Однажды декабрьским утром Син — да, я уже почти привык — врывается в приёмную в радостном возбуждении.

— Помощник, вы мне необходимы! Нет, вы, конечно, мне всегда необходимы, но сейчас особенно. У нас тут намечается очередное развлекалово в честь дня рождения части, и я хочу отпраздновать окончание нашего годового карантина. Вы, конечно, имеете право отказаться, но в этом случае я буду ужасно расстроен. Возможно, даже расплачусь.

Скептически хмурюсь:

— Что нужно делать?

Син расплывается в улыбке:

— Танцевальный номер! — при виде выражения моего лица он смешливо фыркает и тычет кулаком мне в ключицу. — Ладно, расслабьтесь. Надевать балетную пачку я вас не заставлю. Да и мне не пойдёт. У нас будет художественный бой под музыку. Страсть как хочется размяться, а кроме вас приличных противников нет. Только постарайтесь случайно не вырвать мне сердце, ладно?

— Думаю, для этого у вас слишком крепкие рёбра, — прохожусь изучающим взглядом по его телу. — Вот кишечник…

— Но-но! — командир предостерегающе поднимает указательный палец. — Кишечник дорог мне как память о счастливом детстве! К тому же по сюжету не положено. Наша постановка называется «Бой человека с дикой природой». Я — в роли тигра, вы — человек с копьём. Тигров мучить нельзя, зоозащитники устроят скандал.

— Ну, и будут правы. Животных нужно беречь.

Син примирительно взмахивает ладонью:

— Так поэтому вместо настоящего тигра буду я, и все довольны. Мутантов мучить вполне допустимо.

В ответ на мой укоризненный взгляд он мгновенно становится серьёзным:

— Ладно, перегнул. Так что?

— Хорошо, — пожимаю плечами.

Капитан сдёргивает с лица маску и демонстрирует довольную улыбку-оскал.

***

Син на пару с парторгом Новаком решили, что для выступления мне подойдёт чёрно-белый костюм: чёрные форменные брюки, но не с привычным кителем, а с белой рубашкой навыпуск. И две пуговицы сверху расстегнуть. Буду я не просто так военный, а эдакая богема, гуляющая по джунглям.

Ну, мне, в общем-то, без разницы, я не привередливый — что дают, то и ношу.

Погладив вещи, я повесил их на гвоздик и принялся скучать в ожидании назначенного времени, как вдруг — звонок по внутренней связи.

Голос капитана странно неразборчив:

— Пмощник, подойдите, пжалста, в мою комнату щас же, — и гудки отбоя.

Что-то случилось? Памятуя, как увлечённо он говорил об этом выступлении, я рванул практически бегом. Нельзя, чтобы оно сорвалось.

В ответ на стук изнутри доносится: «Вдите». Во всяком случае, он жив, уже хорошо. С остальным разберёмся.

Я в один шаг пересекаю маленькую прихожую, влетаю в белую комнату — как и моя, наверное, все офицерские спальни такие — и замираю от неожиданности.

Нет, он говорил, что будет тигром, но я не ожидал, что он будет настолько… голым. В одних только чёрных меховых шортах. На запястьях и лодыжках — такие же мохнатые повязки, но это, скорее, дурной сон фетишиста, чем одежда. Волосы непривычно чёрные и лохматые. Он что, и ногти покрасил красным лаком? Пиздец…

И вот — картина маслом: капитан Блэйк, прикусив от усердия кончик языка, держит кисточку ярко-красными когтищами и аккуратно вырисовывает чёрные полосы на оранжевом животе.

Поднимает на меня взгляд, выдаёт:

— Пмощник, будьте лбезны помочь. Ну, как пложено по должности…

Хихикает — очевидно, в его понимании это шутка — и возвращается к своему занятию. Однако я, поражённый зрелищем, остаюсь на пороге. Так, по ходу капитан пьян в дюбель.

А что делать мне? Подойти ближе? К вот этому почти голому телу? Нет, это непросто. В этой комнате, наполненной его запахом, его вещами — а справа край зрения цепляется за безупречно убранную кровать, — я и так чувствую себя ужасно неловко, словно подглядываю за ним в душе.

Он собрался и на арену топать босиком? С другой стороны, что это был бы за тигр — в носках и форменных ботинках? Оказывается, у Сина и на ногах такие же когти — ага, тоже покрашены. Аккуратно… Мне тут же представляется, как он — прямо в этом пушистом бикини-костюме — сидит, задрав ногу на стол, и тщательно рисует себе педикюр. Ещё и напевая под нос.

Так, что за дурацкие мысли… Хм, а если бы ему отрастить когти — ну то есть перестать подпиливать, — то в бою капитан смотрелся бы ещё эффектнее. Но с обувью и носками у него наверняка проблемы.

Тем временем Син снова поднимает голову и недовольно надувает губы.

— Сми-ит?..

— Кхм. Да? Что нужно… кхм… делать?

— Взьмите вот ту кисточку, мне нжны полосы на спине. Как у вас с рисованием? — Син половину гласных проглатывает, а другую тянет. Интересно, сколько он выпил?

— Вообще, не очень.

— Ну, вы уж пстарайтесь. Мы с вами — пследний бастион, защищающий живых тигров от выступлений на арене!

Ох, капитана кровью не корми, дай кого-нибудь защитить. Впрочем, может, это и неплохо — без смелых и отчаянно честных рыцарей мир давно бы уже развалился.

Наконец пересиливаю себя и прохожу в комнату. Прямо напротив двери — окно и стол. На нём стоят разноцветные баночки — неожиданное зрелище для подобного казённо-белого помещения. Беру кисточку и тщательно размешиваю краску, пытаясь вспомнить, как выглядят тигриные полосы. Кажется, на спине толстые, а к животу сужаются…

Окно комнаты выходит на запад, то есть на противоположную сторону корпуса, чем кабинет. Ракурс непривычный. На работе из моей приёмной видна парковка, проходная, дорожки и площадка с фонтаном, который сейчас не работает, конечно. Если высунуться подальше, то можно увидеть крыльцо нашего корпуса, в любое время дня там кто-нибудь курит.

А из этого окна видно ровное пространство заснеженных деревьев и торчащие из него тут и там высокие здания, два поближе и одно в отдалении. Как будто поверхность реки, в которую вмёрзли три большие коробки.

Я аж вздрагиваю, когда прямо в ухо раздаётся голос:

— Смит, выступление чрез час. Я не мгу быть плешивым тигром, я ж младой и красивый.

— Да, конечно.

Закусываю губы и наконец-то решаюсь прикоснуться кисточкой к его плечу. Сосредоточенно держу взгляд на своём «холсте», не глядя по сторонам, — меня позвали сюда по делу, а не пялиться на личные вещи капитана. И уж тем более стараюсь не думать о том, насколько он близко — практически голый, твою ж мать...

Когда дохожу до поясницы, Син наклоняется вперёд, опираясь на стол, — и кажется, что если провести пальцами вдоль позвоночника, то он по-кошачьи выгнется и замурлычет. Сознание наполняет мягкое тепло его удовольствия. Хм, ему нравятся прикосновения к пояснице? А что, если бы вместо кисточки провести там языком? Но сейчас об этом думать нельзя — наверняка почувствует. Вот вечером, закрывшись в своей комнате… Дожить бы только до этого…

Возможно, сыграло роль, что я стою настолько близко, или подействовало моё старание отвлечься чем-то внешним от невольно возникающих в сознании образов, однако я чувствую возбуждение капитана всё ярче — и вдруг посреди него мелькает образ полуголой блондинки с ярким макияжем. От неожиданно ударивших меня смутных, но однозначно неприятных чувств прикусываю губу до крови. Внутри мгновенно разворачивается ярость — какого чёрта он фантазирует о шлюхах в моём присутствии?!

Закончив со спиной, нехотя говорю:

— Кажется, всё.

Син выгибается, разглядывая результат моего творчества:

— Отлично! А вы готовы?

Я еле успеваю отвести взгляд от ямочек на его пояснице:

— Да, конечно. По какой тренировочной системе будем драться?

— Не-е, никаких тренировок! — капитан забавно морщится. — Эт будет настоящий бой.

— Насколько настоящий?

Потягивается — словно волна пробегает по мышцам спины — и разгибается, поднимаясь со стола.

— Насколько может быть настоящим, прекрасным и смертельным бой между двумя мутантами, — он ухмыляется. — Ладно, шучу. Бой до серьёзной травмы. Победа должна быть очевидной. Вас это пугает?

Я мысленно фыркаю. С ходу не могу даже придумать такой травмы, какой у меня ещё не было.

— Нет, конечно. Я сделаю всё, что скажете.

— Замечательно. Тогда через пятнадцать минут на арене.

— Капитан?

— Мм?

— Лицо. Его ведь тоже нужно раскрасить?

— О… Я как-то забыл.

И Син доверчиво подставляет мне левую щёку. Вот же гадство… Одно дело — прикасаться к нему со спины, но стоять под его взглядом…

— Да, сейчас.

Так, я спокоен, я думаю только о тиграх и полосках, о джунглях и лианах, которые крепко обвивают тебя, не давая пошевелиться, и всё вокруг сочится душной влагой, так что трудно дышать, дорожки пота щекочут кожу живота, а потом — сзади неторопливо подходит какой-то крупный зверь, принюхивается, проводит шершавым языком по загривку и, подумав, прикусывает острыми зубами…

Я сглатываю и фокусирую взгляд на лице капитана, который тем временем… разглядывает мои губы? Или куда он смотрит?

Аккуратно прикасаюсь к его мыслям — и сразу утыкаюсь в лицо всё той же блондинки, о которой он думал раньше. Точнее, взгляд фокусируется на губах — бледно-розовых, мягких, желанных. По ним пробегает кончик языка, смачивая перед тем, как…

И я захлопываю своё сознание. Нет, это, конечно, личное дело капитана — о чём думать, но… Но меня это бесит, вот что!

Чтобы хоть как-то перебить неловкость момента, ворчу:

— Вы уверены, что алкоголь не помешает выступлению?

Ещё пару секунд его взгляд изучает мои губы, затем с явной неохотой отрывается.

— Что? Извините.

— Сколько вы выпили?

Син пожимает плечами:

— Ну… Сколько-то. Кстати, вам тоже нужно. Вы слишком напряжены, для шоу это плохо.

Он залихватски извлекает из тумбочки новую бутылку — будто кролика из шляпы, — открывает и впихивает мне в руки.

— Пейте, это приказ. Первое правило: все должны расслабиться и получать удовольствие. Второе правило: бегом на арену. Адьос! — и Син с неожиданной прытью устремляется к двери. Хм, а ведь только что выглядел бухим.

Раздражённо фыркнув, прикладываюсь к бутылке бурбона. Шоу! Он всегда думает только о своих обязанностях! Ну, или о блондинистых бабах. Всё это бесит настолько, что я буквально в несколько глотков ополовиниваю бутылку.

Грохнув её на стол, направляюсь к выходу. Мне ещё нужно вернуться к себе и переодеться.