Их было двое до того, как они шагнули в разрушающийся мир. Их было двое до того, как волей старейших их разлучили перед прыжком в пространстве. Их было двое в едином созвездии, разрубленном как никогда сильно, резко, без подготовки и против желания обоих. Их было двое перед ликом смерти и истинного страха за жизни друг друга.
Итэр о многом мог поразмышлять, не зная, куда стоит направиться в своих поисках правильного пути нити. Клубок с узлами – вот что сейчас представляла их связь. Клубок из оборванных и связанных вновь нитей. Слишком запутанными были пути, слишком непонятным была дорога, протоптанная в этом мире.
Итэр мог долго размышлять, куда следует пойти, но не ощущая былой силы и возможностей, он лишь сидел у подрагивающего костра, что искрами старался улететь в черное с белесыми кляксами звезд небо. Там, где оборвался их путь, там, куда они шагнули, не было ничего кроме разрушения, криков боли, слез и резкого запаха крови. Но здесь, по иную сторону этого мира было спокойствие с алеющими нотками того, что властвовало в том месте.
Итэр долго вчитывался в атмосферу мира, долго смотрел на элементальные пути и сгустки энергии, однако не видел прорех в ту часть, куда вели его оборванные множество раз нити связи. Много событий пришлось на долю близнеца, множество печалей и скорби. И это пугало больше всего. Их единое созвездие треснуло еще тогда, но сейчас… сейчас в нем ощущалось искреннее желание разорвать, сломать то, что удерживает их вместе.
Итэр хмурился сильнее в одинокие вечера. Он видел в душе, как откалывались кусочки, как расходилась трещинами и разломами она, как в некоторых местах все же эта связь была склеена. Итэр читал все это в себе, но не знал, что стоит предпринять. Сил не было. Но было отчаянное желание увидеть вновь.
В блондинистых волосах играли рыжие блики, в золотых, почти медовых глазах плясали демонята, ведомые желанием унести печали и тревоги, однако в сжимающийся ладонях крепилась уверенность: все не будет так просто в этот раз.
Парень укрепил свое мнение на счет разрушающегося мира еще в первые месяца путешествия, читая судьбы людей слишком отчетливо, слишком явно. Знакомясь с теми, в чьих душах сияли дыры, в чьих поломанных телах виднелось желание жить, путешественник видел их отражением себя и встретить тех, кто влиял на ход событий в тот самый миг, парень жаждал больше всего. В душе все чаще стали появляться дыры от собственного влияния на мир, на его присутствие в нем. Меж тем сильнее скреплялись цепями архонты, сильнее прижималась к земле их сущность.
Итэр делал шаг по хитросплетениям старейших, ведомый собственной паутиной разрубленных нитей и ломался. Солнце в глазах тухло, облекаясь в безразличие и раздражение. Тепло объятий холодело. Редкие слова не приносили людям того ощущения безопасности и доверия, что было в первые полгода.
От путешественника с каждым его шагом в этом поломанном из-за вмешательства в равновесие старейших мире отделялась искра создателя, быстрее осыпался связывающих их с близнецом фундамент, блекла золотистая нить. На шаг ближе к сестре – на шаг ближе к собственному разрушению.
Блондин усмехался, когда его предостерегали, когда просили не вмешиваться, а потом благодарили и просили уже помочь. Итэр первое время старался все уладить, заглушая собственную потребность кому-то помогать, кого-то оберегать, пока ему не надоело, пока он не начал разрушаться от осознания бесполезности своих действий, от осознания, что крошащемуся на небольшие кусочки миру ничем уже нельзя помочь. Он давно обречен.
Итэр с какой-то болью на сердце смотрит за потугами яксы, за его борьбой, за полной отдачей себя этому миру. Он не знает иного, не хочет знать, но давно желает закончить все, чтобы перестать мучаться, чтобы не оставаться в одиночестве. Путешественник понимает его желание, а потому молчит, изредка подталкивая к живительному воздуху, не давая утонуть. Якса благодарен, хоть и продолжает видеть безразличие и отстраненность в глазах и душе Итэра.
Блондин проносится по островам Инадзумы, вовлеченный в гражданскую войну. В золотых глазах проносится мимолетное удивление и острое желание убить кого-то. Потому что очередные события никак не помогали, не дарили осознанности его действиям. Ради кого? Ради чего?
Итэр до хруста в костях впечатывается в стену древнего здания, получая видения прошлого. Он знает: все это действительно бесполезно. Так нужно ли ему все это? Нужно ли ему задерживаться в этом мире, пытаясь отыскать деталь и поговорить с ней?
Парень мучается от кошмаров разрушаемой связи, мучается от правдоподобных видений. Кашляет от удушающего воздуха, очищает себя всей энергией, что он сумел накопить, пытается удержать сам себя.
Паймон не видит всех переживаний человека, или не хочет видеть. Ехидно отшучивается в разговорах с другими, старается растормошить путешественника, но как обычно натыкается на стену, обходясь лишь парочкой фраз. Итэр не горит желанием беседовать с ней и с кем-либо еще, но он пытается не утонуть в собственных размышлениях и желаниях.
Последний хлопок проносится в сознании как-то лениво, не задерживается. Парень понимает, что все: связь обрублена. И это было сделано с обеих сторон, одновременно. Он смотрит ей в глаза, смотрит в такие же медовые омуты. От сестры не осталось ничего. Парень бы принял, договорился, не потерялся бы в собственных желаниях, покинь они этот чертов мир с их жителями прямо сейчас. Однако ее цель, ее мечты завязаны на том моменте.
– Печально, – это все, что срывается с его губ в ту безлунную ночь.
Итэр возвращается в Мондштадт, ведомый желанием понять ценность того разрушенного мира, ведомый появившейся новой нитью, нитями. Они оплетают две звезды, такие бледные, такие ненастоящие, что парень хмурится, когда понимает, с кем его решил связать этот мир, когда понимает, что скрывается за масками обоих мужчин. Там, где блеклые связи начали обретать краски, становилось легче дышать.
Кэйа находит путешественника у стен города, встречая фирменной маской дружелюбного капитана. Вот только сквозь нее сильнее проступают трещины, сильнее видится связь с разрушенным когда-то миром, сильнее пробивается изменяющая его форму стихия. Человек прячет, скрывает сущность, но уже готов рухнуть с обрыва: слишком устал от съедающей боли.
Альбедо тихо смеется, понимая, что привело путешественника сюда, качает головой и шепчет почти неразборчиво, медленно, что им давно пора стереть из памяти все это. Альбедо смотрит на жизнь иначе, восхищается ею, хочет наблюдать во всех обличиях. А Итэр устал. За долгое время скитаний, за разрушенной связью виднеется чернота и обрывки былой солнечной души.
Кэйа предлагает Итэру выпить и под возмущение Паймон он не отказывается, наконец пробуя алкоголь в этом мире, не находя в нем чего-то особенного спустя множество миров, но ощущая тепло и нотки знакомого солнца.
Альбедо вновь ударяется в его изучение и наконец находит отличия в энергетике между ними тремя, понимая, что все они – несовершенный плод мироздания и сильно отличаются от людей этого мира. Кэйа смеется, кивая своим мыслям и с поклоном уходит из уютного кабинета алхимика. Итэр хмуро поглядывает в небо, наконец начиная замечать прорехи и отголоски безумия, приближающегося явно быстрее, чем хотелось бы.
Мир неоднозначен в понимании Альбедо. Мир – это вечные страдания, сказали бы Кэйа и Итэр, но они упорно пытаются скрыться за масками любезности и легкости. Алхимик лишь усмехается, когда ловит на себе взгляд плавленого золота и тягучей синевы грозы, когда видит одному ему открытые эмоции двух людей, когда оба ластятся к его рукам, в разные моменты жизни появляясь в его лаборатории.
Итэр непостоянен в своих поисках. Вот он ночью подолгу всматривается в небо, а затем утром выдыхает и исчезает в очередной искре портала, гонимый уже другими связями и попытками вернуть себя.
Кэйа безрассуден и отчаян в попытках хоть как-то растормошить брата, увидеть в его глазах капли понимания и принятия, но всякий раз натыкается лишь на стену безразличия в редкие моменты разрушаемой для общих целей. В его попытках спрятан ребенок, чью мечту разбили на осколки, не выдержав сильных ударов реальности.
Альбедо мечется в спокойных размышлениях о мире и о целях, об эволюции и о жизни. Он внимателен к двум людям, к коим его привязал мир. Может быть это глупо, но Альбедо готовит горячий чай, когда в его дверях появляется растормошенный и недовольный Итэр, чье спокойствие рушится по кирпичикам и чье состояние с каждым днем все не стабильнее. Алхимик внимательно всматривается в звездчатый зрачок Кэйи и подает очередную склянку с болеутоляющим и порцию настойки. Капитан хмурится от горького вкуса и сразу выпивает чуть сладкий напиток, падая на диван и смотрит изучающе на лицо, шею, открытые в творческом порыве руки, отслеживая как напрягаются мышцы и проступают вены при нагрузках.
Итэр редко застает их вместе, появляется в моменты одиночества обоих, почему-то не пытается наладить тройное взаимодействие, опасаясь очередного разрушения. От его сути откалываются все большее количество искр света, все реже появляются звезды в глазах, россыпью веснушек опадая на тело, пробираясь через тонкие ткани рубашек, одалживаемые у обоих парней.
Кэйа ловит путешественника возле фонтана, ведет по улочкам Мондштадта, позволяет себе небольшую слабость, ловя понимание в уставших от фальши глазах, утыкается в плечо никак не растущего мальчишки и смеется с этого факта, сильнее стискивая тело юноши в своих объятиях. Итэр в такие моменты старается запомнить запах и вкус кожи, старается запечатлеть шелк тканей и жесткость ремней. Итэр в такие моменты забывает о своем плане, отдается чувству наполненности, пусть и не целой. В доме у капитана готовит легкий ужин и кутается в хлопковые легкие ткани, чьи разрезы непозволительно сильно открывают вид на тело, не скрывая ни созвездий, мутными пятнами расположенных по верхней части кожи, ни едва видимого загара, контрастом выделяющимся, когда руки Кэйи касаются тонкой юношеской кожи.
Альбедо же накидывает на голые плечи льняные рубашки, считывает поцелуями россыпи веснушек и шепчет что-то о божественности, осознавая схожесть их организмов, тоскуя по возможности когда-нибудь вырасти. Альбедо рад зарываться носом в волосы Кэйи, ловит его шепот губами и шепчет что-то о космическом. Алхимик провожает затухающее солнце сонным взглядом, с грустью пишет о своих наблюдениях, что видит после Кэйа, когда те появляются на стене в комнате, где есть доступ только им троим.
Капитан не против такой связи, но все чаще старается задержать путешественника в их обществе, все чаще ловит на себе изучающий взгляд сапфиров и начинает понимать движения алхимика. Оба стараются загнать Итэра в ловушку, не давая и шанса на раздумья.
Итэр сдается, утопает в океане разрушения и выныривает по ту сторону собственного мира, видя полностью разрушенный Тейват, на чьих обломках и пепле одинокими фигурами стоят создания Каэнри'аx и близнецы. Итэр видит конец и усмехается, зная, что им осталось не так уж и много.
Путешественник молчит в своих путях, не говорит о сестре, собирает лишь осколки сил, отравляя своим присутствием мир, забирая энергию из артерий, являясь паразитом для Селестии, как некогда был им Каэнри'ах, как некогда был его близняшка. Тейват умирает, а носители древней крови живут с осознанием собственной беспомощности.
Итэр говорит о своем знании, но и Альбедо и Кэйа лишь улыбаются так тяжело, что становится понятно: им известно, известно еще до того, как он очнулся в этом мире. Они несут ношу погибающего древа и не могут с этим сделать ничего, хватаясь за эгоистичные чувства о семье и собственной жизни.
Мир повязал близнецов с созданиями Каэнри'aх, мир пытается выкарабкаться, но все его потуги вернуть целостность лишь разрушают. Там, где делает шаг путешественник, скрепленный узами с погибшей нацией, медленно расползается язва. Там, где ожидают своей участи проклятые, рушатся стены мироздания. Все, чего смог достичь Тейват в попытках исправить вмешательство, оборачивается против него самого.