Недопёсок, улетая на Небеса, горестно повиливал хвостом. Ему очень хотелось увязаться за шисюном и поглядеть, как заключают мир. Наверняка это познавательно. Но ему нужно было возвращаться к работе садовника и охранника ростка души. Он ведь пообещал, что хвоста не пожалеет на то, чтобы сберечь и вырастить семечко души. Но всё же, как хочется хотя бы одним глазком глянуть на заключение мира!.. Недопёсок неодобрительно тряхнул головой. Любопытство любопытством, но небесные бонзы, к коим он себя причислял, должны противостоять искушениям.
Поразмыслив и припомнив, что сумел, из прочитанного и услышанного на Небесах, Недопёсок решил, что ему нужно выработать силу воли, тогда его не искусают, то есть не искусят никакие соблазны. Недопёску очень не хотелось быть покусанным. А выработав силу воли, полагалось её закалять. Вспомнить, как это делается, Сяоху не смог, но догадался сам: нужно поливать себя холодной водой! Он слышал, это называется «закалка духа». Но чтобы закалить силу воли, нужно её сначала выработать!
С очень серьёзной мордой Недопёсок поблагодарил Циньлуна за помощь, расцеловался с Хуа Баомэй и строгим тоном велел принести ему два блюда, одно — с коржиками, другое — с куриными лапками. Хуа Баомэй решила, что он, бедненький, проголодался с дороги, поэтому нагнала фей, и скоро перед чернобуркой выстроились блюда с разной снедью, одно аппетитнее другого. Недопёсок подвинул к себе блюдо с медовыми коржиками и уставился на него таким взглядом, что если бы у упомянутых коржиков были лапы, то они бы вскочили и убежали с перепугу.
— Что это ты делаешь? — спросил Циньлун, решивший присоединиться к трапезе, как «заместитель на лисопосту». — Ждёшь, когда коржики выучатся левитации и заскочат тебе прямо в пасть?
Он засмеялся собственной шутке, взял один коржик и, заставив его описать круг в воздухе — так дети играют с деревянными птичками, — отправил себе в рот, а другим поводил перед мордой чернобурки, ожидая, что та раскроет пасть и сцапает коржик. Но Недопёсок и носом не повёл!
— Я должен выработать силу воли, — сказал он, исполнившись важности, и сложил лапы на груди, как заправский бонза.
Циньлун и Хуа Баомэй переглянулись. По их мнению, сила воли у Недопёска была и ещё какая! Немногие могли бы похвастаться тем, чего достигла чернобурка за относительно недолгую — по меркам небожителей — жизнь: из обыкновенного лиса стать оборотнем, культивировать в лисьего духа, отрастить восемь хвостов, совершить немало подвигов и заслужить столько почётных рангов. Не будь у Недопёска силы воли, он бы ничего не добился. Но, видимо, у Недопёска было собственное мнение на этот счёт.
— И как тебе в этом помогут медовые коржики? — не понял Циньлун.
— А я вот возьму и не съем их! — торжественно объявил Недопёсок.
— Гм, — растерянно отозвался Циньлун.
Но, наверное, требовалось недюжинное усилие воли, чтобы не съесть эти восхитительные коржики, политые цветочным мёдом, так что занятие это смело можно было считать культивационной тренировкой.
Хуа Баомэй ничего не сказала, только вытащила платок и вытерла Недопёску усы, с которых начала подкапывать слюна.
— И зачем тебе потребовалось идти на такие жертвы? — полюбопытствовал Циньлун, жуя куриную лапку и очень стараясь не подавиться: каждый кусок Недопёсок провожал таким взглядом, точно отправлялись они не в желудок дракону, а на поле боя, с которого им уже не было суждено вернуться.
— Искусают меня соблазны всякие, — неодобрительно сказал Сяоху.
— А… гм, — отозвался Циньлун растеряннее прежнего, потом сообразил, что именно чернобурка имеет в виду, и засмеялся.
Коварные искусители, то бишь коржики, куриные лапки и прочая снедь, старались вовсю, но Сяоху остался не-по-ко-бе-лим, он так и сказал Цинльуну, и продолжал стоически заливаться слюной. Хуа Баомэй достала уже третий платок.
— Ну, смысл жизни всякого бессмертного мастера именно в том, чтобы противостоять искушениям, — пространно рассуждал Циньлун. — Усмирение плоти — непременное условие для совершенствования и вознесения. Так считается.
— «Считается»? — переспросила Хуа Баомэй.
— Непьющих и непорочных небожителей можно по пальцам пересчитать, однако же, как-то они вознеслись, — объяснил Циньлун. — А кандидаты в боги войны возносятся, когда кого-то прирежут. Небесные же звери вообще ничего не делают, только едят да спят, однако же, уровень наших духовных сил превосходит даже небожителей и некоторых богов.
— И что из этого следует? — не поняла Хуа Баомэй.
— Каждому своё, — поднял палец Цинльлун.
Хуа Баомэй вздёрнула носик с таким видом, точно хотела сказать: «А я-то думала, что он что-нибудь умное скажет…»
— Каждому своё, — повторил Сяоху раздумчиво. — Хм. Хм-хм-хм.
Он протянул правую лапу к блюду с куриными лапками, тут же ударил по ней левой лапой и опять стал бонза бонзой.
— Интересно, долго он продержится? — пробормотал Циньлун, отправляя в рот очередной коржик.
Недопёсок по-прежнему провожал каждый кусок с невыразимым отчаянием: еда таяла на глазах, а он ещё не выработал силу воли, чтоб её! Того гляди, на блюдах вовсе ничего не останется: у дракона аппетит… драконий, вон как трескает!.. А коржики — мёдом политые, и куриные лапки — в сахарном сиропе. Вот вам, пожалуйста, ещё двумя меньше стало, нет, уже тремя…
— А-а-а! — с отчаянным воплем Недопёсок хлопнул себя по морде лапами и принялся уплетать и коржики, и куриные лапки, и что под лапу подвернулось.
— То есть, — заключил Циньлун, — неравная битва проиграна.
Недопёсок помотал головой и сказал, чавкая:
— А я вот возьму и съем всё до последней крошки!
Для этого ведь тоже требовалась недюжинная сила воли: попробуй-ка всё доесть, когда уже объелся так, что хоть орехи на пузе коли!
В этом Недопёсок уж точно был непревзойдённый мастер.