Запертым в карте-картине лисам приходилось несладко.
Они, конечно, выучились воровать еду у нарисованных торговцев, но она не имела ни вкуса, ни запаха, всё равно что бумагу сжевать. Это крысы неприхотливы и способны сгрызть всё, что угодно, даже старые сапоги, а лисы были привередливыми. Ху Вэй недовольно крутил носом, прежде чем что-то съесть, а Ху Фэйцинь стоически жевал бумажные булочки, вспоминая те времена, когда был Господином-с-горы и жил на горе Таошань с даосами, которые считали, что усмирение живота добавит добродетелей к багажу для вознесения, и ели всякую дрянь. Он же сбегал в посёлок, притворившись У Мином, чтобы его не узнали, покупал что-нибудь вкусное и съедал где-нибудь в укромном уголке.
Но плохая еда ещё полбеды, и даже смертельную скуку можно побороть, потому что лисы всегда найдут чем развлечься. Главной проблемой оставалась распутная старуха, которая с завидным постоянством пыталась проверить персик Ху Фэйциня «на зрелость». Появлялась она, как выяснилось, не только в бамбуковом лесу, но и в посёлке, и неизвестно куда пропадала. Ху Вэй веселился над незадачливым Ху Фэйцинем, ставшим объектом страсти старой ведьмы. Ровно до того момента, пока старуха не переключилась на него. Вот тогда ему уже стало не до смеха.
— Если это и сон, то кошмарный! — сердито сказал Ху Вэй.
Они пытались её изловить, но старуха была неуловимее крысы и, по-видимому, являлась частью картины. В этот раз они загоняли её с разных сторон, и Ху Вэю удалось-таки схватить старуху за ногу. Он возликовал, но в это время с небом начало твориться что-то неладное: оно пошло рябью, замутилось, облака потеряли форму и стали похожими на размытые водой письмена.
— Отпусти её! — воскликнул Ху Фэйцинь испуганно. — Её, наверное, нельзя ловить. Вон что с небом творится!
— Ещё чего! — фыркнул Ху Вэй. — Раз уж я кого-то схватил, то ни за что не отпущу.
Но тут неизвестно откуда налетел вихрь, подхватил их и зашвырнул, вернее, вышвырнул из карты. Лисьи персики значительно примялись при падении, лисы всё же не кошки, вот те всегда на лапы падают. В руке Ху Вэя был зажат старый рваный башмак.
— Что-что-что…. — заикаясь, вопросил Ху Фэйцинь, путаясь в собственном одеянии и пытаясь хотя бы сесть, — что произошло?
Ху Вэй, выругавшись, отшвырнул добычу и тут же уставился на неё круглыми глазами, потому что башмак рассыпался в клочья и развеялся, как сожжённый талисман, даже пепла не осталось.
— Шисю-ю-юн! — завопил Недопёсок, кидаясь к Ху Фэйциню и поднимая его.
— Меня бы кто поднял, — проворчал Ху Вэй.
Но Недопёсок обхаживал Ху Фэйциня, скача вокруг него и отряхивая с его одежды несуществующую пыль. Ху Фэйцинь, всё ещё ошарашенный, прижал руку к груди, почувствовав волнение вернувшегося в него Бай Э. Лисье пламя, кажется, обрадовалось Тьме и заплясало весёлыми язычками, разгоняя Ци по духовным каналам.
Ху Вэй наконец поднялся и, решив, что выбрались они его стараниями (всё-таки нужно было поймать старуху!), раскрыл рот, чтобы об этом объявить, но Недопёсок уже вопил:
— Это я додумался!
— До чего это ты там додумался? — ворчливо спросил Ху Вэй.
Недопёсок прыгал вокруг Ху Фэйциня, выпялив язык от радости, но лапой тыкал в сторону валяющейся на полу карты, и Ху Вэю пришлось признать, что их освобождение — заслуга Недопёска: на карте был характерный след от лисьего языка, а на лисьем языке характерный след от туши.
— Иди сюда, Недопёсок, — расчувствовался (или сделал вид, что расчувствовался) Ху Вэй, — дай я тебя расцелую!
Но Сяоху проворно спрятался за Ху Фэйциня, почуяв подвох. Ху Фэйцинь потрепал чернобурку по ушам, и тут уже расчувствовался Недопёсок.
Общую радость не разделяла только крыса. Она спешно проглотила зерно и принялась браниться так забористо, что у Ху Фэйциня даже уши покраснели, а Сяоху разинул рот и зачарованно на неё уставился. Говорящих крыс он встречал и в мире смертных, но крыс с таким богатым и красочным лексиконом — никогда. Крыса костерила их во все оскрёбки. Как же! Ведь она лишилась дома и неиссякаемого запаса зерна. Наругавшись вдоволь, крыса попыталась залезть обратно в карту, но нужная метка была начисто слизана Недопёском, а остальные не открывались, как она ни упиралась в них лбом. Тогда крыса пригорюнилась, ненадолго впрочем, и скоро словарный запас Недопёска, да и Ху Фэйциня тоже, значительно пополнился.
Карту нужно было свернуть, но никто не решался до неё дотронуться. Ху Вэю нисколько не хотелось вновь оказаться в ловушке мира внутри картины. Кто знает, что скрыто в других метках и какие извращенцы там водятся! Он был оскорблён до глубины души домогательствами старой ведьмы. Ху Фэйциня, который всё же решил рискнуть, остановил Бай Э, и его будто парализовало: ни сдвинуться с места, ни наклониться за картой он не мог. Бай Э не собирался ещё двадцать лет сидеть на привязи! Видя это, Недопёсок подскочил к карте и ловко, одними только когтями, свернул карту в рулон.
— И что с ней делать? — спросил он, но на его морде явно читалось желание карту прилисить.
— Сжечь! — сердито постановил Ху Вэй.
— Нет, нельзя, она же не наша, а хэшана, — возразил Ху Фэйцинь поспешно.
— И хэшану тоже бороду подпалить, чтобы не разбрасывался всякими опасными штуками! — ещё сердитее добавил Ху Вэй.
— Вообще-то никто не заставлял тебя её подбирать, — справедливости ради заметил Ху Фэйцинь. — Сам напросился.
Ху Вэй засопел носом, но возразить на это было нечего.
В это время поверх пола появилась сияющая мандала, а из неё поднялась чья-то рука и пошарила по сторонам, вероятно, выискивая карту, но попалась ей вовсе не карта, а хвост Недопёска. Чернобурка взвизгнула, извернулась и тяпнула руку за палец, а потом невероятным скачком оказалась за спасительным шисюном, даже не подозревая, что стала первым на свете лисом, укусившим Творца Всего Сущего! Рука дёрнулась, принялась спешнее прежнего шарить по сторонам, ухватила карту и стала погружаться обратно в мандалу. Крыса, которая следила за нею, вдруг прыгнула и ласточкой улетела следом за рукой. Сияние угасло, мандала попала.
— Вот кто-то обрадуется, — хохотнул Ху Вэй, — когда ему на голову крыса свалится!
— Кажется, это был Владыка миров, — задумчиво проговорил Ху Фэйцинь.
Бай Э так был в этом полностью уверен и пропустил в адрес демиурга пару нелестных словечек.
— А тебе не кажется, что хэшан с ним связан? — ещё задумчивее спросил Ху Фэйцинь.
— Как? — удивился Ху Вэй.
— Ты не думаешь, что хэшан и есть демиург? — попытался развить свою мысль Ху Фэйцинь. — Слишком уж вовремя он появляется, точно подгадывает момент…
— Хэшан-то? Этот старый пьяница — и демиург? — залился лисьим смехом Ху Вэй. — Давай тогда его изловим и расспросим?
— Ху Вэй, — укоризненно сказал Ху Фэйцинь, — делать нам больше нечего, только хэшанов ловить.
— Так ведь нечего, — искренне удивился Ху Вэй.
Ху Фэйцинь бы поспорил, но воздух вдруг прорезал гулкий звук гонга. Ху Вэй зажал уши и выругался. Недопёсок от неожиданности едва не сделал лужицу, но всё-таки удержался и сохранил лисье достоинство. Ху Фэйцинь выгнул бровь, вслушиваясь в гул, в котором явно расслышал чей-то потусторонний голос.
— Кажется, — совершенно серьёзно сказал Ху Фэйцинь, когда гонг отзвучал, — прежде чем заниматься всякой лисодурью, придётся сначала разобраться с делами.
— Так уж и лисодурью, — обиделся Ху Вэй.
— Ловить и допрашивать демиургов или хэшанов — лисодурь и есть, — категорично сказал Ху Фэйцинь.
Ху Вэй хотел, чтобы последнее слово осталось за ним, но последнее слово, вернее, вопль, остался за Недопёском. Чернобурка, выслушав высших лис, сообразила, каких лисодел натворила, и тут же придумала себе ещё один достойный ранг, даже два: «Великий освободитель шисюнов» и «Бесстрашный покусатель демиургов».