После выхода в свет статьи магическое сообщество делится на три неравные части. Первая (она же бо́льшая) жалеет несчастного героя. Бедный мальчик храбро сражался с Волан-де-Мортом долгие годы, его вклад в победу неоценим, а теперь, чудом избежав гибели, он обречён на жизнь с Северусом Снейпом, злая слава которого бодро ковыляла впереди своего хозяина.

       Вторая часть жалела Северуса (к его огромному изумлению, находились люди, которых не пронимали несчастные глаза героя-сироты. Многие из таких магов не поддерживали и самого Северуса: им было важно идти против всеобщей массы).

       Третья (и самая малочисленная) часть предпочитала не лезть не в своё дело. Эти волшебники продолжали спокойно заниматься своими делами, ходили на службу в министерство, растили детей, пили по вечерам чай и решали свои проблемы. До жизней далёких для них Гарри и Северуса Поттер-Снейпов им не было никакого дела.

       Гарри, едва сдерживающий свою ярость на журналистку, так легко сумевшую обвести его вокруг пальца, несколько дней ходил ещё более понурым, чем обычно. На Северуса не смотрел и всё порывался навестить офис «Ежедневного пророка», чтобы «навести в этой чёртовой конторке порядок». Головомойку в итоге устроили ему самому: начальник аврората, равнодушный к личной жизни своих подчинённых, выдал Гарри гневную тираду о неусыпном контроле и постоянной бдительности. Аврорам, как и невыразимцам, следует более ответственно подходить к выбору какого-либо партнёра.

       После этого Гарри обозлился ещё и на себя. До самой Пасхи он практически не покидал дом без острой нужды. Вся его жизнь сконцентрировалась и уместилась в крошечный, лишённый изменений, а значит, и волнений, мир: дом — работа — друзья по выходным. Он снова ощущал себя школьником под вечным надзором, только Дамблдор мёртв, а Снейп (ассоциировать его как носителя двойной фамилии всё никак не получалось) делал вид, будто ему безразличен Гарри, его жизнь и вообще всё, что каким-то образом его касалось. Могло даже показаться, что та проклятая статья сыграла неплохую роль антирекламы: дела в его магазине, по словам Фреда и Джорджа, шли как никогда хорошо, но каждый раз, возвращаясь домой, Гарри натыкался на своего чёртового супруга, сидящего в гостиной и наверняка проверяющего, всё ли с ним, Гарри Поттером, в порядке. В эти моменты собственный бизнес, впрочем, как и в другие моменты, волновал Снейпа гораздо меньше Гарри.

       К концу мая две тысячи пятого года Гарри взвыл от скуки. Вид Снейпа, ждущего его с работы, набил не то что оскомину — он выдолбил целую яму, вот-вот грозившую стать могильной, если вся его жизнь не станет чуточку сносней. Как назло, служба в аврорате тоже покрылась толстым и глухим слоем непроницаемой тишины. Ежедневные рейды проходили спокойно, а свободное время они всем отделом убивали бумажной работой, накопившейся за долгие месяцы постоянных метаний на вызовы.

       В июне Гарри вынудили уйти в отпуск на три недели. Работа, хоть как-то занимающая его время, почти на целый месяц оказалась под запретом. И тогда он нашёл себе более интересное занятие.

∞ † ∞

       Северус отчётливо помнил тот день, когда Гарри впервые осквернил особняк Блэков чужой женщиной. Поздним летним вечером он, по обыкновению, задерживался в своём магазине. Обходя витрины и делая пометки в журнале, Северус случайно выронил ручку: кончики пальцев начали неметь, к горлу волнами подкатывало лёгкое удушье. Сквозь большие стеклянные окна на светлую плитку падали опаловые лучи заходящего солнца. Буквы на двери магазина струились по полу неровными тенями, всё ближе подбираясь к носкам чёрных туфель.

       Окинув магазин взглядом в последний раз, Северус отложил журнал за стойку и вышел наружу. Тёплый летний вечер выдохнул ему в лицо аромат начинающей цвести сирени, приносимый ветром откуда-то издалека. Лето в этом году (как и в прошлом, и позапрошлом) выдалось поздним. Крохотные нежные гроздья бутонов распустились только к середине июня, одновременно с тем, как с неба ушла вся грозовая каша и выглянуло несмелое, ленивое солнце.

       Лёгкий ветер с приятным горьковато-сладким запахом то подгонял Северуса в спину, то забегал вперёд и кидал ему в лицо горсть тёплого влажного воздуха, то осторожно крался за ним по пятам, как заправский шпион. Вместе с этим запахом внутрь будто извне проникало склизкое предчувствие чего-то неприятного.

       Дом молчал. Северус спокойно разулся, прошёл в гостиную и присел на диван, прислушиваясь к себе: онемение проходило, пальцы постепенно наполнялись теплом и оживали. Несомненно, Гарри дома. Он в отпуске и почти никуда не выходит, Северус уже решил, что его вновь настигли призраки прошлого, когда он изо дня в день трясся над чужой жизнью, пытаясь сохранить ещё и свою.

       Спустя минуту появился Кричер. Он, сухонький и небольшой, стоял перед Северусом совершенно спокойно. Спина его, за долгие годы жизни тяготеющая к низу, застыла в полупоклоне, но живые глаза блестели на морщинистом лице и таили в себе ворох непроизнесённых слов.

      — Хозяин.

      — Да? — Северус открыл глаза и потёр переносицу.

      — Подавать ужин?

      — Гарри уже ужинал?

       Кричер скривил свои бескровные губы и покачал головой, изо всех сил стараясь подбирать такие слова, чтобы его рабская сущность домового эльфа не потребовала потом за них самонаказания:

      — Хозяин занят… волшебницей… наверху.

       Северус бездумно кивнул и сжал подлокотник дивана.

      — Пожалуй, сегодня я не буду ужинать.

       Стройная и рыжеволосая. На секунду Северусу показалось, что со второго этажа, прижимая к груди лёгкие босоножки, спускается Джинни Уизли. Лёгкое сиреневое платье колыхалось в такт её летящим шагам. Приятные черты лица, скромная улыбка и розовеющее ухо с заправленной за него прядью блестящих волос. Северус наблюдал, как она, в полутьме дома, разгоняемой только несколькими тусклыми светильниками в коридоре, опускает босоножки на пол и обувается. Гарри, следующий за ней безликой тенью, застывает рядом. Он терпеливо ждёт, пока девушка застегнёт кожаные ремешки на обуви и выпрямится во весь рост. Со своего места в гостиной Северус видел, как Гарри склонялся над девушкой, вплетал руки в длинные густые волосы и целовал её перед тем, как прошептать «обливиэйт». Дезориентированная, волшебница покидала дом, на прощание тихо скрипнув дверью.

       Гарри вернулся в гостиную и замер возле камина, только теперь замечая гордую одинокую фигуру на диване, застывшую в положении с ровной спиной и сухим безразличием в глазах.

      — Вижу, тебе хватило мозгов учиться на своих ошибках, — ухмыльнулся Северус.

      — Да. К твоему сожалению, я больше не тот глупый мальчик, которым можно вертеть, как угодно, Снейп. Я вырос, а ты не вырастешь никогда.

       Гарри развернулся на пятках и начал подниматься на второй этаж. Звук его удаляющихся шагов будто забивал гвозди в сумбурно мечущиеся мысли. Северус сгорбил спину, весь он сжался, как сухой осенний листок, посерел и высох до последней капли. Ему уже никогда не вырасти, не научиться на своих ошибках: все они слишком огромны, каждая — тугая петля на шее, не дающая сделать глубокий вдох.

       На коленях появился тонкий серебряный поднос с тёплыми сэндвичами и большой чашкой горячего чая. Северус горько улыбнулся. В нос всё ещё забивался приторный запах сирени.

∞ † ∞

       За копией мёртвой девочки Уизли последовали всё новые и новые волшебницы. Гарри приглашал их в дом, не стесняясь ничего, проводил с ними время и обязательно стирал каждой память. Некоторых он приводил дважды, но больше трёх раз в доме никто не появлялся. Это вселяло слепую надежду, что за все месяцы подобных гуляний Гарри так и не успел ни к кому особо привязаться. Возможно, он до сих пор любил младшую Уизли, и его память о детской любви настолько крепка и сильна, что не позволяла ему чего-то большего, чем обычный секс. Возможно, дело в другом.

       Все они — череда красавиц, желающих провести время с героем — приходили и уходили, не помня ничего о проведённых в наслаждении часах. Северус уйти не мог. Время от времени он продолжал навещать свой старый дом в Паучьем Тупике, но ни там, ни в особняке Блэков он не чувствовал себя спокойно. Только небольшая лаборатория в магазине давала ему временное убежище от всего мира, но только до тех пор, пока кончики пальцев не начинали неметь.

       Июнь сменился июлем, Гарри отпраздновал своё двадцатипятилетие с Роном и Гермионой, как-то пережил август, который сменился дождливой смазанной цепочкой сентября-октября-ноября. Сменяли друг друга часы, дни и недели, сменяли друг друга и девушки на посту в постели Гарри Поттера. Каждая из них — красивая и молодая, дышащая жаром жизни и скрытой женской энергии. В каждой хранилась какая-то одна черта Джинни. Гарри будто собирал пазл, подыскивал подходящие детали, несмотря на то, что знал: никогда больше он не соберёт уже той картины, которой обладал однажды много лет назад.

       Узы не удалось бы закрепить, если бы Северус не любил Гарри.

       Узы не удалось бы закрепить, если бы не вероятность взаимной любви.

       Узы не удалось бы закрепить, если бы…

       Северус читал жёлтые газетёнки и полуглянцевые журналы. Читал всё подряд, где хоть как-то упоминалось имя Гарри, где писали о том, как в компании его супруга была замечена очередная наивная девушка. Им Гарри память не стирал. Он не спал с ними, они не были похожи на Джинни — они другие. Им он не говорил ничего личного. Это девушки для общественности, чтобы магическая Британия помнила о герое, чтобы не думала, будто вынужденные брачные узы мешали ему жить полноценной жизнью. Это девушки-маски, девушки-ширмы. Гарри прятался за ними, как за своей улыбкой. Он рассыпался лепестками нежных комплиментов, растрачивал себя на работу и совсем не замечал, как медленно сквозь пальцы утекали лучшие годы его жизни. Он постоянно находился в центре внимания, но по ночам до сих пор просыпался от кошмаров, стискивал влажную подушку пальцами и жмурил глаза, вытирая колючие слёзы.

       Ему двадцать пять, ещё пару лет и он займёт место своего начальника в аврорате. Ему двадцать шестой год, и он начинал сомневаться: была ли в его жизни когда-нибудь та светлая и тёплая любовь, или Джинни — всего лишь плод его фантазий? Ему шёл третий десяток, он жил в доме с неприятным человеком, и отчаяние стачивало все его положительные черты характера медленно и незаметно, с деликатностью морской волны, лижущей прибрежные валуны солёными слезами.

       Северусу сорок пять. Для волшебника это совсем не возраст, но он уже начинал по утрам видеть в зеркале седеющие виски и морщинки вокруг глаз. Его вечно усталое лицо даже после сна никогда не выглядело свежим и отдохнувшим. Он постоянно придумывал всё новые и новые зелья, потому что только в лаборатории чувствовал себя собой. Он сожалел, что не смог стать для Гарри кем-то ближе, но продолжал надеяться, абсолютно понимая всю тщетность этого занятия.

       Декабрь-январь-февраль.

       Март-апрель-май.

       Июнь-июль-август.

       Гарри двадцать шесть. Он по-прежнему продолжал водить в дом девушек и женщин, по-прежнему стирал им память, никогда не разрешал остаться на ночь. Всё ещё делал вид, будто живёт один, не смотрел на чужую обувь в прихожей, игнорировал все взгляды. Всё реже виделся с друзьями: Рон и Гермиона обзавелись первым ребёнком, всё у них в семье ладилось и дышало счастьем. Всё у них всегда было хорошо, Гермиона без конца пробиралась вверх по карьерной лестнице, Рон стоял на месте, но их обоих это устраивало. Миссис Уизли (Молли) по-прежнему трепала Гарри за худые щёки и накладывала самую большую порцию мясного пирога. Она будто не старела внешне, но и на её лице виднелся этот печальный отпечаток утраты. Эти выцветшие голубые глаза почти всегда пусты. Глаза матери, потерявшей ребёнка. Она как будто до сих пор делала всё по привычке, но искренне радовалась за своих детей. Артур выглядел так же. Потихоньку он начал лысеть, мантии его становились всё нелепей и ярче, но и он никогда не сможет оправиться от потери младшей дочери.

       Гарри двадцать шесть. И он знает: у всех есть своё бремя и каждый несёт его как может. У кого-то это бремя больше, у кого-то меньше. Даже у Снейпа оно есть. Но острое чувство жалости к совсем ещё не старому супругу полностью вытравливалось собственным одиночеством, в котором виноваты все и никто. Разница между людьми заключается лишь в том, что кто-то упивается только своим горем, а кто-то видит чужое и старается сделать его меньше, порой во вред себе.

       Это противно и мерзко, но все эти годы Северус делил с ним все невзгоды как мог. Он делал это так незаметно и ловко, что у Гарри ушло ровно восемь лет на то, чтобы понять это. И всё равно он продолжал кормить своего зверя: только боль на лице Северуса при виде очередной сбегающей девушки давала ему понять, что он всё ещё жив и как-то владеет ситуацией.