— Мэймэй, — торжественно сказал Недопёсок, — мне предстоит принять очень важное решение.
Хуа Баомэй уже наклонила чайник над чашкой, но теперь не торопилась разливать чай. На её лице промелькнула тревога. Обычно, когда Сяоху говорил так торжественно, происходило что-то из ряда вон выходящее. Таким тоном, к примеру, он объявил, что нарушит приказ Небесного императора и отправится в мир смертных, тогда как должен оставаться в небесных садах и охранять росток души. Так что же на этот раз?
Недопёсок сидел в позе лотоса, держа в каждой лапе по коржику, и ритмично поворачивал морду то в одну, то в другую сторону, усы его при этом топорщились и нос шевелился. Он принюхивался к лакомству. Коржик в левой лапе был с медовой начинкой, а тот, что в правой, — с цветочной. Оба пахли просто восхитительно! Недопёсок облизнулся, ловко поменял коржики местами и разглядывал их уже так.
Хуа Баомэй знала, что Сяоху торопить не стоит. Если речь шла о каком-то важном решении, то Недопёску нужно хорошенько подумать, прежде чем его принять или хотя бы озвучить дилемму, с которой он столкнулся. Но всё же любопытно, о чём речь.
Циньлун терпеливостью не отличался, к тому же ему хотелось чаю, а цветочная фея его так и не разлила по чашкам и, вероятно, не разольёт, пока Недопёсок не произведёт на свет хотя бы словечко. Конечно, можно отнять у неё чайник и напиться прямо из носика, но это было бы невежливо. Цинльлун считал себя драконом приличным. Но узнать, о чём речь, конечно же, хотелось. Даже больше, чем чаю.
— И что же это за такое важное решение? — подтолкнул Недопёска Цинльлун, а Хуа Баомэй глянула на дракона одним из осуждающих взглядов. Садовые феи обладают арсеналом из дюжины осуждающих взглядов и широко применяют их как в беседе, так и при отпугивании нарушителей из небесных садов.
— Не просто важное решение, а очень важное решение, — исправил Сяоху с ещё большей торжественностью.
— И что же это за такое очень важное решение? — послушно перефразировал Циньлун.
— Мне предстоит решить, — сказал Недопёсок, — какой из коржиков съесть первым, а какой — вторым!
Если бы Циньлун сейчас стоял, то упал бы, но, по счастью, он сидел вместе с цветочной феей и чернобуркой за чайным столиком, так что ограничился тем, что закатил глаза и сказал со смехом:
— А я-то думал! Вот так очень важное решение!
— Не стоит недооценивать коржики, — свистящим шёпотом сказал Сяоху, по очереди нюхая оба лакомства. — Тем более что это не просто коржики…
— А очень важные коржики? — покатился со смеха Циньлун.
— А два последних коржика, — совершенно серьёзно сказал Недопёсок.
— Уверен, Хуа Баомэй напечёт тебе ещё целую кучу коржиков, — возразил Циньлун.
— Напечёт, — согласился Сяоху, — но ведь это будут другие коржики, понимаешь?
Лисья логика пониманию не поддавалась, даже драконья мудрость оказывалась бессильной, потому Циньлун только издал неопределённое мычание и постучал пальцами по краю своей чашки, намекая, что чай уже можно было бы и разлить.
Недопёсок ещё поглядел на коржики, повздыхал, а потом решительно сунул обе лапы с лакомством в пасть и зажевал так, что крошки во все стороны полетели.
— А что, так можно было? — удивился Циньлун.
— Ешли не жнаешь, што шъешть первым, ешь шражу вшё, — прошамкал Сяоху и тут же подавился, цветочной фее пришлось хлопать его по спине и отпаивать чаем, а потом ещё и усы ему платком вытирать.
— Если бы всё в жизни было так просто, — покачал головой Циньлун, разглядывая чашку, в которой чая было лишь на донышке, всё остальное пошло на отпаивание Недопёска.
Хуа Баомэй с некоторым смущением сказала, что принесёт другой чайник.
Оставшись одни, приятели распорядились временем каждый по-своему: Сяоху пошёл проверять росток души (чайный столик был в паре шагов от клумбы, но Недопёсок никогда не филонил и не вытягивал шею, чтобы глянуть на неё, а всегда поднимался из-за стола и шёл проверять лично), а Циньлун развалился на траве возле чайного столика и жевал травинку. Недопёсок проверил росток, измерив его высоту пальцами и записав свои наблюдения в книжечку, и доложил Циньлуну:
— Вырос ещё на лисий коготь.
Циньлун машинально принялся переводить высоту в обычные для Небес меры длины. Недопёсок как-то объяснял ему различия между лисьими когтями и лисьими пальцами при измерении длины или высоты, но объяснения были такие… лисьи, что чернобурка сама в них запуталась: одно дело измерять, а другое — объяснять, как это делается!
Сяоху между тем вооружился садовой лопаткой, выкопал дерзкие сорняки, осмелившиеся вырасти на его драгоценной клумбе, и побрызгал на землю водичкой из лейки, после чего торжественно изгнал с клумбы двух гусениц, тыкая им под хвост соломинкой, чтобы пошевеливались. Циньлун следил за этим с нескрываемым интересом: интересно, какая гусеница уползёт первой? Были бы тут другие небесные звери, можно было бы делать ставки. Гусеницы проявили завидное единодушие и вообще никуда не уползли — свернулись в клубок, как делают все порядочные гусеницы при опасности, и притворились дохлыми. Недопёсок ловко подхватил их когтями и выбросил подальше в траву.
— Не съешь? — удивился Циньлун, зная, что жуков-червяков чернобурка подъедает с нескрываемым удовольствием.
— Это же гусеницы, — наморщил нос Сяоху.
— И что? — не понял Циньлун. — Они невкусные?
— Из них же вырастут бабочки, — терпеливо объяснил Недопёсок и так поглядел на дракона, что тот пожалел, что вообще спросил об этом.
За бабочками Недопёсок гонялся, как одержимый, даже щёлкал зубами, притворяясь, что их ловит, но всегда делал это беззлобно и ни одной не поймал. Он очень любил бабочек, особенно когда какая-нибудь особенно смелая садилась ему прямо на нос. Тогда чернобурка скашивала глаза и любовалась ею. Циньлун предположил, что у бабочек это было своеобразным испытанием смелости — сесть на нос лисе. Так люди заходят в заброшенные поместья-призраки или отправляются ночью в лес, чтобы пощекотать себе нервы и доказать другим, что не трусят.
— Слушай, Сяоху, — сказал Циньлун, поразмыслив, — а тебе не надоело сидеть тут, как привязанному? Небесный император, может, ещё только через тысячу лет вернётся.
— И что? — не понял Недопёсок.
— Ты так и просидишь тысячу лет на клумбе? — уточнил вопрос Циньлун.
На морде Сяоху проступило озадаченное выражение. Циньлун, по его мнению, задал бессмысленный вопрос. Какая разница, сколько лет пройдёт, прежде чем вернётся шисюн? Шисюн дал ему важное поручение — очень важное! — и он его с честью выполнит. К тому же на клумбе Недопёсок не только сидел, но и лежал, и даже валялся, правда, с оглядкой, чтобы не повредить росток души, и не просто всё это делал, а ждал возвращения шисюна.
— Шисюна я всегда буду ждать, — сказал Недопёсок, пригладив шерсть за ушами, — хоть тысячу лет. Это же мой шисюн.
И этим всё было сказано.