всё известно.
— Через пять недель. Это одна из причин, почему я не могу позволить себе отвлекаться на звёзды вместе с вами. Моему брату… — де Сарде запнулся и быстро поправился: — Моему кузену понадобится вся поддержка и любой совет, которые я смогу ему предоставить.
— Что ж, понимаю. Но я и не прошу разглядывать со мной небо, лишь разделить обед в моём доме. В тот раз вы так и не откликнулись на приглашение.
Антуан совсем забыл об этом. За последние дни произошло столько всего, что едва укладывалось в голове. И о приглашениях на обед или иные мероприятия он думал в последнюю очередь.
— Прошу прощения. Я был занят.
— Не нужно извинений, со мной вы можете быть самим собой. Благодарю за то, что доверились мне сегодня. И я сам отвечу вам той же откровенностью: мне хотелось бы снова с гордостью звать вас своим другом. — Д’Арси сам заметил, насколько назойливо это звучит, и быстро добавил: — Кроме того, вы же совсем ничего не знаете о кораблях. Я помогу вам подготовить себя к плаванию так, чтобы вас не затошнило от моря в первый же день.
Антуан наконец позволил себе поднять взгляд и всей душой утонуть в глазах цвета расплавленного золота, о чём впоследствии ни разу не пожалел. Взор д’Арси был безоблачным, чистым, сулил блаженное спокойствие, в нём отражались неподдельный интерес и желание помочь.
— Это была бы честь для меня, господин д’Арси… Леандр.
В растрёпанных чувствах Константин следит за тем, как двое вместе возвращаются в гостиную и продолжают беседу со счастливыми улыбками, словно позабыв обо всех бедах и самом мире вокруг, и с остервенением отрывает голову птице, сложенной из салфетки с буфетного стола.