Тяжелые ботинки опускаются в землю со слаженным хрустом, до боли впиваясь подошвой в несчастную землю, что хранит в себе кости и сосуд человеческих подобий. Где-то вдалеке едва слышно поет птица, оповещая о начале нового дня, но, так и не решившись приблизиться к проклятому месту, вдоль которого рядами выстроились холмики мертвых, что украшены живописными монументами и деревянными крестами, обрисовывает горизонты где-то вокруг территории.

Тэхен складывает каждую из розовых камелий аккуратным рядом вдоль земляного возвышения, улыбаясь при мысли о том, как ей всегда нужно было, чтобы все лежало правильно.

- И почему ты так сильно любила их? – вздыхает он, пальцем водя по грязной почве, что еще не впитала в себя остатки обрушившегося ночью ливня до конца, - они ведь смерть символизируют, мам, тебе ли не знать.

Он молчит с глазами, в которых потаена надежда, бессмысленно ожидая ответа от человека, что когда-то мог ответить ему десятком колющих слов в ответ, а теперь – пустым, холодным, (но никак не безразличным) молчанием. Мама умела чувствовать нежность, проявлять же – совсем не ее стихия, поэтому она и сейчас молчит, наверняка хмуря густые брови.

Тэхен вздыхает, снисходительно качая головой, и переводит взгляд на плиту отца, что находится совсем рядом с маминой, практически соприкасаясь с ней холодным мрамором.

- Ну, а ты, папа? Цветы ведь вообще терпеть не мог, а в завещании попросил у меня целую охапку красных роз, чтобы почувствовать себя “твоей матерью”, - закатывает глаза парень, - успей увидеть это она - задушила бы голыми руками.

Посреди мрачного, склизкого, словно слой грязи на кроссовках в апреле дня, мирное кладбище озаряется оглушительной трелью чьего-то дьявольского веления. Тэхен раздраженно выдыхает, смотря на фотографию улыбчивого отца извиняющимся взглядом.

- Прости, знаю, как ты не любишь шум, но мне нужно было включить телефон на пару минут. А потом я… забыл. Как обычно, - он прикусывает губу, будто ощущая тяжелый взгляд отца, осуждающий, придавливающий к земле одним разрядом, - если бы ты мог, уверен, уже бы меня отчитал.

Он выключает телефон и осторожно кладет в верхний карман пальто. Где-то сзади раздаются осторожные, почти, что робкие шаги, но Тэхен не обращает на них никакого внимания, зная, что многие приходят поговорить с близкими сюда.

- Тэхен, - изумительный голос, став еще более низким от тревоги, зазвучал переливом, так не вписывающимся в эту умиротворенную картину. Парень отряхивает запачкавшиеся коленки и поднимается с корточек, оборачиваясь, и кидая в Бомгю усталый взгляд, - извини, что прерываю твой покой, но ты не отвечал на звонки, и я забеспокоился.

У Бомгю много-много стыдливости на лице, и Тэхену непривычно видеть его таким, без триумфальной улыбки на губах, нежности или всепоглощающего пламени во взгляде. Он очень-очень внимателен по отношению к каждой черточке на лице Тэхена, и это заставляет грудь сжаться в болезненном спазме, до этих пор ему незнакомом.

- Разве Кай не сказал, что сегодня я занят?

Бомгю закусывает губу и виновато улыбается.

- Я… Хотел убедиться сам.

Тэхен только вздыхает и качает головой в сторону надгробий, приглашающе разводя руки.

- Знакомься, мои мама и папа.

Бомгю присаживается рядом совсем осторожно, боясь даже дышать на надгробия и раскидистое старинное дерево, что листьями прикрывало плиты от излишней влаги. У него взгляд – сплошная смесь эмоций, но мелькает там так много сожаления, что Тэхен хочет спросить: а зачем ему это?

Зачем сочувствует, даже не зная?

Вместо этого он начинает:

- Мои родители были самыми обычными гражданами, упорно трудящимися на благо родины и государства. Отец отслужил в военно-морской пехоте и прекрасно разбирался с узлами и прочими непонятными водными уловками. Мама – экономистка, успешно выстроившая карьеру на злость завистливым коллегам. Они привнесли в этот мир и воспитали двоих детей, прежде чем одним таким же пасмурным днем как этот, когда улицы заливало дождем, огромная фура не снесла их прямо с моста в холодное озеро. Шансов выбраться – ноль, поэтому перед смертью, - Тэхен шумно втягивает воздух, - папа перевязал их с мамой самым крепким узлом из всех, что их учили в военной академии. Они умерли, перетянутые нитью. Так я остался круглым сиротой в восемнадцать лет на руках с двенадцатилетней Йерим, которая так и продолжала месяцами сидеть у порога двери, ожидая, когда же, наконец, вернутся родители.

Из глаз Тэхена не проливается ни одной слезинки, кристальные капли застывают еще где-то у самых уголков, отступая от ослепительного холода чужой отчужденности. Тэхен усмехается, будто это не так уж и больно, но Бомгю чувствует по интонации, по подобранным словам – жжет до сих пор.

Он кладет руку на плечо, показывая за место тысячи слов, что ему тоже больно, что он не понимает, но ощущает чужой пожар в сердце, как свой собственный.

- Тебе было тяжело, - тянет Бомгю, едва сам не заливаясь слезами при виде чужих надломленных бровей.

- Кому-то бывало и хуже, - передергивает плечами Тэхен, - да, мне приходилось батрачить на двух работах с вечера до ночи, а потом полуживым плестись на очередные лекции, экзамены и семинары. Да, пришлось учиться жить с нуля, научиться полностью ухаживать в первую очередь за сестрой, а потом уже за собой, но в конечном итоге, это все принесло свой итог. Я жил благодаря Йерим, которая вечно не давала мне унывать и стремилась помогать по дому, ради Кая, что оставался у нас с ночевкой, когда она заболевала, а я не мог быть рядом из-за смен, набранных на сто лет вперед. Я потерял семью, но приобрел новую. И пусть она не заменит мне родителей, я знаю, что они равносильны в своей драгоценности.

Тэхен смотрит на него, будто спрашивая, понимает ли он, и Бомгю только лохматит его блондинистые волосы, смотря со всем светом, что могут скопить в себе звезды.

И что-то преломляет его.

Впервые за много лет капля настоящего яда падает с его глаз, прокатываясь по нежной, загорелой коже. Тэхен цепляется руками за чужую ветровку, держит так крепко, будто сейчас он сам – пассажир той машины, что потонула в ледяном озере. Из груди вырывается тихий всхлип, что он закрывает рукой, не позволяя пробиться наружу более, ведь это – личное, потаенное, только его. Бомгю понимающе проводит по мокрой макушке, целуя теплыми губами.

Свернувшись в два комочка, они долгое время сидят на грязной, темной земле, что впитала в себе ни одну человеческую горечь. Тэхен затихает в своих стенаниях, Бомгю – в своей тревоге. Они отчего-то молчат гораздо дольше положенного, но ни одному это не мешает, пока Бомгю не просит его поднять взгляд, смотря отчаянно:

- Поехали со мной? В мой настоящий дом? Там коты, два этажа и большая семья.

И кто Тэхен такой, чтобы отвергнуть чужую скрытую мольбу.

➴

Тэхену страшно холодно в машине, на деле прогретой уже давным-давно, и он цепляется руками за собственные плечи, в попытках унять неизвестную дрожь. Последствия слез сказываются на нем полным опустошением в голове и ватой в ушах, но кожа все еще может ощущать легкое прикосновение к своей острой коленке.

У семьи Бомгю дом большой, будто бы возвышающийся счастьем на холме, и ему даже кажется, будто тучи обходят это светлое место стороной. У Тэхена в руках – шампанское, что он принес в качестве всегда единственно верного презента. Он осторожно протягивает его невысокой улыбчивой женщине, чей облик лишь украшает едва проблескивающая седина.

- Добро пожаловать домой, Тэхен, - и ему страшно хочется расплакаться снова.

Настоящий дом Бомгю пахнет краской, лавандой и свежеиспеченными булочками с мясом. Тэхен жадно впитывает в себя каждую фотографию с беспечными улыбками прямо в объектив, обводит пальцами растения, что завешаны в доме с головой. Ему навстречу проносится яркий комок, пронзительно кричащий:

- Дядя Бомгю! – парень с улыбкой ловит его на руки и кружит в полете, издавая звуки воображаемой ракеты, на что в коридоре раздается переливчатый смех.

Комочек глядит на него заинтересованно, склонив голову к плечу, и тянет свои маленькие ручки, шепча с поразительно большими глазами:

- Вы – дядя Тэхен? – наивность в тоне заставляет его немедленно опуститься на колени и взять чужие ладошки с приветливой улыбкой.

- Конечно, а ты кто, принцесса? – нежный румянец обрамляет чужие щеки.

Выясняется, что девочку зовут Черри, и она ровно такая же яркая, как и ягода, в честь которой ей дано имя. Черри много бегает и беспрестанно болтает обо всем на свете, чем страшно напоминает своего дядю, только с блаженной улыбкой следящего за каждым ее вздохом. Девочку любят с ног до головы – это видно по внимательным взглядам, что сопровождают ее шаг, строгим тоном, что одергивает от режущих предметов, и самой большой тарелкой, в которую наложены виды сладостей на любой вкус и цвет.

- Мы стараемся не баловать ее так сильно, - пожимает плечами Бомгю, - но сегодня особенный повод.

- И какой же?

- Ты дома.

Черри много размахивает руками во время еды, рассказывая самые разные истории, и благодарит Господа за поданную на стол еду со смешливо сморщенным носиком и приоткрытым правым глазом, заставляя Тэхена тихо прыснуть. Девочка, как и он, любит космос и совершенно равнодушна к Богу. Он гладит ее по волосам, расспрашивает больше о пришельцах, получая целую кладезь новой информации, что никогда не слышал в своем детстве. Тэхен слушает с упоением, водя с ней настоящие, едва ли не взрослые дискуссии о том, зачем так ярко светят мертвые звезды, и блестит лунный спутник над головой.

Бомгю касается его рукой почти незаметно, выдыхая в ухо:

- Не отвлекайся сильно.

Тэхен поворачивается растеряно и замечает, как тарелки с остатками ужина уже убраны, а их заменил чай с мелиссой и вишневый торт.

У этой семье определенно есть зависимость от этой спелой ягоды.

Тэхен поглаживает Черри по спине и невольно заглядывается на кадык Бомгю, заглатывающий кусочек торта с такой красотой, которую не смог бы отобразить ни один шедевр кинематографа. Тэхен отчаянно прокашливается, пытаясь унять невесть откуда возникшее притяжение к нему.

Коснись, проведи пальцами, поцелуй.

От настойчивого голоса в голове перед глазами проносятся темные пятна, заставляющие сжать металлическую ложку до посинения в руках. Он выдыхает, и резко выдернув Бомгю из-за стола, кидает пару извиняющихся слов хозяевам, утаскивая парня в коридор со словами:

- Где тут твоя спальня?

➴

Бомгю едва не взвывает, когда чужие губы касаются разгоряченной кожи на бедрах, руками ища его волосы, будто в полубреду.

- Тэхен, остановись, пожалуйста, мы так не можем.

- Я могу, - шепчет он прямо в созвездие из родинок в голени и спускается поцелуями ниже и ниже, почти касаясь стопы.

- Как же с тобой тяжело, - слышится яростный выдох сверху, и чужие руки настойчиво пытаются перевернуть его вниз, но он только укладывает Бомгю обратно на холодные простыни с запахом лаванды.

- Извини, у тебя всегда была возможность выбрать кого-то другого, - ухмыляется Тэхен, водя пальцем вдоль тазовых косточек, и поднимаясь вверх, прямо к засосу, расцветающему на чужих бедрах.

- Ты же, как черт, пристал однажды своим темным, холодным взглядом и уже никогда не отпускаешь, - Бомгю тяжело дышит, жмурясь от беспрерывных, легких, словно бабочка, прикосновений к внутреннему бедру, заставляющих его от переизбытка эмоций прижиматься щекой к ледяной ткани.

- Из нас двоих черт здесь скорее ты, - Тэхен собирает языком капли на чужом животе, слушает чужие вздохи, питаясь ими, будто жадный суккуб, - к слову, Черри – очень даже милое порождение ада, вовсе не такая буйная, как ты рассказывал.

- Ты серьезно упоминаешь мою племянницу прямо перед тем, как отсосать мне? – Бомгю стонет на грани отчаяния, закрывая руками лицо.

- Не вижу в этом ничего смертельного, - будничным тоном заявляет Тэхен, - я это к тому, что тебе следует перестать относиться к ее неуемной энергии так, будто это наказание. Впоследствии, она может впитать твои слова и начать наносить себе вред, пытаясь скрыть свою настоящую личность.

- У тебя не было собственных детей, чтобы знать лучше меня, – Бомгю произносит это с тонной раздражения в голосе.

И это стало тем, что заставляет Тэхена замереть на месте. По венам вдруг пробегает холодок, оставляет неизгладимый отпечаток, заставив кровь вскипеть внутри буйным штормом. Ушат грусти и возбуждения смывается, сменяясь чем-то незнакомым Тэхену в его отношении.

Ощутив, как тепло покинуло его, Бомгю приподнимается на локтях, натыкаясь на чужой острый взгляд.

- Тэхен? – он почти шепчет, едва ли не приседая от темноты в глазах, что пытаются распороть кинжалом его внутренности.

- Может, перед тем, как говорить это, тебе было бы лучше подумать, а действительно ли не было детей у меня? – парень чеканит ледяным голосом, заставляющим Бомгю скукожиться в маленький комок, прикрыв голый торс руками.

- Прости, Тэхен, я не знал, - начинает бормотать он, смотря на него с болезненной тоской, будто он – невесть за что брошенная хозяином на улицу когда-то любимейшая собака.

У Тэхена сердце взрывается острыми иглами фейерверков, способных сжечь человека заживо.

- Даже так, ты мог бы просто принять к сведению мой совет, а не реагировать с такой злостью, будто я прошу тебя кого-то убить, - он бросает слова в чужое лицо, плюется вишневыми косточками в перекошенное болью сердце, неожиданно избавляясь ото всех сожалений.

Тэхен собирает раскиданную по полу одежду едва ли не ураганными движениями, абсолютно не реагируя на чужие мольбы.

- Тэхен, пожалуйста, останься, - Бомгю звучит так же сломлено, как оскверненный мученик перед лицами злой толпы, - давай просто поговорим. Просто посмотри на меня хотя бы один раз, пожалуйста.

Тэхен поправляет ширинку и глядит на него из-под челки безразличным, практически выжженным, как лес после пожара, взглядом.

- Мне пора, Бомгю, - не оглядываясь, он захлопывает дверь за собой, едва ли слыша тихий плач за спиной, что пролился горькими слезами на обжигающие болью простыни с запахом лаванды.

Тэхен уважительно склоняет голову перед хозяевами дома и с широкой улыбкой машет рукой Черри, извиняясь за поспешный отъезд, и убегая в проливной дождь, чтобы найти путь до своего настоящего дома.