Сюэ Яну не повезло стать самым младшим из брошенных уличных мальчишек. Если смотреть ещё глубже в прошлое, ему в целом не повезло родиться. Мать выплюнула его на грязные окровавленные простыни едва ли не сразу после очередного соития с огромным грязным трудягой, который не мог позволить себе дорогой дом Весенних Удовольствий, а потому пользовался альтернативой подешевле. Он тут же скатился с неё, потный и вонючий, когда понял, что судороги и крики глубокого беременной Сюэ Мэй никак не связаны с их актом соития.

      Так на свет появился Сюэ Ян. Он лежал, весь в крови, плаценте и гуй знает чём ещё и рыдал, расправляя смятые лёгкие. Он давал этому проклятому миру о себе знать — громко и настойчиво — и, казалось, его слышал весь Куйчжоу кроме родной матери, отключившейся от избытка боли: её новорожденный сын выбирался на свет рвано, грубо и не церемонясь — ровно так, как он будет поступать всю оставшуюся ему отведённую жизнь.

      Впоследствии у Сюэ Мэй рождались ещё дети, но ни один из них не выжил. Сюэ Яну не раз доводилось видеть, как мать, снова на сносях, подвергалась насилию и побоям. Самые ухоженные и прилично выглядящие мужчины оказывались самыми отпетыми тварями. Им нравилось бить слабую женщину в живот и приговаривать: «Кто же это тут у нас опять? Очередной щенок от паршивой суки?». Одни братья и сёстры рождались в мёртвой тишине, их глаза навсегда оставались закрыты. Иные слабо пищали несколько минут, должно быть, испытывая боль от самого нахождения в этом мире. Их писк очень скоро рассасывался в звенящее ничто.

      Паршивая сука не дала маленькому Сюэ Яну ни капли своей любви. Она извергла его и тотчас забыла о существовании ребёнка. Сюэ Ян выжил чудом, и как только смог стоять на своих двух ногах, тут же предпочёл уйти из дома. Он рос среди уличных собак, таких же попрошаек и хулиганов, готовых за миску супа откусить тебе язык или сломать руку. Часто его подкармливали незнакомые люди: его милые пухлые щёчки и огромные карие глаза вызывали трепет у одиноких дам и дряхлый стариков. Сюэ Ян обманывал их своим невинным видом, и охотно получал и миску супа, и корку хлеба, и, бывало, кусочек мясца или курочки. Он умел притворяться, и если для того, чтобы выжить, ему нужно было выглядеть упоённой чистотой, то так тому и быть.

      Старшие бродяжки очень скоро пронюхали, что у Сюэ Яна почти всегда есть чем подкрепиться, и вскоре добытое воровством или уловками делилось на три, а то и на пять. Им понукали и заставляли делать грязные вещи. Его научили распознавать в толпе знатных господ, срезать их кошельки и быстро бегать. Его научили жарить пищу на огромном камне среди углей и делиться, даже если ты не хотел этого.

      В день, когда Сюэ Ян решил спрятать от них конфету, чтобы насладиться ею ночью, ему всадили в ногу тупой нож. Так его хотели научить не быть крысой, но вместо этого Сюэ Ян усвоил другой урок: прячься лучше, двигайся тише, скрывайся тщательнее.

      Когда Сюэ Яну едва исполнилось десять, его сбила повозка. Вероятно, маленького ребёнка, не успевшего удрать с пути несущихся вперёд лошадей никто просто не увидел. Только почувствовали, когда колёса вздрогнули, преодолевая небольшое, но ощутимое препятствие. В повозке сидел молодой чиновник, держащий путь в Шэньсэн. Он надеялся миновать Куйчжоу проездом, не останавливаясь в этом гнилом городке ни на минуту.

      В итоге ему пришлось остановиться на целых десять.

      Стоял морозный вечер. Изо рта шёл пар, и утоптанный лошадиными копытами снег скользко поскрипывал. Сюэ Яна отволокли под ближайшие голые кусты. Повозка тронулась дальше. А перемолотый Сюэ Ян лежал, и слёзы его от немой боли прожигали снег. Он не мог пошевелиться. Фарш, в который превратилось его тело, дребезжал бессилием. И только бездомная собака, с которой он делили кров и тепло, жалобно лизала его окровавленные пальцы и худое измождённое лицо.

      Его, уже полуживого и еле тёплого, нашли на рассвете. Собака лежала рядом, подсунув морду под холодную руку. Она держала в пасти пальцы его правой руки, но зубы её не смыкались, а только бережно не давали теплу просочиться наружу.

      Лёжа в тёплом сарае на густой соломе, укрытый старый шерстяным одеялом и с собакой под боком Сюэ Ян вполуха слушал разговоры мельтешащих над ним женщин: «Первые фаланги на пальцах левой руки полностью отморожены. Целым остался только большой палец. Повезло, что правую кисть согревала собака». «Сколько он там пролежал?» «Должно быть, всю ночь. Похоже, он попал под колёса повозки». «А-цзэ, ты уверена, что он выживет?». «Это же Сюэ Ян. Если мы поможем, он обязательно выживет. Ну-ка подай мне чистое полотенце. Проклятые заклинатели. Благородные господа в повозках, а как сбили ребёнка так даже не постучались ни в один дом». «Быть может, то был и не заклинатель вовсе…»

      Заклинатели…

      Сюэ Ян, конечно, слышал о них. В Куйчжоу они появлялись редко и, как правило, проездом. Каждый такой визит городок стоял на ушах. Все собирались поглядеть на благородного мужа или деву с мечом в ножнах и силой в одном только взгляде.

      Заклинатели наверняка не испытывают боли. Они непобедимы и сильны. Ими никто не помыкает и уж точно их не сбивают повозки…

      Нужно стать сильным заклинателем, и тогда он сможет поквитаться со всеми ублюдками, из-за которых его жизнь из просто дерьмовой с каждым годом становилась просто невыносимой.

༺🌸༻

      Сюэ Ян лежал в сырой земле, сложив руки на груди. Сквозь давящий слой тяжёлой почвы едва-едва проглядывало палящее солнце. Оно обжигало своими лучами самую поверхность, но глубже не проникало. Кости ломило от холода, и тело потряхивало. Воздуха не хватало, и Сюэ Ян, зажмурившись, дышал мелкими глотками через раз. Он не знал, сколько уже пролежал под землёй в яме, которую сам же и выкопал. Не знал, что творилось снаружи. В рот и нос лезли влажные комья грязи, и глаза можно было открыть разве что совсем немного. Стиснутый со всех сторон, Сюэ Ян лежал неподвижно, гадая, выбрались ли другие ребята и как долго ещё нужно пролежать, чтобы наставники из клана Си Моянь сочли его достойным обучения.

      Набор юных адептов в кланы проводился в начале лета. Это было первое лето после той ужасной зимы, когда Сюэ Ян пролежал на тёплой соломе несколько лун, оправляясь от полученных травм. На левой руке на всех, кроме большого, пальцах у него отсутствовали первые фаланги, которые так и не удалось спасти от обморожения. Хромота на правую ногу не прошла ни через луну, ни через три и, похоже, теперь останется с ним на всю жизнь. Шрам на лице, тянущийся от брови до уголка рта, полученный в ту же ночь не понятно, каким образом, тонкой ниткой иссекал мальчишеское лицо. Несмотря на это, Сюэ Ян поспешил вновь встать на ноги. Он помогал двум одиноким сёстрам по дому до самого лета, и, когда пришло время уходить, ощутил нечто вроде сожаления. Он оставил цзэ собаку, а сам перебивался от бродяжек к бродяжкам, собирая слухи. Так он узнал, что ближайший заклинательский клан находился близ городка Си, и что, если он поторопится, то успеет на самое начало отбора.

      Так Сюэ Ян и оказался лежащим в земле, выполняя испытание мастеров, ещё не зная о том, что к тому моменту, как он выберется наружу, среди давно опустевших ям на поляне уже никого не останется. Никто не собирался брать в ученики безродного хромого ребёнка, успевшего потратить даже то, что давалось природой безвозмездно: своё здоровье.

      Тем же летом Сюэ Ян ещё дважды пробовал стать адептом других кланов. Он прошёл десять деревень и семь городов, но ни один из благородных господ не посчитал его достойным своего ученичества.

      То же случилось на следующий год. И год после него.

༺🌸༻

      Когда Чжао Чжэюй был пьян, он бил со всей силы. Будто алкоголь раскрывал весь потенциал его золотого ядра. Последние остатки разума и человечности покидали тело пьяницы вместе с трезвостью. Сюэ Ян это знал, хотя и не предполагал, что едва восстановившийся от отравления некачественным вином шифу, едва излечившись, станет вновь проливать в свою глотку дешёвое пойло. Он возвращался в заброшенный дом, в котором оба остановились на неопределённый срок, с пустыми руками. Ему исполнилось тринадцать: теперь людей не трогал вид прелестного несчастного ребёнка. Они видели перед собой лицо со шрамом, человека, одетого в лохмотья, один взгляд которого обещал жестокие пытки каждому, кто посмеет приблизиться. Сюэ Ян ненавидел этот мир, и больше не умел претворяться, что это не так. Даже если от его притворства зависело поужинает ли он сегодня или ляжет спать, наглотавшись холодной воды.

      — Ну что там у тебя, щенок? Опять ничего? — шифу зло сощурился. Он замахнулся, и Сюэ Ян зажмурился в ожидании удара. Жёсткая пощёчина отнесла его к противоположной стене. Укрываться бессмысленно: одним вечером Сюэ Ян бегал от Чжао Чжэюя по всему сараю, и в конечном итоге был избит так, что оба глаза заплыли кровью и не открывались потом два дня. — Я не бесплатно тебя учу, знаешь ли. Ты должен мне платить хоть чем-то.

      Неужели мир может быть таким злым?..

      Сюэ Ян скосил взгляд на меч заклинателя, лежащий поверх ножен. Он мог бы просочиться мимо шифу, схватить меч и вонзить его в низ живота, чтобы проткнуть золотое ядро. А после исполосовать это тело лезвием до тех пор, пока оно не истечёт кровью. К тому моменту у Чжао Чжэюя уже не будет золотого ядра, восстанавливающего раны, и умирать тому придётся медленно и мучительно, ослабевая с каждой минутой. А Сюэ Ян сидел бы рядом и с большим удовольствием смотрел, как покидает жизнь ненавистное ему существо.

      Но шифу был ему нужен. Это единственный человек, который согласился взять его на обучение. Благодаря ему Сюэ Ян вырастил золотое ядро, и сделал это довольно быстро, поскольку всё свободное время проводил в тренировках. Его научили концентрации и вниманию. Особым техникам. Теории и практике. Только лишь в обмен на то, что Сюэ Ян будет добывать для них еду и питьё. И хотя ему не нравилась такая жизнь, но ощущение золотого ядра внутри перекрывало все недостатки. Сюэ Ян клал руку на живот и чувствовал тёплую пульсацию. Его будущую силу и совершенство. Ему уже почти удалось исцелить собственную хромоту, и это только самое начало! Ему нужно было больше практики и знаний, а ублюдок Чжао выдавал ему информацию дозированно и скупо, зная, что как только его ученик постигнет логику, их взаимной выгоде придёт конец.

༺🌸༻

      Чжао потребовалось три года, чтобы перестать видеть в своём ученике ребёнка. Они по-прежнему скитались из города в город и перебивались то воровством, то помощью настолько нищим крестьянам, что платили им едой и кровом на пару ночей. Время от времени учитель ходил на ночные охоты, и нередко возвращался оттуда хорошенько искромсанным. Его золотое ядро было так же слабо, как тело, душа и сила воли. Сюэ Ян же тем временем становился только крепче и всякий раз огорчался, когда Чжао Чжэюй возвращался в их временное пристанище: полуживой, но всё равно восстанавливающийся быстрее, чем любой человек без ядра.

      Продавщиц весны (даже таких никчёмных, какой была мать Сюэ Яна) Чжао Чжэюй себе позволить не мог, но всё чаще бросал на своего ученика долгие взгляды. Будто примеряясь. Оценивая. Сюэ Ян это видел. Он начал ходить на ночную охоту вместе с учителем, надеясь там подставить его и заставить сгинуть. Своего меча у него не было, зато был сворованный у мясника добротный нож, который всегда прятался за пазухой и спал в его ладонях даже ночью. Однако Чжао Чжэюй оказался не менее изворотлив к судьбе, чем сам Сюэ Ян. Подставить его никак не удавалось.

      Ночь, когда Чжао Чжэюй решил распустить свои руки, стала последней ночью его жизни. Сюэ Ян не колебался. Едва он, сквозь полупрозрачный хлипкий сон, почувствовал крепкую мужскую ладонь там, где ранее себя касался только он сам, как мясницкий нож вонзился учителю сначала куда-то в грудь, а затем в самое сердце. Пребывающий в своём обычном состоянии (изрядно выпивший) Чжао Чжэюй даже не сразу понял, что произошло. А когда крови стало слишком много, все его последние силы ушли на то, чтобы задушить маленького неблагодарного паршивца. Сюэ Ян отобрал у него этот шанс вместе с заклинательским мечом и кошельком с двумя самыми мелкими монетами. Это было так легко: убить человека. Теперь, обладая золотым ядром и всеми зачатками стать ещё лучше, непобедимее и выносливее Сюэ Ян наконец чувствовал себя защищённым и более довольным жизнью, чем когда-либо.

      Ночью он сидел в трактире, где собирались не только пьянчуги, но и (очень редко) захожие заклинатели. Дородная хозяйка и две её, по-видимому, дочери, едва успевали ходить меж столов и разносить закуски с выпивкой. Притаившегося в самом углу Сюэ Яна никто не замечал, зато он всех видел и вслушивался в каждый разговор. Он не знал, что делать дальше и надеялся подслушать что-то, что могло бы натолкнуть его на дальнейший путь. Оставаться в этой деревне он не планировал, но и дальнейшей цели у него не было.

      Сюэ Ян обнялся с краденым мечом, не спеша смыкать сонные глаза. Тело ещё продолжало чувствовать чужие касания. Из-за этого становилось так тошно и горько. Сможет ли он вообще хоть когда-нибудь возжелать кого-то? Всё, что он видел и всё, что ощущал, звенело внутри отвращением, испугом и ненавистью. Чужие тела и запахи, жидкости, мягкости, углы и морщинки, впадинки и выпуклости… всё это ужасно раздражало Сюэ Яна. Сам вид людей, их голос и существование вселяли в него столько вопросов. Зачем вообще существуют люди, если они настолько мерзкие, противные и гнилые существа?

      Лучше бы мир состоял из одних собак.

༺🌸༻

      Каждый заклинатель, воспитывающийся в клане, подлежал обязательной регистрации. Каждый зарегистрированный, будь то мужчина или, реже, женщина, был обязан, по достижении двадцатилетнего возраста, отбыть двухгодичную службу в городе И. Господин Верховный Заклинатель хорошо платил любому человеку, несущему службу у Бездны, и, разумеется, находилось немало охотников за лёгкой наживой: бродяжек вроде Сюэ Яна, сирот и беспризорников, сумевших вырастить золотое ядро разной степени силы и теперь желающих вступить на службу, получить крышу над головой и гарантированную пищу.

      Город И, точно змеиное туловище, тянулся вдоль Бездны на многие сотни ли и делился на два круга: внутренний и внешний. Жилые дома простых крестьян, чья жизнь в основном строилась вокруг поддержания бытовых нужд приезжих заклинателей, располагались во внутреннем, спокойном, круге. Общежития заклинателей, чья основная задача заключалась в контроле извергаемых Бездной тварей, плотно стояли своеобразной оградой и составляли круг внешний.

      Всё однозначно мёртвое попадало в Бездну, и если живой душе случалось покинуть мир неупокоенной, она возвращалась близ города И. Бездна кипела и бурлила в одни дни, и застывала в горестном предупреждении в другие. Порой души застревали в пограничном состоянии. Если оно задерживалось надолго, тело модифицировалось и превращалось в ту же тварь, спасти которой жизнь уже не представлялось возможным. И тогда, если повезёт, кто-то из заклинателей на ночной охоте вспорет тело, выпуская неприкаянную, очернённую душу в тягостный низкий полёт. Неупокоенная, она вновь и вновь будет искать уже мёртвый сосуд, порождая живых мертвецов, алчных оборотней, обозлённых кровососов… и прочую нечисть, избежать которой можно было бы всего лишь упокоив душу должным образом, о чём многие заклинатели не знали или не хотели знать, поскольку ритуал упокоения занимал не только некоторое время, но и собственные силы.

      Чжао Чжэюй знал, что душу следовало упокоить, но на памяти Сюэ Яна ни разу этого не сделал. Он предпочитал думать, что, получив монет за одну спасённую жизнь, та же тварь объявится где-то ещё, и он, конечно, снова придёт людям на помощь, но уже в сотнях ли от того места, где уже успел нагадить. Возможно, его учитель попросту не умел проводить ритуал упокоения или у него не хватало на то сил. Плевать. Их мир устроен таким образом, что чудовища всегда поджидали зазевавшихся простачков и пожирали их. Было ли одной тварью больше или одной меньше — эту заразу нельзя было искоренить до тех пор, пока люди и животные продолжали умирать. Можно было взять под контроль — и это максимум человеческих сил, которыми наградила их природа. Мнимая маленькая власть над смертью — над её отсрочкой для себя и других, более беззащитных созданий.

      Сюэ Ян не считал себя защитником. Ему было плевать на немощных крестьян, для которых один-единственный речной гуль мог означать смерть всему поселению. Он не питал нежности к детям, не слушающих родителей и убегающих в лес прямо в лапки хули-цзин или тими. И уж точно не жалел пьяниц-утопленников, тела которых вместе с костями пожирали морё. Но Сюэ Ян всю жизнь прожил в нищете, нужде и грязи, и каждая мысль о вынужденном воровстве вовсе не забавила его, но вызывала ощутимую тошноту. Он хотел зарабатывать на жизнь своим трудом и знал: на что-то он годится. Убивать оказалось несложно, и если он свяжет свою жизнь с социально-одобряемым умерщвлением, то, пожалуй, сможет почувствовать себя наиболее близким к состоянию удовлетворения своим бытием.

      В ночь убийства Чжао Чжэюя трое бродяжек, по виду не сильно отличавшимся от почившего глубокоуважаемого шифу, напились в трактире, где тихонько притаился Сюэ Ян. Алкогольные пары густо висели в воздухе, перемешиваясь с дребезжащим нестройным смехом и громкими возгласами. Один из заклинателей то и дело норовил пристроить свою лапу на зад хозяйки заведения, второй лишь посмеивался над ним, своё внимание предпочитая уделять тому, что лежало в тарелке перед ним.

      Разговаривали эти двое громко и не скрываясь. Так Сюэ Ян узнал о жаловании Господина Верховного Заклинателя, и что в город И всегда требуются добровольцы. Знания о мире вокруг, с таким трудом собираемые по маленьким частям, раскрашивали прошлое новыми цветами. Стало понятно, о какой клоаке говорил Чжао Чжэюй и над какими «добровольцами-самоубийцами» он частенько потешался в своих пьяных изысканиях.

      «Служба у Бездны». Звучало пленительно, тревожило рассудок манящими обещаниями дома и крова. Работой, ради которой не нужно было бы убивать или грабить людей. Разумеется, Сюэ Ян заинтересовался. Разумеется, он выскользнул тенью заклинателей из таверны и приготовился следовать за ними, поскольку это было проще, чем самому искать путь в город, названия которого каждый простой человек даже боялся произносить вслух.

༺🌸༻

      Тихий собачий скулёж вырвал Сюэ Яна из поверхностного беглого сна. Он всегда спал урывками, будто воровал минуты отдыха у самого мироздания, которое в любой момент могло вынуть его хребет изо рта. Тихонько поднявшись с сухой прохладной земли, прислушался. Скулёж повторился, а за ним тут же брызнул разнузданный пьяный смех.

      — Оборотень?

      — Этот заморыш-то?

      — Вскроем ему брюхо и узнаем.

      Быстрым резким движением Сюэ Ян встал на ноги. Прошло уже больше недели с тех пор, как он увязался за теми двумя заклинателями в серых одеждах, которые, вопреки своим словам, в город И не очень-то и спешили: по дороге они заходили в каждое поселение, воровали и прожирали все полученные деньги, спали где придётся и ни единым поступком не доказывали, что заклинатели — люди благородные, с обострённым чувством морали и справедливости. Возможно, всё дело было в том, что настолько паршивые деревеньки «благородные и моральные» обходили стороной, предпочитая помогать кому-то почище и подостойнее. Сюэ Ян не знал. Он не видел ни одного достойного, в его понимании, заклинателя, и не очень понимал, откуда у многих людей бралась эта обманчивая романтизация господ с мечами в ножнах. Все, кого он встречал до этого, были достойны разве что первой встречной канавы.

      Их звали Чан Фа и Бянь Жонг. Пришлось выучить эти проклятые имена, ведь он так часто слышал их, когда один обращался к другому, изрекая очередную ужасно мудрую мысль. «Мудрости» хватало только на чесание языком и заполнение утробы. О том, что за ними по пятам увязался юнец, никто из них так и не понял. И, если бы не подходящее к концу и без того невыносимо крошечное терпение Сюэ Яна, они бы так ничего и не узнали.

      Сюэ Ян тихо подкрался к небольшой поляне, где Чан Фа и Бянь Жонг устроили ночлег. Замер за деревом, всматриваясь в происходящее. Бянь Жонг держал в вытянутой перед собой руке крошечного чёрного щенка и скалился:

      — Где твоя мамаша?

      — Оставь. Мяса с него всё равно немного, больше мороки, — устало вздохнул Чан Фа, потягиваясь на своём сером тонком ханьфу.

      — Эта тварь разбудила меня своим скулежом. А я так сладко спал…

      Бянь Жонг потянулся за ножиком, который всегда хранил в голенище левого сапога.

      Терпение Сюэ Яна окончательно пошатнулось. Он извлёк сворованный у Чжао Чжэюя меч (теперь это был его меч) и плавным пассом отправил его вперёд, складывая руки в стремительной смертельной печати. Выходя из-за укрытия, он видел, как медленно съезжающая с плеч голова успела дважды моргнуть, прежде чем блестящие в свете тлеющего костра глаза не остекленели навсегда. Маленький щенок выпал из ослабевших рук, и Сюэ Ян успел поймать его прежде, чем мёртвое тело придавило его своим бренным весом. Меч покорно вернулся в руку. Чан Фа окончательно проснулся и вскочил. Упругая земля пружинила под его неустойчивыми ногами, и сам он был нерасторопный и жалкий — хуже, чем кусок коровьего дерьма. Сюэ Яну не составило труда приставить меч к его горлу. Второй, искалеченной в детстве, рукой он прижимал к себе притихшего щенка.

      — Умеешь проводить ритуал упокоения души? — холодно спросил Сюэ Ян, смотря Чан Фану прямо в глаза. Ни единым меридианом он не желал, чтобы такая тварь, как Бянь Жонг превратилась бы во что похуже. А поскольку смерть была насильственной и едва ли душа упокоилась сама собой, ритуал надлежало провести, и сделать это как можно быстрее, пока душа ещё не отошла от тела на слишком большое расстояние.

      Чан Фан кивнул. Пальцы его шевелились, пытаясь сложиться в печать и призвать меч. Сюэ Ян молниеносно отрубил ему целую кисть и оскалился:

      — Приступай. И если вздумаешь меня надурить, я применю к тебе линчи. Клянусь, что верен своему слову!

      Воющий от боли Чан Фан прижимал к себе остатки руки. Он рыдал, пропитываясь кровью и слезами, а Сюэ Ян устало стоял над ним, прижимая к себе тёплое крохотное тельце щенка. Он был столь добродушен, что позволил Чан Фану вдоволь оплакать свою культю и даже перемотал её оторванным от ханьфу Бянь Жонга лоскутом ткани. Исключительно для того, чтобы тот не умер раньше, чем успеет провести ритуал.

      Задыхаясь и вздрагивая всем телом, Чан Фан присел возле своего мёртвого товарища. Подбородок у него трясся, и руки дрожали, но Сюэ Ян впитывал каждое его действие, выискивая в них логику и закономерность. Но их не было. Чан Фан весьма схематично приложил голову туда, где она должна была находиться. Сложил руки покойника на груди, расправил ноги. Сел рядом и, положив уцелевшую раскрытую ладонь на грудь мертвеца, замер. Губы его дрожали, но оставались безмолвны.

      — Что ты делаешь? — наконец, устав ждать, строго спросил Сюэ Ян.

      — М-молюсь, — выдохнул Чан Фу. — Э-это самый простой способ упокоить душу. Поговорить с ней. Вернуть тело в исходное состояние, если требуется, положить руку там, где ранее была душа, и ждать. Слов, сказанных вслух, душа уже не услышит.

      — И долго ты будешь молиться? — Сюэ Ян, хмыкнув, присел на корточки рядом. Щенка он спрятал за пазуху, но меч держал ровно у горла Чан Фана.

      — К… как только пойму, что у меня получилось. Или когда закончится моя ци.

      — И как ты поймёшь?

      — Станет тепло.

      Станет тепло, стало быть. Сюэ Ян нахмурился. Он был готов сию же минуту отсечь голову и этому придурку, но вдруг ощутил, что в самом деле ощущает холод. Плечи, лицо и руки будто лизнул прохладный ветер, хотя ни ветви деревьев, ни языки мягкого пламени, исходящие от костра, не колыхались.

      Чан Фан снова закрыл глаза. Сюэ Ян глубоко вдохнул и стал ждать.

      …и ждал так долго, что щенок, пригревшись у него на груди, тихо засопел, а ночное небо подёрнулось алой рассветной дымкой, вместе с которой погас огонь и пришло тепло. Оно лизнуло его мимолётно, промчалось вихрем и тут же исчезло, но Сюэ Ян точно знал, что чувствовал. Стало быть, именно так душа отпускала своё земное тело. Сюэ Ян надеялся, что она не отправилась на круг перерождения, а просто растворилась в эфире, точно её никогда не существовало.

      Чан Фан сидел, склонив голову. По щекам его текли слёзы, но подбородок уже не ходил ходуном, а замер в скорбной гримасе. Сюэ Ян встал.

      — Попробуешь мне отомстить — я убью тебя. Попробуешь за мной следить — я убью тебя. Будешь обо мне помнить, и я приду к тебе в самом страшном сне. И убью тебя.

      Чан Фан поднял на него подёрнутые слезами глаза.

      — Где город И?

      — Примерно в ста ли отсюда на север. Через деревню Шан и город Гуанси. Там будут чёрные смотровые башни. Высокие. Это начало города.

      Сюэ Ян, не выпуская меча из руки, покинул поляну, затылком ощущая провожающий его взгляд. Он не чувствовал никакой угрозы.

༺🌸༻

      Ван Иди разменял пятый десяток лет. Для человека без золотого ядра это почтенный преклонный возраст, которого не каждому смертному удавалось достичь. Он родился и вырос в городе И. Его предки прожили в этом сыром, пасмурном и холодном месте всю жизнь, и он не собирался нарушать эту традицию. Ему был знаком каждый дом и каждый его обитатель. Приезжих заклинателей, чистую, свежую и молодую кровь он приветствовал как собственных сыновей и дочерей, и предоставлял им, по договорённости с Господином Верховным Заклинателем, кров и пищу. Ван Иди считался старостой города, а потому на его плечах были обязанности по встрече и распределению заклинателей, отслеживанию состояния жилья, распределения казны, ведения бухгалтерских книг и закупок того, что не производилось в городе. Ван Иди курировал каждый аспект жизни города и порой совершенно забывал о своей собственной.

      Ван Иди никогда не имел детей, поскольку не пожелал бы никому родиться в столь гиблом месте, а потому и собственного хозяйства почти не вёл, предпочитая закупаться у тех соседей, что держали скот и ухаживали за огородами. Однако с каждым годом тело его сдавало, а работы не убавлялось. Лёжа перед сном в постели своего дома, который был построен ещё его прадедом для большой и громкой семьи, староста города слушал тишину и размышлял о том, что, должно быть, зря он не сошёлся ни с одной женщиной и, стало быть, зря не воспитал сына, которого мог бы обучить всем своим обязанностям. Напрасно пренебрёг молодостью, в которую бы мог вырастить себе опору и лекарство от одиночества. Теперь самый хороший, крепкий и высокий дом в городе молчаливо насмехался над ним, будто поджидая, когда же Бездна, наконец, сжалится и милостиво заберёт его с собой — прочь от бесконечной усталости, шума, смертей, дождей и влаги, что вечным туманом овевала неприветливый город.

      Сон всегда забирал Ван Иди нехотя, и объятия его были похожи на сжимающую горло материнскую утробу, что торопилась поскорее извергнуть его из себя, избавиться от инородного предмета. Ван Иди покорно принимал столько часов, сколько ему отводилось, и, лёжа ранним утром с бессонницей, молил Небожителей о помощнике. Или, хотя бы, о скорейшей смерти. Усталость, плетущаяся за ним по пятам, куда бы он ни шёл, ужасно ему опостылела.

      Когда в город пришёл Сюэ Ян, южная смотровая башня вопила в неистовстве барабанным набатом. Несущие пост заклинатели заметили его и едва не убили, случайно приняв за нечисть: до того он был худ, истерзан жизнью и бледен. Но глаза его обжигали энергией и полыхали такой злобой, которую не испытывала ни одна, даже самая лютая, тварь.

      Его, в пыльном чёрном ханьфу, с мечом на перевес и щенком за пазухой привели в дом Ван Иди.

      То было раннее утро, когда городу ещё оставалось спать, по меньшей мере, час, но когда Ван Иди уже не спал, а лишь лежал в постели без сна, снова и снова молясь Небожителям и предкам. То было утро, когда набат разбудил всех, и заклинатели в нижних одеждах и разной степени собранности высыпали из общежитий на улицу, держа в руках мечи, луки и стрелы. То было утро, когда простые жители только собирались вставать доить коров и вести их на пастбище, но, услышав набат, даже не потревожились встать с постелей, поскольку при реальной угрозе сработал бы огромный гонг на главной улице, а к таким тревожным шумам, как этот, они все давно привыкли. Перестук барабанов, тревожный и лающий, пел для них колыбельные и шептал ласковые слова.

      То было утро, когда Ван Иди глянул на мальчишку и едва сдержал слёзы: должно быть, Небожители его услышали. Должно быть, сжалились над несчастным стариком и таки послали ему помощь!

      Ван Иди распустил всех, махнув рукой, и завёл мальчишку в дом. Усадил на кухне и первым делом вскипятил воды для чая и сготовил нехитрый завтрак из хлеба и сыра. Мальчишка смотрел на него исподлобья, держа в руках меч и щенка. К поставленной перед ним тарелке с едой не притронулся, лишь спросил:

      — Есть молоко?

      Ван Иди налил в миску молока и поставил её на пол. Мальчишка опустил щенка, и тот принялся лакать угощение, разбрызгивая белые капли по деревянному полу. Только после этого Сюэ Ян принялся за свою еду, и пожирал её так голодно и быстро, так осторожно, что не обронил ни единой крошки. Он запивал хлеб и сыр обжигающим чаем, чтобы протолкнуть завтрак в глотку, почти не жевал пищу, а лишь измельчал её до того состояния, чтобы её можно было проглотить. При этом он смотрел на Ван Иди внимательным взглядом, и левая его рука подрагивала будто в нетерпении. Ван Иди заметил, что на ней отсутствуют первые фаланги пальцев, но рассматривать внимательнее не стал.

      — Как тебя зовут и зачем ты здесь? Знаешь ли ты, куда попал? — спросил Ван Иди, когда мальчишка, насытившись, поднял с пола щенка, закончившего лакать молоко.

      — Меня зовут Сюэ Ян. Я родом из дыры, что носит название Куйчжоу. И я пришёл в город И, чтобы стать добровольцем на службе Господина Верховного Заклинателя. Я знаю о Бездне, разумеется. И хочу получить своё жильё и жалование за ту работу, которую посилен выполнять.

      Ван Иди постучал пальцами по столу. Почесал редкую бородку, нахмурился.

      — Сколько тебе лет, Сюэ Ян из Куйчжоу?

      Юноша пожал плечами. Пальцы его ласково чесали щенка по холке между торчащими мягкими ушами.

      — Не знаю. Семнадцать? Или восемнадцать… Хм… — Сюэ Ян задумался, пытаясь высчитать свой возраст. Дни рождения он, конечно, не праздновал, но, хорошенько подумав, всё же ответил: — Семнадцать или восемнадцать. Точнее не скажу.

      — И у тебя уже есть золотое ядро, полагаю?

      — Да. И я уже ходил на ночные охоты. Я знаю, как убивать… тварей.

      — Раз так... Сюэ Ян, меня зовут Ван Иди. Я староста города, и контролирую здесь всё, что в моих силах. Слежу, чтобы каждому хорошо жилось, в меру, естественно, сложившихся обстоятельств, руковожу и распоряжаюсь. Золотого ядра у меня нет, и тело моё стареет. Мне нужен помощник, а поскольку детей у меня нет, не хочешь ли ты остаться в моём доме и выполнять ту работу, которой я тебя научу?

      Сюэ Ян смотрел на него с подозрением. Ответил коротко:

      — Я совершил много мерзости. Убивал людей. Грабил…

      Ван Иди рассмеялся: громко и, в самом деле, весело. Он смеялся и смеялся, и слёзы текли из уголков его глаз, точно горный ручей. Его неизвестно откуда взявшееся веселье всё продолжалось, и внутри становилось так воздушно-пусто и свободно.

      — Несомненно, — едва отсмеявшись, проговорил Ван Иди. — Несомненно, мой мальчик. Кого ты хотел испугать? Нет никаких сомнений, что честные и порядочные люди не придут сюда по доброй воле, чтобы остаться жить. По крайней мере, я таких ещё не встречал. Но если ты дашь мне слово больше не убивать людей, я готов принять тебя. Сегодня же напишу Господину Верховному Заклинателю. Тебе будет назначено жалование, и я выделю тебе комнату в этом огромном и бестолковом доме!

      Сюэ Ян резко выдохнул:

      — Я смогу убивать тварей? Помимо прочего?

      — Сколько угодно, — закивал Ван Иди.

      Ван Иди не выглядел совсем старым. Сюэ Ян оглядел его руки с пигментными пятнами, морщины на лице и шее, пергаментную кожу и жидкие седые волосы на голове. Старик так же не выглядел умирающим, но и полным силы — тоже. Должно быть, и янский корень его давно утратил свою мощь, а раз так, Сюэ Ян ничего не терял, соглашаясь. Он в любой момент мог взять в одну руку меч, в другую щенка и, совершив очередное убийство, убраться из города.

      Только он не желал больше странствий и скитаний. Он хотел жить в доме, будто нормальный человек. Он желал хотя бы притвориться таковым перед ликом Небожителей, и ради этой попытки стоит постараться вести себя иначе.

      — Значит, я согласен. Даю слово, что не стану убивать людей. И ещё: пёс останется со мной.

      Ван Иди только развёл руками. Он встал, всё ещё легкий от высушившего его смеха, и пробормотал себе под нос: «Пёс останется со мной».

      Это был лучший день в жизни Ван Иди. День, когда он взял на попечение босяка, убийцу, сироту и мальчишку, точно зная, что они смогут дать друг другу то, что каждый из них не мог получить в одиночку.