Что ж, вкус был не таким уж и плохим.

Минхо со сморщенным носом потягивал из трубочки темно-алую жидкость под удовлетворительными взглядами двух пар внимательных глаз. Сначала он хотел было отказаться от столь щедрого предложения как восполнение своего ресурса с помощью человеческой крови, но его безвольное тело приютили очень упорные существа, которые не слышали никаких возражений и с упрямством барана всунули ему в руки чертовы пакеты, притащенные Джисоном. Пришлось согласится. Если его угощали таким экзотическим блюдом, значит Минхо приняли за своего. И значит он пока не станет десертом на их импровизированном столе. Это радовало.

— Эмм, слушай, так ты... — через какое то время, наблюдая за ним, подал голос Джисон.

— Минхо, — коротко отрезал его гость, отрываясь на секунду от трапезы. Все же Чанбину он представился, так что и второму его помощнику стоит знать, как его называть.

Джисон хмыкнул.

— Так, Минхо, сколько ты говоришь находился в таком состоянии? Ну, в своем по-нечеловечески симпатичным амплуа, — как бы невзначай спросил его он, весело подмигивая, но в его нарочито беззаботном тоне чувствовалась фальшь.

Минхо за то короткое время, что они знакомы, об этом ничего не говорил, даже не заикался. Он медленно вынул изо рта трубочку и облизнул губы, выигрывая себе дополнительные секунды на раздумья. Если он ответит, как на духу, то это вызовет слишком много вопросов, которых ему сейчас совсем не хотелось, а если соврет слишком явно, то эмпат с легкостью считает его ложь.

— Я не очень хорошо помню, — слабо пожав плечами, в результате максимально расплывчато сказал Минхо, приняв решение о том, что такое объяснение вполне подойдёт.

Ведь это правда, он действительно не особо помнил свое детство. Когда именно его неокрепшее и несовершенное «я» встретилось с мамой? В памяти все было размыто, он видел только нечеткий женский силуэт, который постепенно приобретал мамины черты. К тому же, после того, как она посвятила его, сделав своим сыном, он и думать не смел, чтобы начинать считать счастливое время, проведенное с ней. Мама не одобряла все эти человеческие обряды вроде празднования дня рождения. Дни рождения были для грешников, для смертных. А они были выше этого, выше смерти, их кровь и их предназначение — вот что было важно. Важнее, чем какие-то там чествования в честь появления на свет.

Чанбин в недовольстве сжал губы. Минхо напрягся, ожидая чего-то нехорошего. Наверное, это был неправильный ответ. Вполне возможно, что за неверные ответы тут принято наказывать, он был бы не удивлен. Как же еще достичь хорошего воспитания, если не через наказания.

Но темные глаза Джисона почему-то начали блестеть ярче, он часто-часто заморгал, а потом плечи Минхо схватили две сильные руки.

Он с ошарашенным видом смотрел на сморщенное эмоциями лицо перед собой. Джисон с широко раскрытыми глазами смотрел на него так, будто он, Минхо — котенок, которому перебило лапы. Да, именно с таким выражением скорби и невыраженной вины, будто ты мог выдернуть этого котенка из-под опасности. Найти его раньше, сберечь и спрятать от жестокого мира. Эта была искренняя незамутненная жалость. Не та сиротливая и противная, с которой Минхо иногда сталкивался, смотря в глаза очередным маминым прихвостням. А та, что была полна надежды на то, что ему можно помочь. Но вот только Минхо не знал, возможна ли для него хоть какая-нибудь помощь. Он банально не пробовал. Его никогда никто не жалел.

— Минхо, — голос Джисона немного дрожал, — Минхо, как же так, ты же… Как так можно было с тобой поступить. — из его глаз брызнули крупные слезы, и он порывисто обхватил руками спокойно сидящего Минхо.

Тот вздрогнул, роняя из ослабевших пальцев так и не допитый пакет. Неприятная холодная жижа тут же начала выливаться ему на колени, очень быстро образуя вокруг темную лужу, но он не обращал на это никакого внимания, все его восприятие было сосредоточено на том, что к нему прижимается чужое тело.

Объятия.

Последним живым существом, которое он обнимал, была мама. И она же была единственным. Так странно и так необычно было чувствовать вокруг себя еще чьи-то руки. Минхо казалось, что ему стало трудно дышать, хотя Джисон сжимал его совсем легонько, почти невесомо, будто боясь навредить.

Минхо чувствовал, как внутри все сжалось, а потом будто вспыхнуло короткой радужной вспышкой, освобождая из плена что-то, чему он еще не был готов дать название. В носу засвербело. Было… странно. Да, именно странно, иначе это не описать. Он же не собирался так же странно начинать реветь вместе со всхлипывающим в его плечо практически незнакомцем.

Но прежде чем это закончилось чем-то более катастрофическим, их единственный наблюдатель наконец решил вмешаться.

— Так, стоп, — успевшего только возмущенно пискнуть Джисона резко оторвали от него, снова открывая для застывшего статуей Минхо окружающий мир. Чанбин встряхнул шмыгающего носом мальчишку, пытаясь привести внезапно расчувствовавшегося эмпата в адекватное состояние. Что он, черт возьми, такого прочитал в эмоциях Минхо? — Приди в себя, придурок, пока ты окончательно не сломал своего найденыша.

— Я ничего не могу с собой поделать, Бинни, ты же знаешь. — он поднял брови домиком, откровенно давя на жалость и одновременно вытирая рукавом потекший нос.

Чанбин поморщился в отвращении и побеждено вздохнул, даже и не думая сопротивляться. Буквально из ниоткуда в его руках появилась салфетка и он принялся довольно нежно для такой с первого взгляда суровой личности вытирать зареванное лицо. Джисон заныл еще больше и попытался отобрать у того инициативу, чтобы самостоятельно привести себя в порядок, но его ладони непреклонно отвели в сторону.

— Мало того, что ты просто дурень, так ты еще и сопливый дурень, — ворчал Чанбин, наконец прекращая свою экзекуцию и отпуская Джисона на волю. Тот тут же отскочил от него на метр.

— Бля, да иди ты нахуй, ты меня раздражаешь, — буркнул он в несвойственной до этого ему грубой манере, будто ослабляя свой образ хорошего мальчика, построенный для Минхо, но через мгновение снова собираясь и обращая внимание на гостя. Глаза-бусинки смешно округлились, он только сейчас увидел его безбожно окровавленные колени: Минхо так и не предпринял попытку хоть как-то пошевелиться, чтобы остановить кровавую катастрофу.

— Ой, а у тебя… — Джисон неловко тыкнул пальцем на вытекающую жижу.

Чанбин схватился за голову.

— Ну а ты чего сидишь столбом, — с некоторым отчаянием рыкнул он на Минхо, — Поднимай еду, — он всплеснул руками и, не дожидаясь ответа, сам схватил практически опустевший пакет, — Вы друг друга стоите. Одни растраты с вами.

— Я… — Минхо не мог найти слов, чтобы выразить свои мысли, он лишь беспомощно смотрел на все происходящее. Эмоции были смешанными и совсем не такими, какими они должны были бы быть.

«Как странно, я на самом деле чувствую себя неплохо после того, как ко мне прикоснулся кто-то совершенно чужой…» — подумал он. Ему было безумно стыдно за свою слабость, но одновременно приятно было ощутить что-то, кроме обыкновенного застывшего внутри холода. Минхо всегда считал себя достаточно рациональным, но почему-то это не работало сегодня. Возможно марш-бросок его настолько утомил, что он перестал держать себя в руках. Да, многое произошло за этот день, естественно он чувствовал себя абсолютно потерянным. И конечно реакция его организма на стресс была немного необычной.

— Знаешь что, — Чанбин деловито поставил руку в бок, осматривая сверху вниз совершенно разбито выглядящего Минхо, — Мне кажется сейчас тебя надо хорошенько отмыть, ты где только не успел поваляться до этого, а теперь еще в еде вымазался, как несмышленыш, — он сокрушенно покачал головой.

Минхо нахмурился. Он был вполне взрослым и совсем не походил на дитя, чтобы его так называть.

Джисон тем временем моментально повеселел.

— Отличная идея. — он воодушевленно захлопал в ладоши, — Сейчас я отведу тебя в ванную. Ты же сможешь сам все сделать там? Тебе не нужна помощь? — он неловко замялся.

Минхо резко втянул в себя воздух, коротко задыхаясь только от одного предположения, чтобы ему помогли с гигиеной. Еще чего не хватало.

— Конечно могу, — твердо сказал он.

Хватит с него и того, что его и так считают здесь почти ребенком. Он не настолько беспомощен, чтобы не обслужить себя самого. Вряд ли концепция ванны за все время изменилась слишком сильно. Во всяком случае всем существам нужно периодически отмываться от грязи и пыли, даже если они и не потеют, как люди.

Джисон улыбался во все зубы, протягивая к нему руки.

— Тогда иди сюда, я тебе все покажу.

Минхо посмотрел на него нечитаемым взглядом, отчего то немного стушевался, но не отступил. Все же как бы не был против Минхо, сейчас было не время оказываться от дополнительной опоры.

— Ну же, Минхо, — приглашающе поторопил его Джисон, подходя на шаг ближе, чтобы до него было легко дотянутся, но все еще оставляя расстояние. Будто давал ему место для отступления. Но вот только отступать на самом деле было некуда. Неужели он не понимал?

Минхо все же неуверенно обхватил протянутые ладони своими. Они были сухими, холодными и не очень большими, но все равно полностью погрузили в себя его пальцы, крепко схватили, а затем довольно аккуратно потянули вверх. Несмотря на осторожность действий, слабость в ногах все равно заставило тело пошатнуться. Чужая рука скользнула по талии, помогая удерживать равновесие и притягивая к себе. Минхо вздохнул. Джисон резко оказался так близко, что он чувствовал дыхание у себя на лице.

— Вот видишь, — глаза напротив были почти ласковыми. Джисон улыбнулся, теплый воздух от произнесенных слов отдавался на коже, — Это совсем не больно.

— Угу, — красноречиво подтвердил Минхо.

Прикосновения — это не больно.

Мама стояла над ним с короткой плетью.

Его обнаженные плечи горели, но еще нестерпимей горело в груди.

— Ты знаешь, почему ты наказан? — ее слова были полны равнодушие, а бесстрастное не по-человечески красивое лицо не дрогнуло, когда очередной замах задел его щеку, оставляя за собой красный след.

— Да, мама — его голос так же не держал в себе ни капли эмоций. Такому существу, как он, сейчас не пристало испытывать что-то человеческое, потому что он сильно провинился. Очень сильно. Его вина теперь блестела на его коже хаотичными жгучими полосами.

— Скажи мне это, — свист, и новая полоса незамедлительно появилась на нежной коже. Какая по счету? Двадцатая? Тридцатая? Он сбился уже на десятой, — Мне нужно знать, что ты понял.

— Я посмел приблизить к себе человека, — практически прошептал он, покорно закрывая глаза.

Еще один свист и еще одна полоса.

— Я не слышу, что ты бормочешь, сын мой. — мама всегда была неумолима, и он должен был быть таким же.

— Я посмел приблизить к себе человека, зная, насколько это безрассудно и неподобающе для такого, как я, — уже громко и отчетливо произнес он, поднимая взгляд и твердо смотря на маму.

Она улыбнулась. Плеть выпала из ее рук, глухо ударившись об мраморный пол.

— Теперь я вижу, что ты понял свою ошибку. Но понять не значит исправить.

Она витиевато махнула рукой и тут же отварилась дверь в зал и двое охранников втащили связанного мальчика и бросили к ногам Минхо.

Его губы дрогнули. Хотел бы он не знать, что означало его присутствие здесь. Но к сожалению его разум слишком хорошо понимал мышление мамы. Все же он был его сыном.

— Тебя увидели в саду, прикасающемуся к этому человеческому дитя. Это неслыханно, чтобы наследник крови обращался к чему-то столь греховному. — продолжала мама, — И что удивительно, то видели вас не один раз, но только сейчас я узнаю, сын мой, хотя я должна была это пресечь на корню.

— Я прошу прощения, мама — Минхо склонил голову, — Это полностью моя вина.

— Я рада, что ты это осознаешь, — она ласково провела рукой по его волосам, а затем сжала их в кулак, дергая вверх и направляя на дрожавшего в страхе мальчика. — А теперь тебе пора излечить последствия наказания, все же не пристало принцу носить на себе его клеймо. Но так как ты провинился, то я не позволю тебе пользоваться запасами.

— Мама… — попытался было сказать что-то Минхо, но рука в волосах сжалась сильнее, отчего из глаз рефлекторно брызнули слезы.

— Молчи, дитя мое, — ее голос был беззаботным и ласковым, — Молчи и ешь.

Ее рука наконец отпустила его, но легче от этого вовсе не стало. Минхо наклонился над тем, с кем он совсем не давно смеялся и вел интересные беседы, кого обнимал и прижимал к себе.

— Не надо, — тонкий голос мальчика был полон отчаяния, — Прошу вас, я никому ничего не скажу, не надо. Нет! Не…

Его мольба потонула в отчаянном крике агонии, когда острые зубы Минхо впились в него, растерзывая юную плоть и выпивая чужую жизнь. А затем еще раз, и еще, и еще, пока наконец не стихли даже предсмертные хрипы. Только тогда он оторвался от тела и поднялся на ноги, смотря на результаты своих необдуманных действий.

Безжизненные глаза совсем недавно еще живого и дышащего существа, залитые пленкой из слез, встретились с глазами Минхо, но уже не могли дать ему ничего, потому что потухли навсегда

— Ты слишком неряшлив, — мама покачала головой, — кровь с пола придется долго отмывать, а ведь это потерянная сила.

Минхо ничего не ответил, он развернулся и молча вышел из зала, чувствуя на себе взгляд мамы. Его невежество она тоже не забудет, но это потом.

Сейчас он усвоил урок.