– О, Чуя, у тебя такой отвратительный вкус, и поэтому ты, наверное, выберешь белый шоколад?

– Да, я выберу белый, но мой вкус не отвратительный! Иди к чёрту, Дазай!

Последние пятнадцать минут за ними недовольно наблюдает пара глаз. Парню за прилавком они однозначно надоели, но что им вообще ещё остаётся делать, если любой шоколад прекрасен. Чуе всегда было трудно выбрать, а Дазай своими поддакиваниями на любое его решение только мешал.

Чуя вздыхает.

– Ладно, иди и выбери себе что-нибудь, – ворчит он, наблюдая, как Дазай скрывается за стеллажами с продуктами. – Только на цену смотри, придурок! Я не буду платить за тебя!

Он садится на корточки и бестолково смотрит на различные обёртки белого шоколада. Тот дороже, но вкуснее, этот дешевле, но давиться им через силу, а потом стонать от того, что живот болит, Чуя отказывается. Лучше со средней ценой, потому что дорогого не выдержит его бюджет, а дешёвого желудок.

Может, ему вообще стоит перестать тратиться на шоколад и копить на что-нибудь другое.

На стоматологию, например.

Лечить зубы сейчас вообще очень дорого.

Чуя думает, как от размышлений, какой шоколад ему выбрать, он пришёл к дорогостоящим зубным.

– Хей, Чуя, ты выбрал? – кричит Дазай со стороны кассы. – Я уже взял всё, что хотел!

Чуя сжимает в руке телефон, нагретый из-за того, как долго он касался его ладонями. Он сжимает между пальцев ткань куртки внутри кармана, натыкается на ключи, сжимает и их.

Это, блять, от волнения.

Потому что Дазай, сука, находится рядом.

Чуя решает, что раз даже Дазай купил всё, что ему нужно, то будет странно, если Чуя будет долго думать над выбором.

Он хватает шоколад, который вроде бы, как Чуе кажется, неплохой, недорогой, но достаточно вкусный, и спешит к Дазаю.

Видя его, с покрасневшими щеками, со съехавшей набок шапкой, он хочет скомкать в пальцах куртку там, где находится сердце. Оно бьётся, пробивается сквозь рёбра – созревает жалким ростком, продавливает себе путь наружу.

– Если ты будешь у меня пиздить шоколад, то я твоими костями все углы пересобираю, – сходу угрожает Чуя Дазаю, протягивая кассиру шоколадку.

– Не пугай продавца, Чиби, он теперь, наверное, будет думать, что все гномы злые и плохие, – говорит Дазай. Убрав руку за спину, он явно прячет там что-то. Заметив взгляд Чуи, Дазай нарочито медленно достаёт из-за спины... Цветок?

Дазай не выглядит весёлым.

Не выглядит он и сердитым или недовольным, он не устал и не разочарован, нет. Его взгляд обладает той шершавой надеждой, что цепляет Чую, что заставляет его смотреть ему в глаза.

Взгляд Дазая – песок у моря, а Чуя пытается не потерять его меж пальцев. В тщетных попытках он старается рассмотреть, но всё потеряно. Всё слишком поздно.

Его взгляд это не злая шероховатость новой наждачки, он нервный и таинственный. Он ускользает от понимания Чуи, оставляя его растерянным.

– Откуда она в этом магазине, а? Ты на это потратил свои деньги?.. – спрашивает Чуя, разглядывая красную камелию, которую Дазай сжимает между пальцев.

Дазай широко улыбается.

– Да! Я увидел её и подумал, что она подойдёт тебе!

Кассир, собирающийся пробить шоколад, смотрит на них обоих слишком удивлённо. Чуя тоже смотрит на него удивлённо, и только один Дазай, кажется, полностью счастлив.

В руках Дазая сейчас лежит не красный цветок, ничего подобного. В руках его чуино сердце, и оно судорожно сжимается, глупо старается работать, хотя это уже давно не так. Оно превратилось в те две закорючки на бумаге, в те посылаемые ему бумажные сердечки. Оно не способно ничего сделать. Чуя тоже.

– Ты... Подумал что? – напряжённо спрашивает Чуя. Этой напряжённостью можно создать гидравлический пресс, и силы бы в нем было больше, чем мог бы представить Джозеф Брам. Этот гидравлический пресс раздавил бы сердце Чуи к чертям.

Если это тупая шутка, и Дазай решил купить эту камелию какой-нибудь девушке, которую Чуя даже не знает, то... Шутка не удалась. Лучше бы этой шутке закончиться прямо сейчас, а лучше бы ей было вообще не начинаться.

– Ой, просто стой и не двигайся, – бурчит Дазай, проходя несколько шагов до Чуи.

Он стягивает с его головы шапку, приглаживает взлохмаченные рыжие волосы, а некоторые пряди заправляет за ухо. Чтобы было красиво. Чтобы Чуя наверняка покраснел.

Если изначальной задачей Дазая было сделать так, чтобы он покраснел, то Чуя готов самолично выдать ему за это премию. Мало кто может выполнить поставленную перед собой задачу так мастерски.

– Убери свои руки, – шепчет ему Чуя. Упрашивающе, почти моляще. Только, сука, не заставляй на колени вставать.

– А если недолго?.. – драматично, вжимая в свой голос максимум страдания, просит Дазай. Раненые животные и те умирают с меньшим драматизмом.

Когда Дазай обрадованно вставляет ему между рыжих прядей камелию и нежно поправляет все неправильно лежащие волосы, то Чуя может лишь оправдать себя тем, что его драматизму трудно сопротивляться.

В конце концов, он всё равно снимет этот дурацкий цветок и вернёт его Дазаю сразу, как только придёт домой.

– Просто... Пошли отсюда нахрен, – говорит Чуя.

Чуя помнит, как ещё осенью он просил поскорее Новый год. Чтобы символично забыть Дазая, чтобы отпустить к нему свои чувства и чтобы в новом году у него появились другие – нормальные и дружеские, не такие неправильные.

Прошло полтора месяца и ничего не оправдало его надежд.

Новый год нихрена не изменил, зато Дазай и его семья опять встречали его в чуином доме. Ведь с кем Новый год встретишь, с тем его и проведёшь.

– Я потратил все свои деньги на эту камелию, Чуя, – игриво говорит Дазай. – Ты ведь поделишься со мной своим шоколадом?

– Дазай! Придурок, я тебе сразу сказал, что это твои проблемы, – Дазай смотрит на него, Чуя смотрит в ответ. Искра, драматизм Дазая, жалостливый взгляд. Чуя сдаётся. – Одна долька, засранец.

– Три, – добивается своего Дазай.

– Сопли подотри. Одна и не больше.

– Две?.. – не сдаётся он.

– Мозгов у тебя нету в голове. Ешь что дают.

– А если...

– Мудаки воскресли.

– Твои рифмы всё страннее, Чиби, прекращай!

– Простите, а можете, пожалуйста, продолжить... – тихо слышится со стороны кассира.

– Видишь, Чиби, нас выгоняют из-за тебя.

– Бери свою сраную дольку и жри, – Чуя яростно пытается открыть упаковку, громко шелестит, еле раскрывает, с трудом отламывает. Протягивает Дазаю. На, мол, зараза, радуйся, с тобой поделились.

Дазай улыбается и довольно принимает. Конечно, он рассчитывал на большее, но не в его положении жаловаться.

Не в положении Чуи хотеть взять его за руку.

– Из-за цветка ты не можешь надеть шапку, Чиби, – сетует Дазай. – Что если ты заболеешь и больше не будешь покупать мне шоколад?..

«Да ничего со мной не будет. На тебя посмотрю, мне станет жарко, я не заболею. Всё так просто».

Но говорит лишь:

– Заткнись, со мной ничего не будет. Сам не заболей, придурок.

Чуя идёт к выходу, а Дазай наверняка пафосно идёт за ним. Чуя даже не оборачиваясь может это сказать.

Вдогонку кассир им зло бормочет: «Пидорасы малолетние».

Чуя на это тихо хмыкает про себя: «Ну, с одним из нас ты точно прав. Ебать точность».

Про них часто такое говорят, особенно после того, как видят, как Дазай относится к Чуе. Все эти приставания, прозвища, флирт и глупые фразочки они расценивают как то, что Дазай любит Чую. И нихуя это не так. Всё пиздецки наоборот.

Дазай это никогда не комментировал, а Чуя не собирался спрашивать, почему.

Когда они оказываются на улице, первый же порыв ветра заставляет Чую чувствовать себя взъерошенным и разграбленным. Всё тепло, которое он копил в магазине двадцать минут, бесследно исчезло. Вся радость, которую он получил через купленную шоколадку испарилась со словом «пидор».

– Больше мы сюда не придём, – обещает ему Дазай, хмурясь. Чуя удивлённо смотрит на него, и Дазай поясняет. – Он сказал про нас... Ничего хорошего.

Оказывается, Дазай замечает подобное.

Не то чтобы это можно не услышать.

Сердцебиение слышно в ушах, Чуя краснеет, хотя эту дурацкую фразу про них говорил даже не он. Просто потому, что теперь он знает, что Дазай точно слышит, как о них думают люди.

Дазай беззаботно закидывает руки за голову и продолжает говорить.

– Я имею в виду, почему это странно, что один парень покупает другому что-нибудь? – он морщится. – И мне мерзко то, как он назвал нас.

Чуя опускает глаза.

Ага. Вот как. Мерзко. Ну ничего. Он, в принципе, ничего другого и не ожидал.

Быть геем мерзко.

Странно, конечно, что Дазай так старательно строил его из себя, но... Ладно. Чуя знал это.

Он старательно проглатывает разочарование, чувствует себя липко и странно.

Видимо, Чуя родился в городе, расположенном прямо под меридианом невезения. Из-за этого меридиана он давится ночью своими чувствами, а утром едет в школу вместе с Дазаем на поезде.

Они молча идут дальше.

Они редко идут вместе молча.

В руках у Чуи шапка и шоколад, а в волосах так и болтается камелия. Может, она незаметно упадёт и всё это исчезнет вместе с ней.

Вдруг глаза Дазая удивлённо распахиваются, он глупо и счастливо улыбается и говорит:

– Разве Чуя не знал, что сегодня четырнадцатое февраля?

Чего?..

Четырнадцатое февраля? Это тот самый день, по канону которого Чуя будет размышлять о том, что Дазай вроде и находится рядом с ним сегодня, но вроде и совсем не в этом смысле?

Тогда нет, Чуя не знал и предпочёл бы не знать дальше.

Нахер вообще знать подобное.

Глупый и бесполезный праздник, в день которого, начиная с двенадцати лет, что Дазай, что Чуя получали по несколько коробок шоколада.

Единственный плюс – то, что у него был шоколад.

Единственный минус, перечёркивающий какие угодно плюсы – шоколад был не от того, от кого ему хотелось.

– Ебал я его в рот, – честно отвечает Чуя.

– Но... Ладно, ладно, пойдём домой, Чуя, – вздыхает Дазай. Непонятно, что он собирался сказать после «но», и Чуя не собирается спрашивать это.

Оглядываясь вокруг себя, Чуя понимает, что да – сегодня день Святого Валентина. Даже глупые вывески на магазинах говорят об этом. Сам воздух пропитан чем-то, что трети приносит счастье, а остальным одиночество и ничего хорошего.

Он смотрит на девушку в магазине, которая выбирает шоколад. Она сосредоточена, кажется, её ничем не отвлечёшь. Третья Мировая начнётся, девушку это никак не тронет, она лишь заметит, что людей маловато стало и продолжит рассматривать дальше.

Чуя представил себя на её месте. Он был бы так же сосредоточен. Думал бы, что молочный шоколад точно не для Дазая, белый тоже. Ему бы понравился тёмный. Самый горький из всех. Такой, который уже невозможно жевать, потому что язык свело от горькости.

Дазай мог бы сам себе такой сегодня купить, но... Он потратился на эту камелию.

Красную камелию, которая почти выпала из его волос.

***

Дазай врывается в его комнату, широко распахнув дверь.

Он тяжело дышит, его лицо покраснело от холода и бега, а пальцы крепко сжимают края куртки. Верхнюю одежду он так и не снял, и шапка съехала набок.

Больше всего Чую насторожило то, что он вошёл через дверь.

– Чего? – спрашивает Чуя.

– Там... – поражённо откликается Дазай. Грудь его вздымается, речь прерывается крупными вздохами. – Я пришёл к Ацуши-куну домой... И они с Акутагавой-куном... На кровати... Целовались...

Чуя удивлённо думает: «О... Нихуя себе... Блять...».

«Ну хоть у кого-то есть продвижение».

«Не зря я всё это делал».

И он думает ехидно сказать Дазаю, будто назло самому себе, будто... Будто издеваясь только над собой и только над собой: «Чего такой удивлённый? Геев никогда не видел? Они существуют. Ну, знаешь, среди нас».

Конечно, он ни за что не скажет этого.

Он ведь не долбоёб.

– И... Что? – неловко спрашивает Чуя.

Дазай вдруг возбуждённо вскидывает голову и громко шепчет:

– Как что, Чуя?! Они, наверное, даже не знают, как это происходит! Боже, мы обязаны прочитать им лекцию!

«Вообще-то, мы не их родители» тянется сказать Чуя, но... Молчит. Не может сказать ни слова, потому что это пиздец.

Слова Дазая медленно перерабатываются. Так медленно, будто ты достаёшь с полок шкафа старый папин компьютер, весь покрытый пылью. Будто ты включаешь его, заставляешь работать, а он ни в какую. Будто это безнадёжно.

– А что если они получат зэпэпэпэ? Они же ведь ещё такие юные... Они даже не знают ничего!

В глазах Чуи неверие, но не поверить в то, что слышал трудно.

Трудно – это когда нужно взять Дазая за руку, когда нужно спать в одной кровати с ним. Невозможно – это то, что он сейчас услышал.

«Я думал, что он гомофоб, а он просто... Глупенький. Долбоёбик немного. Зато заботливый».

То есть, когда тот парень назвал их пидорасами, и Дазаю было мерзко с этого, то...Ого. Имел он в виду не это.

А... Ему было мерзко именно с того, что этот человек гомофоб или?..

...Или ему было просто мерзко с того, что его и его лучшего друга назвали геями. Ну да. Конечно. Ага.

Чуя прикрывает глаза, тихо вздыхает.

Всего этого так много, так чересчур.

Чуя теряется, в его голове пустота, а из горла вырывается полноценное ничего. Всеобъемлемая пустота. Тихий крик.

Но Ацуши и Акутагава вместе! Всё прекрасно, и Чуя действительно рад. Он очень рад, что у них всё сложилось, и что... Они ведь признались друг другу всё-таки, да? Если они просто поцеловались и не признались, то, Боже, Чуя придёт к ним и сделает это за них. Если они просто поцеловались, то...

На самом деле сейчас самое важное – остановить главное бедствие – Дазая.

Дазай уже начал продумывать план, лекцию, их жизнь на десять лет вперёд, их собачек, кошечек, хомячков, где они будут работать, их...

– Остановись, придурок, – умоляюще прерывает его Чуя. – Им сраные пятнадцать.

– А? Но нам семнадцать и мы спим в одной кровати...

Чуя нарочито вздыхает.

Он вздыхает так тогда, когда думает о том, что они с Дазаем лишь друзья.

Как бы сейчас сказать Дазаю, что они спят в одной кровати вместе уже десять лет и не умереть от смущения?

– Просто... – теперь Чуя вздыхает вымученно, пытаясь подобрать нужные слова. – почему ты вообще так доволен?

– Почему?! – по-настоящему удивляется Дазай. Это нехарактерно для него настолько, что Чуя готов удивиться сам. – Да ты видел их?!

– Да, я вижу их каждый день и...

– Ты видел, как они смотрятся вместе?!

– Да, и...

– Я написал для них лекции по половому воспитанию ещё в прошлом году!

– Ты... Что?

– Я думал между обучающим видео из интернета и лекцией, которую бы я составил лично, и в итоге я решил, что последнее лучше...

– Ты... Что?! – повторяет Чуя.

Дазай поражённо смотрит на него.

– Неужели ты не планировал подобного? – разбито спрашивает он.

– Конечно нет, я... Эй, не реви! – кричит Чуя.

Дазай жалостливо утирает фальшивые слёзы.

Если бы у Чуи спросили, смотрели ли на него когда-нибудь так, будто он предал доверие, выстраиваемое полвека и доверие, из-за которого человек готов поставить на кон жизнь, то он бы сказал, что да.

– Просто... Они такие милые вместе, – бурчит Дазай.

В голове Чуи проносится воспоминаниями чуть ли не Вторая Мировая, которую устраивали эти двое.

Шёпот Дазая мирно рассыпается в комнате. Теряется где-то между ними обоими, и проходит будто отсчитываемая на песочных часах минута, прежде чем Чуя вздрагивает. Он сжимает между пальцев ткань штанов, впивается ногтями в свои бёдра.

– Ага... Очень. Хотя та-ак, подожди, почему ты вообще был в доме Ацуши и чем закончились их поцелуи?!

– Я? Я просто забежал к Ацуши-куну домой потому что мне надо отомстить его кошке за то, что она поцарапала меня, а в итоге я захожу в его комнату и... – Дазай подбирает слова. – А в итоге я не жалею, что зашёл в его комнату.

– А ты уверен, что это не просто тупое стечение обстоятельств? Типа, он запнулся, упал на него и они слились в страстном поцелуе тщательно скрываемой любви? – решает уточнить Чуя.

Дазай игриво качает головой.

– Выдумщик. Ты такой вы-ыдумщик, Чу-уя, как тебе не стыдно? – он заваливается на чуину кровать и послушно складывает руки под подбородок.

– Мне не... А хотя да, мне станет стыдно, если они подумают, что я участвовал в этой хуйне вместе с тобой, – вздыхает Чуя. Так вымученно вздыхают только если знают, что выбора нет. Выбора у Чуи нет, и он наверняка будет зачитывать с каменным лицом монологи про то, как правильно нужно ебаться. Худшей картины он ещё никогда не представлял.

«Мне станет стыдно, если эти двое подумают, что я писал лекции про гейский секс вместе с тобой. Тогда стыдно должно стать нам обоим, но тебя это не волнует. Ты просто напишешь лекции про гейский секс и всё».

Чуя прикрывает глаза, так и не научившись переносить все свои странные мысли по поводу Дазая. Странности Дазая он тоже ещё не научился переносить, но это в процессе.

Может, ему пора заканчивать этот глупый разговор и начинать отговаривать Дазая от лекции.

Это наверняка будет лучше, чем думать о том, как Дазай шёпотом называет его выдумщиком.