В просторах мироздания слепого, он шагает с каждым шагом все медлительней. «Так ты понял, что я пришел? Ну ладно, ждет тогда нас встреча, разделенная бронированным стеклом». Кто-то спрашивает его:

— Как думаете… Он насмехается? — Изуку промолчал. Складывалось ощущение, что он вообще не умел говорить. «Понравилось, что играем по правилам его». По углам глаза метались, в интересе смотря на все окружающее, хоть и виды были однотипны. Стена, камеры и дверь, дальше — пустоты коридоров, и вновь мантрой повторяется все это. Печальный миг закономерного исхода. Так пусто оказалось в глубине Тартара, так одиноко в темноте немого склепа. Железные дверцы лифта воцарились перед ним. Каждый, кто с ним стоял, по очереди подходит. Карточка к экрану, код. 121047… 010939. И наконец, два последних почти идентичны. 290340. 290345. Все идет по пути неизменному, пути подбора цифр… «Твой черед подумать» — так и шепчет заманчиво мозг. А ему и подчиниться очень хочется. Но на коде не закончилось же все. Отпечаток руки, скан лица. «Какая же морока все это… Столько времени убьет, будь то экстренная ситуация». Наконец гудок, но двери не распахнулись. Удивленно головой качнув, ему мило говорят:

— Теперь вы сэр, меня попросили вас в систему ввести. — Изуку неуверенно кивает, вперед шагая. Его пропускают с каждым шагом ближе к неминуемому. Только остановился, как голос датчика заставил вздрогнуть:

— Приветствую. Как мне называть вас? — женский голос миловиден, а он лишь пожимает плечами, говоря:

— Акатани Микумо.

— Приятно познакомиться, на ближайшее время я ваш помощник в освоении. Вам будет предоставлен доступ ко всем помещениям и камерам. Вам уже предоставлен один из работников, что сопроводит и защитит в непредвиденной ситуации, — Изуку усмехнулся, смотря в сияющий экран. — Приложите одну из рук к аппарату. — не думая, подчинился он, затем последовало легкое зеленое свечение и холодок. Только он взгляд поднял — замирает, когда и лицо сканируют. Одернувшись, он отшагивает назад в параллель выдвигающейся карточки. Забрав её, первое, что он видит — свою фотографию со служебного удостоверения. А дальше уж и текст с печатью поверх.

Имя: Акатани Микумо.

Возраст: ***

Доступ: не ограничен.

Статус: ***

Действителен до: пятнадцатого апреля.

Двери растворились, и его сразу вперед пропустили. Лифт спускался ниже и ниже с легким гудением и сменой цифр. Четыре, три, два, один, минус один… В бездну глубокую, он все дальше спускается. В темницу мучений, страданий. Где лишь нечестивых отгородили от людского мира. А циферблат лишь все меньше, меньше числа ему показывает. И отныне он считал забавным подобный каламбур.

В порочном круге жалкого сознания,

Боль бьется в цепких, огненных тисках.

Напоминая каждый раз.

С каждой сменою числа.

К кому же он идет.

Казалось, что на каторгу шагает,

А, быть может, и на эшафот уже ступает.

Минус двадцать первый, дверь открывается порознь со словами:

— Мы на месте. — «Ах, даже этаж отдельный выделили. И по чьим же правилам тут судят?» Ступает из лифта в коридор он первый. Холод по коже пробегает. Очень холодно становится. Аж мурашки замрут в побеге. Поток студеного ветра вдруг прервался, выпуская из оков непристойных. Но только он шагает вперед, никто за ним не следует. Изуку оборачивается, удивленно распахнув глаза и видя стоящих все еще в лифте охранников. Но не успевает он спросить, как говорят ему:

— Вы же знаете, что бесполезны наручники, деактиваторы причуды использовать на нем. А он не любит посетителей и охранников, каждый раз пытается прогнать. — Изуку задумчиво кивает головой. Пару секунд прошло, и двинулись охранники с места. Они двинулись по пустому коридору: серые стены везде, однообразие, и лишь дверь большая, железная с небольшой табличкой сразу дает понять, кому она принадлежит. Юноша улыбается облегченно, видя Цукаучи, стоящего возле охранников.

— Здравствуй, Акатани-сан, без происшествий добрались надеюсь? — Мидория улыбается, пожимая руку, протянутую ему. «По формальностям пошли, значит».

— Ох, тут и беспокоиться не о чем, мистер Цукаучи. — «Рукопожатие, пожалуй, слишком долгое…» — нашёптывал разум на ухо ему. Он поймал себя на том, что сжимает руку слишком сильно, не желая отпускать. Пальцы расцепились медленно, опускаясь вниз. Глаза слипались, желая лишь погрузится в сон. Но каждый раз он ободрял себя новым словом Цукаучи.

— Не хочешь завтра сходить куда-то после работы? Недавно хорошее кафе нашел, самое то будет.

— Нет, весь в работе, — взмахнул рукой устало Изуку, а сам лишь в слова сильнее вслушивается.

— Только не позволяй работе в мысли твои залезть. Новое дело — провокация, не более. — «Узнает меня сразу». Нервно, словно тик, он усмехнулся, в очередной давая руку на прощание, в параллель голосу. — Я тут пока остаюсь, если вдруг понадоблюсь, — похлопав напоследок по плечу взамен рукопожатию.

Двери растворились перед ним. «Терять нечего» — твердили мысли, вселяя уверенность. «Почему нет, верно?». Казалось бы, так ненавязчиво, плавно отправлял его вперед шагать рассудок, хоть он и сам-то против был отчасти. Ноги шагают заторможено. Это скверно — теперь сложно идти, не шаркая, а значит, может услышать шаги слишком рано, раньше положенного. Карточка быстро приложилась к аппарату, в точности, как и у охранников двух, следующих за ним. И вторые двери открылись.

Антураж казался продолжением сна: Все за одного сидел в центре большой, очень светлой комнаты. Светлые стены, пол и потолок. Ни малейшей тени. Ни единого шанса спрятаться. Все за одного всё время должен быть на виду. Чтобы не совершить чего-нибудь плохого. Опять. И лишь стекло и стол разделяли их сейчас. Пару метров, а за спиною Все за одного уже, казалось, стояла многовековая призрачная армия.

Только шагает в пределы камеры, а взгляд уже на нем, хоть и не искал его.

— Оу-у, — протягивает нараспев мужчина. Ноги ощущались ватой, а взгляд был готов уже уплыть. — Я конечно мог предположить, что это ты, но не стал по причинам каким-то там, уже и не вспомню. Ты же в той толпе, в том обществе как белое пятно. Ни униформы, ни герой, ни гражданин обычный, таких не подпускают близко к аресту, тем более сопровождению до Тартара. Какая милость нашей встречи, — казалось, прочел воспоминания его, а они даже и оформиться не успели под вниманием пылким. — Я тебя представлял иначе.

— Так значит, вы ждали меня? — спокойно говорит Изуку, присаживаясь на стул за столом. Рука быстро поправила воротник водолазки, зажимая пальцами кнопку устройства.

— Конечно, уж слишком много шума напустила твоя личность, — широкая улыбка на губах поблескивала под маской. Невыносимая тяжесть в руках появилась. С трудом он вытащил записи свои, сразу закрыв их, не дав узреть злодею. — Но как же мне звать вас, детектив? — «Расслабленный какой. Ведь и вправду, не в заточении как будто. Не будь рубашки смирительной на нем и ремней, он бы как на троне восседал передо мною».

— Акатани Микумо.

— Ложь, — грустно подмечает Все за одного, но он на это не реагирует.

— Ваше имя? — серьезно Изуку спросил, стукнув ручкой по записям своим, наконец раскрыв их. «По типичному пройдемся».

— Я бы с радостью назвал, но, увы, слишком много посторонних, — он слегка голову поворачивает назад, пожав плечами.

— Могу попросить их выйти. — Все за одного лишь рассмеялся на это, а ему пришлось в сотый раз обводить написанный вопрос напротив слова «Имя». Ручка чиркала все быстрее, все утолщая знак. «Возраст? Не ответит. Да и тут рассчитать-то все довольно просто. Хоть и примерно».

— А как твое имя? — «Вновь и вновь пробует он».

— Акатани Микумо, — повторяет Изуку, прищуриваясь на грустный вздох мужчины. Глаза рассматривали трубки, вбитые в шею. — Здесь я следователь, а не вы. Сами требовали на допрос меня позвать, а в итоге пытаетесь мое имя выведать, хоть его я вам и назвал. Об уговоре не забывайте, — подмечает наконец он.

Злодей откинулся на спинку кресла, улыбаясь и проговаривая язвительно:

— Но что же вы хотите спросить, мистер следователь? — Все за одного небрежно напевал мелодию, растягивая слова и слоги.

— Лига злодеев является одной из ваших группировок?

— Нет, я не связан с ними. Они как собственное творение.

— Но вас явно тогда интересует именно эта группировка, никакая другая. Ваш разговор с Томурой Шигараки в Камино и помощь явно показывают все это с другой стороны.

— Вы делаете слишком много шума из ничего, детектив.

— Возможно, что общий недостаток всех детективов. Я все время ожидаю, что поведение людей будет следовать какой-либо логике или философии.

— Тогда в чем же моя?

— Основная неизвестна мне, но часть её проста: Лига злодеев ваше творение, которое вы спонсируете. Прекрасный повод интереса, но не более того.

— А в чем тогда основная философия? — мужчина посмеивается, облокачиваясь вперед, и трубки оттягивают кожу, а ремни фигуру обрамляют.

— Это уже вопрос к вам.

— Вы читаете мои мысли.

— Ваши мысли? — задумчиво повторил он. — Не думаю. Ваши мысли принадлежат вам и больше никому. — Легкая пауза, и он повторяет вопрос: — Так в чем ваша философия? — «Ох, даже воротит от такого слова».

— А вы не любите времени зря терять, сразу по самому сладкому проходишь. Любишь переходить сразу к делу? — губы злодея изгибаются в усмешке. «С ухмылкой вечной на лице».

— Да, не люблю лишние разговоры. Ваша цель? — уже более настойчиво повторяет он. Оставаясь все также безэмоциональным.

— Ты и сам знаешь, но почему-то отказываешься это показать. Тебе бы просто из узды сомнений выйти и сказать сейчас мою цель и идеалы.

— Понятия не имею, но одно знаю точно. Вы пытались защитить неким образом Лигу злодеев, подтолкнуть их дальше, но, несмотря на это, в планы их не вмешиваетесь. Хоть и догадываетесь, что они абсурдны и уж слишком эмоциональны. Вы знакомы с Томурой Шигараки давно, и он внук наставницы Всемогущего. Все нападения Лиги злодеев на публику лишь работают, ажиотаж пытаются создать вокруг. Никаких корректировок вы не вносите, хоть и ваши бойни нечто другое. Никаких огласок, не считая Камино, где вас вынудили выйти на свет. В параллель обстоятельствам: нападение на спортивный лагерь, похищение одного из учеников. Всеобщая паника и суета. Какая прекрасная пора для масштабной бойни. Вы в любой момент можете уйти отсюда, эта охрана для вас мелочёвка. Ваше попадание сюда явно запланировано. Так каковы ваши цели? Почему вы все еще не ушли?

— Так вы знаете, что он внук Шимуры?

— Конечно, я с начала боя в Камино поблизости был, тем более Всемогущий сообщил мне это.

— Ты наблюдал за мной? — голос язвителен, вперемешку с широкой улыбкой на лице.

— Отчасти, меня больше герои и другие люди волновали, — улыбка сползла с лица мужчины. Тот молчал, лишь продолжал смотреть, не шевелясь: — Вы связывались с внешним миром, если да, когда и с кем? — ручка тихонько отбивали ритм, точки ставя в линию напротив слов «Связь».

— Зачем мне это? — Изуку поднимает брови, выпрямляясь, ожидая продолжения. — Ну, ты же сам говоришь, что я запланировал свое попадание сюда. Нет смысла что-либо передавать или получать. Каждый знает свою роль, свои действия, даты и всю подобную мелочевку, — хоть тон и доволен, но сконцентрированным он стал. «Так значит, все уже и по датам расписано?»

— И как долго вы планировали это?

— Достаточно долго.

— Так каковы ваши цели? Уж явно что-то масштабное, раз так долго все планировали. Не детская пакость надеюсь?

— Детская пакость? — удивленно спрашивает мужчина и старается не пустить смешок.

— Тенко Шимура, внук наставницы Всемогущего, маленькая месть, при которой вы из внука героя создали злодея. — Все за одного рассмеялся, улыбка вновь вернулась на лицо его: — Ваши цели, — повторяет вымученно он уже в который раз, уже и не надеясь на ответ.

— Какой интересный, однако, у них работник. Комиссия славится доведением работников до изнеможения, а если не справляются, то их быстро выбрасывают оттуда. Какое небрежное отношение к такому, как ты. Гению. — «Гений?!» Раздражение все больше и больше внутри возгорается, но он просто спокойно смотрит, препятствуя таким суждениям.

— Если такое и было, то лишь при одном из прошлых глав. Да, он и выгонял запросто, и до обмороков доводил. Но уже пару лет как на его месте другой.

— По тебе и не скажешь, усталым и таким замотанным выглядишь, — усмехается мужчина, вновь расслабляясь.

— Близится к полночи, домой я прибуду лишь к часам двум, а в шесть утра мне снова на работу. Из-за таких как вы обычно я и устаю, и не высыпаюсь, — натянуто улыбнувшись, он задает следующий вопрос. — Привлекались ли ранее к уголовной ответственности, если привлекались, то когда, где и за что? Есть ли у вас судимости? — «По какому сценарию пойдешь… При мне лишь два пути».

— Тут невинен я, как агнец, закланный за наши грехи. Полицию, судей подкупить легко, тем более я это даже не для себя делал. В таком плане руки мои чисты. Грязная работа не для меня. Я больше оплачиваю подобное, будь то убийство, грабеж, подкуп, тем более оплатить молчание дорого стоит, в стопку долгов попадает это. И каждая такая оплошность — минус сумма со счета моего, больше долг людей и больше верности. Ах, как бывают глупы людишки: верят, что я буду вечно помогать, — широкая улыбка на лице и голос, что доволен собой.

«Так значит, первый тип» — Быстро подмечает он, начеркав себе пометку в два счета. «Долг не может копиться вечно, тут грань имеется. Достаточно логичное решение. Жаль лишь, что обрезает жизни и судьбы людей. Обрезая человеческие нити, долг уходит на другого… Скорее, члена семьи».

— Какова планка долга? Сколько оплошностей может совершить человек, прежде чем вылететь?

— У тебя бы не было лимита, — язвит мужчина, а он замолкает, не зная, что ответить на такое. Но ответ быстро достигает его.

— Но я не работаю на вас, — Изуку из всех сил выделил себя тут и тоном, и остановками. — Мне интересно, каков лимит у ваших людей? Известен ли он им вообще. Какие бывают наказания?

— Оу, — протягивает весело мужчина, посмеиваясь, и лишь через паузу продолжает мысль: — Нет грани в ошибках, все от людей зависит. На что-то глаза закрыть можно, ну а что-то не потерпит незамеченным остаться. И чаще даже не я наказываю за оплошности, а сами люди. Ошибка одного — ошибка всех. Простое правило, что знает каждый. Будь то предатель — быстро его разыщут или я, быть может, нашепчу, что сделать с ним. — «Значит, не слухи? Что опасным тебя считают не только из-за причуды. Лишь простая манипуляция, а люди не замечают подобного, думая, что наставления все это? Всего-навсего жест, намек, и люди знают, что сделать нужно». — Прекрасные воспоминания. Помню, как в семнадцать впервые убил кого-то самолично. — «Не удивлен я даже, но насколько далеко зайдете ради идеала своего? Какова же причина убийства? Может, личные неприязни? Месть? Корыстные побуждения? Стремление скрыть другое преступление или облегчить его совершение?» — Прекрасная девица, но так сложились обстоятельства. Она так убого относилась к нему. Помню того ублюдка, ух, столько раз кулак мой встретился с его лицом. Даже не помню, как быстро это на нож сменилось. Наверное, ударов два или двадцать. Половина пятен убийства на жизни моей совершены ради Малыша. — «Малыша?!» Изуку в ступор впал, остановившись от записывания отдельных слов Все за одного. Мужчина рассмеялся, мягко говоря. — Младший брат мой. Ох, бедный малыш, так болезнен с детства был, даже ни на минуту одного нельзя оставить, а то невесть что случится. Ради него я готов на все. Если понадобится, то сделаю все, чтобы защитить любимого человека без зазрения совести, — голос так изменился, напряженным стал, намного ниже тон. А в тетради и в голове он быстро причину ставит: Младший брат, личная неприязнь и месть. — Я мог стать восьмилетним или девятилетним серийным убийцей, но мысль об этом тогда не приходила мне в голову.

— Какая разница между вами и братом младшим?

— Семь лет, я старший ребенок.

— Есть предпочтения в орудии убийства, причинении вреда, если мы говорим о вашем брате? — «Может, психоанализ получится составить».

— Я всего лишь защищал своего брата. Меня не волновало и не волнует оружие. Я бы использовал любое возможное оружие, чтобы помешать причинить ему вред.

— А если не брать его в расчет?

— Все еще фаворита нет. Возможно, шприцы, будь то яд, соль, вода, воздух. Результат и убийцу практически отследить нельзя. Если абстрагироваться, величайшее оружие — это разум. Проанализируйте ситуацию и выясните, как убить кого-то, используя окружающую среду, чтобы создать смертельный несчастный случай. Совершенно невозможно предугадать. Любимый ход. О-о-о. — протягивает вдруг мужчина; настроение резко приподнялось, а улыбка медленно стала шире: — А еще прекрасней, когда душишь собственноручно. В твоих руках чужая смерть, а ты остановится не можешь.

— Знаете, серийные убийцы очень часто на своих чувствах сосредоточены. Ведь серийным убийцей по случайности не стать. Убийцей — да, но не серийным.

— И какой я тип? — завороженно спрашивает Все за одного, вперед наклоняясь.

— Их достаточно. Те, кто заблуждается и оторван от реальности, мечтатели, проще говоря. Они могут верить в существование нереальных вещей и чувствовать себя вынужденными убивать из-за воображаемых мотивов, которые они искренне считают правдой. Ориентированные на миссию. Гедонистических — два типа: убийцы похоти и убийцы острых ощущений. Не думаю, что секс был бы вашим мотивом. Насиловать, пытать и убивать, чтобы удовлетворить свои сексуальные фантазии. Если и походите на подобный тип, то лишь под острые ощущения. Но не знаю, преследовали или охотились вы на кого-то. Хотя пытались убить последователей своего брата, выслеживали их. Тут вы не на процесс шли, а на цель — забрать то, что считаете своим. Конечно, есть тип «Комфорт», благоустроить себя. Но вы, и такие люди как вы, походите под власть и контроль. Хотя между этим типом и остальными есть некоторые совпадения. Основной мотив убийцы власти — получить контроль или верх над своей жертвой, жертвами. То, что вы душили кого-то, и показывает вашу господство над ним. Однако, в отличие от убийц похоти, властный убийца сексуально злоупотребляет своей жертвой как формой контроля над ним, а не похотью. Власть — это что ищете вы и желаете. Ваши слова подтверждают это. То, как к своим людям вы относитесь. Ваше поведение в целом. — «Слишком много… Слишком много сказал». Изуку карает себя за тараторщину, следя за реакцией Все за одного, что и ждать не заставляет: — Вы, конечно, подходите и под тип «Ориентированные на миссию», но я лучше остановлюсь на власти и контроле. — «Всевластие развращает человека. Эгоцентризм и все такое».

— Ваш анализ прекрасен, детектив, так же прекрасен, как удушение надоедливого насекомого. — «Это не комплимент…» — Устало думает Изуку, пока мужчина продолжает. — Мерзавец посмел забрать моего младшего брата, дерзость полная. Похитить малыша, подвергнув его опасности… Асфиксию его вызвать своими руками — полная услада для глаз. То, как из последних сил он пытался выбраться, ранить меня, бессмысленная борьба в желании жить, такое посмешище, лишь развлечение для меня. Казалось, вечность длилось это зрелище, а на деле лишь три минуты. Как же возбуждают эти ощущения резкого увеличения пульса под пальцами, а потом внезапное падение. Попытка вдоха превалирует над попыткой выдоха. Посинение лица, страх в глазах и слезы в них, от удушья застывшие. Попытка выдоха превалирует над попыткой вдоха. Резкая остановка дыхания. Зрачки расширены. А потом… Резкий вдох, ничего, тело обмякшее и дрожь несколько секунд в судорогах. Дыхательный паралич. Смерть как исход окончательный. — не успевает Изуку сказать и слова, задать вопрос, как продолжает Все за одного: — Люди так глупы бывают. Вроде преданы, но так упрямо не принимают верную точку зрения. Они храбры до глупости, пытаются убить меня, слить информацию. Надоедливая массовка, что режет глаза. Но был один, что умудрился долгое время информацию передавать. Если обычно за меня расправу делают, то тут… Было желание прям самому расправиться с таким. Задыхаясь от боли, в холодном поту, пытался язвить этот глупец мне. Он так беспомощен, весь бледен, со сломанными руками. Смотреть противно даже на такую слабость, истерика со слезами, а ведь говорит. Оставить в темноте его, раны гноятся, жгут, цепи и веревки кожу рвут. Крики, что слышны за дверью, вдруг затихают, воля в нем так быстро ушла. А какое же наслаждение теперь? Пришлось быстро покончить с этим.

— Проститутки, бездомные, алкоголики и несовершеннолетние — частые жертвы, ведь их получить и прикончить намного легче. Есть ли у вас подобные жертвы? — лист тетради весь исписан, он ищет места меж строк, чтобы новое записать. Нет желания новый лист начинать. «Все равно не основная тетрадь, лишь черновик». — Жертву легче среди этих классов найти, чем из людей, ведущих условно нормальный образ жизни.

— Нет, подобных жертв не было, именно если я мараю руки, — усмехается мужчина, смело выражаясь. — Убить кого-то — все равно что выйти на улицу. Если бы я хотел жертву, я бы пошел и получил ее. Но низший сорт не интересен мне. Тем более какая надобность в таком? Каков смысл тягчайшее кровопролитие совершать мне?

— А что насчет… — начинает он, но перебивают вновь.

— Как-то один из работников так нагло и нелепо вдруг на середине отказался от сделки, от выполнения поручения. Такую грубость прямо в лицо сказать, я так разозлён был. Опомнился лишь в момент, когда в горло его нож был воткнут, а на теле множество ран виднелось. — «Значит, дезорганизованным методам следуешь?» — Люди так слепы, ненавижу, когда перечат и относятся неуважительно ко мне. Ставят себя выше, чем являются, на уровень со мной. Сказать мне прямо эту дерзость, мерзость… Быстро в лицо такого удар летит, а дальше и головой об стену. Изо рта кровь идет, захлебывается в ней. Остановиться невозможно при невоспитанности такой. Может быть, так он хоть подумал головой. — Изуку замирает на мгновение при тоне голоса. Такой, низкий, монотонный.

«Теомания?» — быстро появляется новая надпись на листе. Крупно, много раз подчеркнуто, но все же он спрашивает.

— Как вы относитесь к тому, что мы равны сейчас? Ведь я не принижаю ни вас, ни себя. — все больше, больше становилось записей в тетради. «Может, даже не зря я сюда пришел…»

— Мне нравится, нет внутреннего отторжения, тем более от разговора. — Изуку удивленно, часто моргает, опустив лицо в тетрадь.

— А если… — пару секунд молчания, и он заканчивает вопрос: — Такое сделает другой следователь? — подняв голову на мужчину, он вглядывается в него. И сразу видна не просто неприязнь, а даже непринятие. «Вот и отторжение пошло…» Мужчина молчал, но не прошло и полминуты, как говорить начал, прерывая шумные черкания ручки по бумаге.

— Причуды — великолепная вещица, то, ради чего многие готовы всем пожертвовать, лишь бы у них была сила. Только лишь фактор силы личности повышается, а остальные неизменны. А моя коллекция многогранна, от простых до сложных, сильных, да и просто интересных. Уникальность тоже играет роль. — «Как же резко перескочил на свой лад». Глаза Изуку метались между записями и злодеем. — Жаль, что лишь одну получить я все еще не могу. — он прерывает его на мгновение, спрашивая:

— Эта причуда — Один за всех? — Все за одного молчит, но он знает, что так и есть, и злодей всем своим видом показывает, что правда это.

— Быть может, пятый был тогда или уже шестой, не помню даже. Но он так назойлив был, раздражал, что бы не сказал. Но даже схватив за голову его, причуду забрать я не смогу. Не прошло и секунды, как он решил здания на меня обвалить. Обломки летели быстро, но даже так, решив пожертвовать с собой, он на этот ход пошел. Жалкая попытка, ни одной царапины на мне, а он под обломками лежит, еле дышит, все в крови, а любое движение полно боли. Даже речь с трудом ему давалась. Захлебываясь кровью, он продолжал смотреть упрямо, свысока.

— И вас это разозлило? — спрашивает, подняв на несколько секунд голову, а ответ так и читается в его словах, в резкой смене тона.

— Гемоптизис с каждым вдохом все больше становился. Уверен, ребра точно вдребезги, как и ноги, лишь голова и часть руки чуть из обломков выходили. — «Гемопневмоторакс… Воздух начинает сдавливать внутренние органы». Изуку старался подавить ком, застрявший в горле, от представления подобного. «Тридцать минут… И все. Последние полчаса жизни в мучениях. Как от болевого шока не свалился? Сильный человек. Даже не легкие его убьют, а скорее остановка сердца». — Только попытался я забрать его причуду вновь, как её и нет, успел ведь как-то передать следующему… А надавливать на его руку и на обломки так приятно было, слышать все эти крики и хруст костей. Мерзко, что руки мои в крови, как и обувь. Не успел я спросить, кто же следующий и где он, как скончался он. Жалко, что слишком быстро.

Изуку молчал и записывал моменты. «Потом же вновь оформлять все это». Но тут скорее даже не сами слова мужчины, а эмоции лишь, а где-то и собственные наблюдения, теории… «Надо спросить будет у Тошинори-сана о ком же он».

— Раз уж начали о последователях брата, думаю настало время поведать о любимом моем убийстве, — Изуку сглотнул, предполагая, кто же это. — Вам ведь точно рассказывали о ней, если знаешь об Один за всех. — «Да, это она». — Шимура Нана, седьмая, но её было приятнее всего ломать, начав от разрушения её семьи, довести до паранойи, что уже стала навязчивой мыслью, заставил отгородится от сына. Блаженная картина для наблюдения, но само шоу — её убийство. Сколько же там зрителей было. Близкий друг и ученик. Избивать на виду, до последних минут жизни видеть боль в глазах ученика её. Немного времени, и взрывается остров, даже почти ничего не оставив от неё, жаль лишь, что её друг успел увести оттуда Тошинори. Жалкая смерть для наследника брата. Лишь хочу сейчас, чтобы у Тошинори она произошла жальче, чтобы даже смотреть противно. — он все сильнее нажимал на ручку, почерк совсем размашист стал, не понятно ничего.

— Как я понимаю… — не особо уверенно начал он. — Вы использовали причуду лишь единожды, а остальной бой провели с собственными силами?

— Да, — улыбаясь, говорит злодей.

Второй тип…

— Знаете, многие серийные убийцы куда более консервативны в выборе оружия, а чаще всего они действуют «вручную» — душат, закалывают ножом. — покручивая ручку в пальцах, он смотрит на реакцию, говоря задумчиво. — Серийные убийцы любят убивать «по старинке», что дает им куда большее наслаждение. Истинное садистское удовольствие — медленно погрузить нож в тело жертвы. Это ведь идеально вам подходит.

— Наверное, — пожимая плечами, весело отвечает Все за одного. — Мучения людей приятны моей душе. — и мозг брезгливо шепчет: «Тварь, нечистый, изломанный, запятнанный, не стоишь ни черта». А он, слегка головой покачивая, говорит:

— На удивление, такое многим свойственно, тем более тем, с кем я имел дело.

— О, и с кем же вы имели дело? — Изуку молчит, просто смотрит на мужчину. Ручка спускается чуть ниже в параллель вопросу:

— Насколько распространено ваше влияние? — на листе так и выделяется этот вопрос, даже впереди стоит вопросительный знак большой, чтобы уж точно не забыть.

— Насколько вы близки со Всемогущим? — «Вопросом на вопрос», — раздраженно шепчет сознание.

— Тут я задаю вопросы, — с упреком повторяет он. «Уже во второй раз». — Насколько распространено ваше влияние?

— Ой, ну не злись, так насколько вы близки со Всемогущим? — смеясь повторяет мужчина. — Ведь даже высшему чину не говорит об Один за всех Тошинори Яги, лишь пару людей знает, близкие люди Тошинори Яги как раз. А тут вдруг и ты к ним причислен. — «Вот кто за язык меня тянул?».

— Если думаете, что мне рассказал Всемогущий об Один за всех, то вы ошибаетесь. Мне Цукаучи рассказал. Ведь об этом мне могли рассказать, например, написав сообщение прямо перед входом сюда. Не думали о таком? — пожимает Изуку плечами, следя за реакцией.

— Он бы не стал секрет раскрывать без одобрения Всемогущего, даже если бы только он сказал ему рассказать тебе.

— А откуда вам знать, что Цукаучи не попросили? — Изуку смеется внутри себя, когда Все за одного задумывается.

— Ложь. — все, что ему сказали, а он говорит уже другое:

— Знаете, у Всемогущего ведь нет преемника. А перед Камино не было полной уверенности в победе. И нескольких людей, в том числе меня, предупредили об… — он на пару секунд замирает, закусывая слегка щеку. — Особенности причуды. И мы составляли еще план действий, если пойдет все на проигрыш Всемогущего. — сознание ликовало, когда медленно улыбка сошла с губ мужчины. И наконец, он задает вопрос: — Насколько распространено ваше влияние? — но прежде чем успел ответить Все за одного, у которого вдруг настроение поднялось, как над ухом тихий, низкий шепот разносится, и плечи вздрагивают:

— Сэр, меньше пяти минут осталось. — кивнув головой, слегка поворачиваясь, чтобы посмотреть на охранника, что в тот час же вернулся на свое место. Только взгляд вновь на Все за одного заточен. Сразу бросается в глаза еле заметная смена лица на миг. Подметив это, продолжал молчать, не двигаться, ожидая лишь ответ. «Ваша очередь говорить, не разочаруйте только», — устало шепчет мозг, а Все за одного не подводит.

— Мое влияние? Смотря на кого и где. Ведь мои люди из разных слоев общества, разных стран. Единственное, что значимо — выполнение своей части сделки. Уж не щедрый я, чтобы «помогать» направо и налево. Просят все о разном, будь то сильная причуда, обмен, поднятие по карьерной лестнице, отомстить кому-то или же от суда уйти, снять с себя обвинения. Но удобнее всего с теми, кто хочет более влиятельным стать, у них одна из самых больших оплат. Но чем выше они, тем легче мне узнавать и брать информацию, что не в свободном доступе.

— Значит, для вас помимо оплаты долга важно, чтобы это выгодно было вам? — спрашивает он, и ручка пошатывается на пальцах.

— Конечно же, зачем мне что-то да одалживать, даже если с оплатой, без возможности в будущем использовать это в свою сторону? — смеясь отвечал Все за одного. — Достаточно жалко, что разделения пошли сразу же, только от начала проявления причуд. Все конечно хотели иметь силы, ведь многие знали героев комиксов и фильмов, где у каждого могущественная сила и они исключительны. Конечно человека с сильной причудой будут восхвалять, а вот от второсортных отбросов отворачивались, тем более если это даже не просто бесполезная причуда, а с внешностью связана, мутация проще говоря, что именно уродует человека. Не дает интересного и обворожительного акцента. — но мужчину перебивает голос, теперь уже не шепот, а его отвлекает рука на плече. Передергивает его.

— Время вышло, сэр. — Изуку встает с места, поспешно собирая все, что вынул из сумки, пока мужчина наблюдает за этим, говоря:

— C'est dommage détective. Vos discours m'ont conquis — Слова его как мелодия льются. Он поворачивает голову вбок, идет на выход. «Французский?» — взмахнув рукой, он говорит устало:

— Adios. — двери уже раскрылись, в проходе он стоит, замерев от слов:

— Я бы хотел сразится с тобой по-взрослому, где нет места ребячливости.

***

Все замолкло в одночасье, лишь гудят приборы. Нет ни шагов, ни голоса. Он испуганно голову поворачивает, а там стоит Акатани Микумо, смотря вперед. Глаза замерли в одной позиции — то ли безразличие, то ли удивление. «Понять я не могу». Взглянув на напарника, он сразу понимает: «И он тоже». Аккуратно, беззвучно вперед шагнув навстречу тому, что прям перед лицом идет. Но его не видят, хоть и видит он глаза отчетливо, что в его сторону направлены. Взгляд не ощутим, напрягает и пугает.

— Сэр? — шепотом он спрашивает, но без ответа остается. Прикоснется к плечу и ничего. Встряхнет еле заметно, продолжает смотреть вперед, лишь изредка моргая и слегка поворачивая головой. «Пальцы исколоты, дрожат», — думает он, смотря на руки, что на сумке лежат, закрывая её ото всех.

— Мистер Акатани? — уже напарник спрашивает громче. Никто не отвечает. Секунду стоять будет как статуэтка. Лишь в сторону на пару градусов голову повернет.

— С ним все в порядке? — настойчиво спрашивает Все за одного, а они молчат, переглядываясь. Он усердней растрясывает его, шепотом повторяя:

— Сэр, нужно уходить. — а сам молится, лишь бы тот с места сдвинулся. «Хотя бы из камеры выйти…»

— Что случилось? — голос все грубей, а тон все злее. Только он попытался подтолкнуть Акатани к выходу, как тот вздрагивает, испугав его.

— П… м, — неразборчиво, совсем не слышно начинает тараторить под нос Акатани, его глаза распахиваются от параллельных голосов. Один твердит одно и то же:

— Что случилось?!

Сглотнул он, пытаясь вновь достучаться до него. А второй в наушник кричит со всей мочи:

— Уводите его оттуда! — приказ Цукаучи, а он, торопясь, хватает за руки его, таща на себя. А шепот все громче становится:

— Я… н. — дёрнув его на себя, он затаскивает его в помещение другое. Двери чуть ли не сразу начали закрываться под крик:

— Что с ним?!