Шин не звонит. Юэлун не знает, занят он делами или просто не хочет его видеть.

И каждый раз, когда он отправляет своих змеек проверить, всё ли в порядке, он чувствует, как его мир осыпается.

Шин обещал помочь ему, а не делать всё сам.

Хотя сейчас в Чайнатауне тихо, они всё равно работали вместе. Видимо, заметив всё это дерьмо, Шин решил, что справится лучше сам. Конечно, зачем ему вляпываться во все эти рвотные массы.

Юэлун криво усмехается и заносит пальцы над телефоном. И что он ему скажет? «Прости, я считаю себя жалким, поэтому отталкиваю тебя, но отчаянно боюсь потерять, потому что очень боюсь остаться в одиночестве», так что ли?

От этих мыслей хочется заплакать.

Юэлун смахивает открытое окно мессенджера и фыркает. Наверняка теперь он Шину отвратителен. Да и вообще он всегда отвратителен.

Когда Юэлун думает о том, что Шину он мерзок, он чувствует, как что-то в груди рвётся или со стен мира что-то осыпается. Каждый раз, когда у Юэлуна осыпается мир, он ест. Нажирается, как свинья, самому противно, а потом пропихивает в глотку пальцы. Иногда он забывается. После этих «иногда» у него остаются мелкие ранки в уголках рта, которые он прячет за макияжем.

Блевать, чтобы наказать себя: за собственную слабость, за то, что съел слишком много, за то, что повёл себя, как идиот.

Блевать, чтобы навредить себе. Блевать, чтобы контролировать своё тело.

Юэлун выдыхает и устало прислоняется виском к стене туалета, обнимая колени. Он утыкается пустым взглядом куда-то в пространство и нервно грызет губы. Наедине с собой-то можно признать. Он совершенно измучен.

Лучше бы и правда убили двенадцать лет назад.

***

Когда Шин возвращается домой, он отправляет вчерашний суп греться в микроволновке и плюхается на стул. Сулин подпирает лоб кулаком и устало вздыхает.

«Ну пиздец» — крутится в голове, и он опускает её на стол, — «Не так всё должно было быть»

И что это вообще было?

Шин напрягает все свои мозги и пытается сообразить, что теперь делать. Микроволновка противно пищит, и Сулин морщится, лезет за супом и уныло перебирает в памяти всё, что связано с Юэлуном.

Мог ли он заметить это раньше?..

Нет, мог ли он что-то сделать с этим?

***

— У тебя привычка приходить без предупреждения? — Юэлун сидит у себя, закинув ногу на ногу, и читает книгу с каким-то заумным названием.

— Ты сам приказал пускать меня. Я думал, ты не против, — Шин фыркает и садится на кресло рядом, — Ты как?

— Ты о чём? — да, стоит прикинуться дурачком и сделать вид, что ничего этого не было.

—Долбоёб?

Вздох.

— Ладно, заходи. Сейчас угадаю, ты пришёл поговорить?

— Да.

— Тогда говори.

Вздох.

— Я думал, ты мне доверяешь. — Хмурится Шин.

— Я никому не доверяю.

Вздох. Идиот.

— Я обещал тебе помогать, так дай мне это сделать.

Юэлун хмыкает и наливает вина. Опять.

— Чтоб ты знал, я не хочу об этом говорить.

Но говорит. Сначала сухо, потом саркастично, а потом отчаянно. Может быть, ему всё же нужно было, чтобы его спросили.

И пока Юэлун говорит, мозг Шина трудится над непосильной для него задачей: как спасти человека, который не хочет и одновременно отчаянно жаждет спасения?

Ладно, по крайней мере, он хотя бы говорит. Главное — не всрать это.

***

«Главное — не всрать разговор» — думает Шин и всирает его настолько, насколько может. В какой-то момент он обнаруживает их орущими друг на друга на весь Нью-Йорк.

— Да потому что я, блять, знаю, что никому не буду нужен, если буду непривлекательным! Меня невозможно любить, блять, я не понимаю, нахуя ты так пыжишься!! — Юэлун кричит, почти срывая голос, и тяжело дышит, — Господи, нахуй блять, я вообще не понимаю, нахуя, такой блять святой что ли?! Молодец, нахуй, пригревай бедного Ли Юэлуна! Тебе меня жалко просто, это унизительно!

Юэлуну страшно, больно и тяжело. А ещё так страшно бояться (Юэлун боится самого страха, что делает его ещё более нелепым в своих глазах) остаться без него — без Шина — страшно настолько, что легче самому его оттолкнуть, чем бояться всё время. Страшно настолько, что хочется выть, и Юэлун не знает, куда от этого деваться.

И Шин со своими разговорами, ласковыми прозвищами, супами в контейнерах из Чанг-дай и попытками разобраться в его тараканах в голове не делает легче.

Почему он это делает? Он что, не видит, какой он отвратительный? Он что, действительно не замечает, что Юэлун просто шлюха? Грязная, отвратительная, мерзкая шлюха.

— Ты же сам видел весь этот пиздец! Я отвратителен, я испорченный, я, блять, никогда не буду тебя стоить, почему бы тебе не найти кого-то нормального?!

— Да блять! — Шин не выдерживает и бьёт кулаком по стене. Юэлун дёргается и зашуганно смотрит на него, поджимая к себе колено. Он снова чувствует себя, как тогда — беспомощным маленьким ребёнком, который не может ничего сделать. С братьями было легче, они всегда были жестоки к нему, оттого всегда было очевидно, чего от них ждать.

А Шин — нет. Шин слишком заботливый. Но сейчас Шин кричит, и это страшно.

— Шин…

— Хватит. Так. Говорить. Твою мать, ты не бездушный. Ты не мразь!

Голос у Шина дрожит так, будто он сейчас сам расплачется; или не «будто», кажется, в уголках его глаз злые слёзы.

— Ты не вещь! Ты не отвратительный!

Сулин срывается на крик и резко хватает Юэлуна за воротник. Тот замирает и испуганно сжимает губы.

— Ты не шлюха! — Шин кричит ему прямо в лицо и трясёт его, как котёнка.

— Перестань… — Юэлун касается его руки, а сам сжимается, будто хочет казаться меньше, и пытается держать в себе слёзы, в которых намешано всё, что может быть намешано.

Да, Шин и раньше на него кричал, они и раньше ссорились, но не так. И это так странно, так страшно слышать этот полуистеричный крик со словами, в которые ты совсем не веришь, даже когда их произносит он на грани отчаяния.

— Ты не грязный! — Шин отпускает Юэлуна и продолжает, у самого Шина уже текут злые слёзы, а голос дрожит ещё сильнее, — Ты не испорченный!

— Шин, пожалуйста…

Шин всё ещё кричит ему прямо в лицо. Юэлун отползает в угол дивана, обнимает колени и прячет в них лицо, тихо вздрагивая от каждого крика и всхипывая.

Кажется, они оба на грани нервного срыва.

— Шин, перестань!

— Ты не монстр! — Слова прерываются от рваных всхлипов, но он всё равно продолжает, — И ты заслуживаешь любви!

Шин сам падает рядом и трясёт его за плечо.

— Блять, да я тебя люблю!! — Шин не кричит, Шин орёт, почти срывая голос и едва не укатываясь в истерику. В его глазах злое отчаяние от попыток достучаться и помочь хоть как-нибудь, — Слышишь, почему ты считаешь, что это невозможно!?

И тогда Юэлун начинает истерично рыдать.

Шин на секунду цепенеет, а потом понимает, до чего он довёл.

— Юэ… — Шин осторожно тянет к нему руку, но останавливается. Юэлун прячется, закрывается предплечьями и дрожит.

— Перестань! Перестань-перестань-перестань! — Он кричит, протягивает руки вперёд, отмахивается, тряся головой, как заведённая механическая игрушка, и, кажется, задыхается, — Замолчи!

— А-Лун…

— Уходи! Уходи-уходи-уходи! — Юэлун рыдает в истерике, забивается в угол (хотя казалось бы, куда сильнее), и будто отбивается даже ногами.

— Юэлун! Тише, Юэлун! — Шин обхватывает его лапами, будто фиксируя, и покачивает, — Тихо.

Юэлун отбивается, кричит, плачет, угрожает, но всё равно выдыхается, когда понимает, что из чужих рук ему не вылезти, поэтому просто ревёт в истерике, уже не дёргаясь.

— Вот… Молодец. Умница, Юэбин. — Шин успокаивающе покачивает его и целует в лоб, — Всё хорошо, я больше не буду кричать. Всё хорошо, я держу тебя.

Юэлун плачет и не может успокоиться. Сам не знает от чего: от страха, боли или от всего дерьма, смешавшегося в его голове.

По крайней мере, хотя бы руки Шина его немного успокаивают. А потом он отстраняется, и Юэлун смотрит так, будто сейчас снова расплачется ещё сильнее.

— Эй, ну ты чего… Тшш… — Шин мягко обхватывает ладонями его лицо и гладит по щекам, — А-Лун. Тише, А-Лун. Всё хорошо, смотри на меня.

Сулин успокаивающе гладит по щекам, касается лбом лба, а потом прижимает его к своей груди.

— Я ведь не ухожу, я просто собирался принести тебе чай. Хорошо?

Юэлун кивает и обнимает колени.

— Держи. — Шин укутывает его в плед, — Я за чаем.

***

Шин тихо вздыхает и протягивает А-Луну сигарету.

— Ну и дрянь же ты куришь… — морщится Ли, но всё равно несколько раз чиркает дёшевой зажигалкой с колёсиком. Зажигается не с первого раза, он слишком привык к тем, что с кнопкой.

— Нормальный «Винстон», — пожимает плечами Шин, — Лао всегда его брал, нас никогда не подводил, — Шин отводит взгляд, будто бы отвлекаясь на зажигалку; на самом деле в груди всё ещё щемят воспоминания о брате, — В следующий раз куплю тебе какой-нибудь вишнёвый «Чапман» или что там тебе нравится.

Шин фыркает, но внутри с облегчением выдыхает. Кажется, А-Луну стало полегче. По крайней мере, он уже не кричит и не плачет. Даже съел полконтейнера супа, который Шин принёс из Чанг-дай. Молодец.

А-Лун, сидя, прижимая к груди одно колено, опирается плечом о стену. Он курит, зажимая сигарету между пальцев у самого их основания и, когда подносит её к губам, это выглядит, будто он специально закрывает себе рот, пряча нерассказанное и невыплаканное.

— Извини.

— Мм? — Шин выдыхает дым и вопросительно поворачивает взгляд.

— Наговорил всякого. — А-Лун вздыхает и тушит сигарету, — Извини.

— Да похер, я тоже хорош, Юэ.

— Я не люблю эти американские сокращения.

Вздох.

— А-Лун.

— Я просто… — А-Лун запинается на середине предложения, опускает взгляд и тихо выдыхает, — Просто мне хочется содрать с себя кожу и исчезнуть. Я чувствую себя отвратительным и поэтому веду себя, будто я лучший. Есть вещи в моей голове, от которых я никуда не денусь.

— Ты же понимаешь, что это ненормально?

— Бля, у нас вся жизнь ненормальна, дальше что?

Вздох.

— Тебе нужна помощь.

— Может быть. — Юэлун просто слишком измотан, чтобы начинать препираться, — Я устал, Шин. Я так устал…

— Я знаю, Юэбин. — Шин обнимает за плечо и коротко целует в висок, — Я знаю. Пойдём в дом, поспи, я посижу рядом.

***

— Нет, я не понимаю, у вас что вообще? Вы типа спите, ты его нянечка или что это вообще? — Каин хмурится, делая заказ, и Шин чувствует себя ещё более неловко, чем мог бы.

— Я не знаю? — Шин разводит руками и отхлёбывает колу с виски.

— Так узнай, пожалуйста! Мы, конечно, друзья, но я не нанимался в эксперты по отношениям! — Вздох, — И как это с Юэлуном вообще вышло? — поднимает бровь Каин, отхлёбывая какой-то алкоголь из стакана, — Что за бардак у двух глав китайской мафии?

— Да хуй его знает! — всплёскивает руками Шин, — Комплексами скрепились и поехали, блин! Он с ебанцой, я кукарача.

Каин хмыкает и складывает руки на груди.

— Разберитесь со своими отношениями, — он поправляет тёмные очки, — Потому что это на всех отражается. А никому из нас не нужен бардак в городе.

Шин кивает и делает глоток из бутылки. Каин прав. Им давно пора разобраться.

Юэлун — определённая часть его сердца. И кто бы что ни пиздел, пусть даже сам Ли Юэлун, вырвать уже не получится. Либо уйдёт само, либо не уйдёт вовсе.

***

Юэлун садится рядом и кладёт голову на плечо Шина. Тот улыбается мягко, как рассветный луч, берет его за руку, а потом вдруг замечает что-то и хмурится.

— Ты не ел.

Чёрт.

— Откуда ты?.. — Юэлун не понимает и отстраняется, поднимая на Шина взгляд.

— Руки. У тебя очень сильно дрожат руки. — Юэлун отдергивает их и быстро прячет ладони в длинных рукавах белого свитера. Дрожь в руках настолько привычная, что он сам её не замечает.

— Извини.

Юэлун опускает голову, потирая глаза.

— Я делаю так, потому что привык.

Верно. Потому что тогда, может быть, тело, которое ты так ненавидишь, когда-нибудь наконец исчезнет и уже будет нечего уничтожать, и нечего давать.

В детстве Юэлун плакал и смотрел, как его мать пожирают демоны. Теперь эти демоны мертвы, но всё ещё пожирают его. Так, блять, иронично.

Шин берет его за руку.

— Ты знаешь, о чем я скажу. — И смотрит в глаза, — Пожалуйста, Юэлун.

— Не хочу.

— А-Лун, пожалуйста… Я тебя прошу. — Шин обхватывает его щеки ладонями, — Пожалуйста, пойдём к врачу. Я хочу тебе помочь, пожалуйста, позволь мне это сделать.

Шин правда хочет. Но он не специалист и даже не знаток: он знает, как вести себя с Юэлуном, когда его вдруг срывает, но не знает, что делать с тем, что Юэлун, его А-Лун, медленно изводит себя пальцами в глотке. И не может уже видеть, как болезненно выступают на чужой спине лопатки, как в уголках губ образуются заеды, а израненные зубами пальцы дрожат под длинными рукавами шерстяного свитера.

А Юэлун не понимает, почему Шин так старается склеить осколки его души. Оно того не стоит, он, Ли Юэлун, не стоит того, чтобы его спасали.

— А-Лун.

— Ты не отъебёшься, да?

— Разумеется.

— Только потому, что ты попросил.

Ладно. Только ради спокойствия Шина. В конце концов, он ничего не теряет.