В молочной рисовой каше плавали размятые кусочки тыквы. Лань Сичэнь медленно водил деревянной ложкой по краю тарелки, пытаясь понять, что нужно делать со столовыми приборами, почему он до сих пор сидит здесь, не чувствуя тело, и отчего в голове так пусто. Он остался в столовой последним: все из ночной смены давно позавтракали и разошлись по комнатам восстанавливать силы. А он сидел, чувствуя одну лишь усталость, и ложка, зажатая меж пальцев, даже пустой казалась неподъёмной. Хотелось не то чтобы спать, но, скорее, просто исчезнуть. Раствориться в утихающих звуках Бездны. Стать тишиной. Темнотой. Ничем. Или чем-то таким всеобъемлющим, что тоже приравнивалось к «ничему». Мысли в голове походили на рисинки, плавающие в молочном сладком бульоне. Слипшиеся и скользкие. Последние перед забытьём.

       — Сказано же: не твоя вина! Какого гуя попёрся и сам чуть не сдох, теперь нацепил на себя маску мертвеца и ходишь скорбный.

       — А-Ян… — ласковый, предостерегающий голос.

       — Я что, не прав, даочжан? Не прав разве? Хуже одной смерти только две смерти! У меня тут уже сто лет никто не умирал, с хрена бы и начинать было?

       — А-Ян!

       Сюэ Ян недовольно замолчал. Лань Сичэнь поднял глаза: у входа в столовую стояло четверо человек. Сюэ Ян со своим супругом даочжаном Сяо, глава Не и господин Цзинь Гуанъяо. У ног Сюэ Яна вертелась усталая чёрная тучка, потираясь о тёмную мокрую одежду хвостом и боком. Сюэ Ян нежно гладил её по морде искалеченной рукой. Здесь каждый знал о том, что господин Сюэ не имел на левой руке первых фаланг, и каждый знал, что смотреть на это и, тем более, задавать вопросы, строго запрещено.

       — Прошу, позавтракайте. Полагаю, многие уже отправились восстанавливать силы после тяжёлой ночи. Не мешало бы и вам хорошенько выспаться и немного помедитировать. Вопрос с господином Цзинь Цзысюнем решим вечером: он уже мёртв, и мы упокоили душу. Едва ли наше промедление его обидит.

       — Благодарю, даочжан Сяо, — Цзинь Гуанъяо вежливо поклонился. Губы его, бледные и синие, жались друг к другу как одинокие дети в поисках тепла и ласки. Подбородок дрожал, но красные глаза сухи.

       — Еду сами найдёте, — Сюэ Ян кивнул на короткий коридор, ведущий из столовой в кухню. — Вам должны были оставить. Вечером сбор по команде перед сменой караульных. Пока отдыхайте. Надеюсь, обойдётся без очередных внезапных гонгов, — уже тише добавил Сюэ Ян и, кивнув Лань Сичэню, пошагал на выход из столовой вслед за Чжун.

       Сяо Синчэнь, улыбнувшись всем троим оставшимся, пошёл за ними следом — в холодную ветреную погоду с едва успокоившимся дождём и промозглой слякотью. Цзинь Гуанъяо растерянно замер на месте. Его растрепавшиеся волосы, некогда собранные в аккуратный хвост, пушились на концах, богатое золотистое ханьфу покрылось грязью, и белоснежный пион на груди напился мёртвой крови. Подсыхая, она стягивалась в корочку и трескалась по краям и середине, будто паучья сеть.

       — Сядь куда-нибудь. Принесу еды, — Не Минцзюэ, хмурый и, очевидно, тоже усталый, коротко кивнул Лань Сичэню и скрылся в коридоре. Наверняка помнил, как и что здесь расположено ещё со времён собственной службы.

       Цзинь Гуанъяо остался стоять. Лань Сичэнь рассудил, что занимать два стола на троих было бы нелепо и глупо. Они все плохо знали друг друга, но это не значило, что следовало держаться в стороне ото всех, кто не принадлежал к твоему клану. Быть может, многие (в особенности маленькие кланы) и предпочитали так делать, но Гусу Лань ханжеством никогда не славился. К тому же, это внезапное появление четырёх людей заметно взбодрило его, разболтало вязнущие тягучие мысли, заставило разум вернуться в тяжёлое тело. Почему бы не провести это утро в компании таких же, как он — усталых людей с разумом, обещающим покинуть неподъёмное тело. В конце концов, предложение разделить трапезу было, ко всему прочему, элементарным вежливым актом.

       Лань Сичэнь привстал со своего места, спросил тихо, но в пустом большом помещении его голос отражался от стен и звучал достаточно громко для того, чтобы его услышали.

       — Господин Цзинь, составите мне компанию? Разумеется, вместе с главной Не.

       Цзинь Гуанъяо кивнул. Он прошёл и, оправив кровавое испорченное ханьфу так, будто оно только что покинуло умелые руки ткачихи, присел на скамью напротив Лань Сичэня. От неловкого молчания их спас Не Минцзюэ, вернувшийся их кухни с двумя полными мисками уже остывшей каши и чистыми ложками. Одну из мисок он поставил рядом с Цзинь Гуанъяо, и тот нашёл в себе сил только на ещё один благодарный кивок.

       — Ешь, — строгим, будто приказным тоном велел Чифэнь-цзюнь. — Глава Лань. Приятно встретить вас поближе. Ночка вышла суровой, а?

       Не Минцзюэ повторил «су-ро-вой», и, не ожидая ответа, принялся хлебать остывшую вязкую сладковатую кашу с таким аппетитом, словно не ел, по крайней мере, последние десять лет. Цзинь Гуанъяо, посмотрев на него, послушно принялся за кашу. Лань Сичэнь, почти доевший свою порцию, исподволь рассматривал бледное лицо Цзинь Гуанъяо, его трясущиеся руки и неслышимые движения. Ел он осторожно и неторопливо, по сравнению с сидящим рядом с ним Не Минцзюэ. Ложка не касалась ни дна, ни стенок миски, и в рот погружалась бесшумно и аккуратно. Лань Сичэнь подумал было выразить своё сочувствие по поводу смерти Цзинь Цзысюня, но счёл момент неподходящим. К тому же, правила его клана запрещали вести разговоры за едой, а потому он доел свою порцию молча и, отложив ложку, остался сидеть за столом, хотя его не держала ни светская беседа, ни ожидание чего-либо ещё, последующего за едой.

       — Глава Лань, — едва доев, Не Минцзюэ расправил спину и довольно вздохнул. Выглядел он тоже потрёпано, но сила сквозила в нём опасная и горячая. Энергия крови и ци. «Бешеный Цинхэ» — так их звали за глаза. За выносливость. Порой излишнюю жестокость. Вспыльчивость и, вместе с тем, отчаянную справедливость и добродетель, приносимую в мир действенными, пусть и грубыми, методами. Чифэнь-цзюнь получил свою титул не просто так, и он отлично описывал своего носителя. Широкоплечий и высокий глава клана оставался готовым к бою даже после бессонной изматывающей сражениями ночи. Не Минцзюэ запустил руку себе за пазуху. Что-то зашуршало, и вскоре в его крупной широкой ладони оказался небольшой свёрток, перетянутый белой лентой. — Ваш брат просил меня передать это вам, как только узнал, что я отправляюсь к Бездне.

       — О.

       Лань Сичэнь тихо выдохнул. Почты он не получал, из-за проклятого ливня, уже давно. Послание от Ванцзи, ещё даже не раскрытое, но сухое и приятно лежащее в руке делало его тело тёплым и лёгким, подобным летнему ветерку. Осторожно спрятав свиток в правом рукаве, Лань Сичэнь встал из-за стола:

       — Благодарю главу Не за оказанную любезность.

       — Не стоит, — Не Минцзюэ тоже встал. Лавка под ним задребезжала, и, не ожидавший такой резкости Цзинь Гуанъяо тоже поднялся, так и не доев свою кашу.

       Губы Лань Сичэня дрогнули в неподобающей случаю улыбке.

       — Мы с вами, глава Лань, в одинаковых условиях. Ни к чему лишние любезности — я этого не выношу. Пускай это не покажется вам вопиющей невоспитанностью, которую часто приписывают клану Не.

       — Вовсе нет, — возразил Лань Сичэнь. — Благодарю, Не Минцзюэ. Господин Цзинь. Увидимся вечером.

       Цзинь Гуанъяо молчаливо кивнул. Лань Сичэнь медленно покинул столовую, стараясь, при этом, не ускорять шагу — ему натерпелось остаться одному и прочитать письмо Ванцзи.

       Сюнжчан.

      Полагаю, глава Не передал тебе это послание, хотя у меня нет уверенности в том, что он не откажет мне в этой маленькой просьбе. Как твоё самочувствие? Знаю, у меня нет поводов сомневаться в твоём боевом искусстве, но мне было бы гораздо спокойнее сидеть в сухости и тепле, зная, что ты, пусть и не в таких же комфортных условиях, но цел и здоров.

      Помнишь, я рассказывал тебе, что учу Сан-эра игре на гуцине, и, в частности, мелодии «Покой», которой он уделяет особое внимание? Я не могу сообщить тебе всего, поскольку это не моя тайна, но «Покой» разучивался для главы Не. Прошу тебя от себя, а не от Сан-эра: пожалуйста, найди способ уговорить Чифэнь-цзюня послушать «Покой» в твоём исполнении. По рассказам Сан-эра я понял, что глава Не упрям, горд и никогда не попросит помощи сам. Поэтому за него прошу я. Сделай это для меня, сюнчжан. Это очень важно для Сан-эра. А потому важно и для меня.

      Моё сердце растягивается, как тетива. Оно напряжено и ожидает команды. Готово выстрелить в любой момент. Вмещает в себя двоих, хотя раньше было заполнено единственно тобой. Простишь ли меня? Сам не знаю, как это выходит. Но твоя горечь всегда была моей. Теперь же его слёзы тоже стали моими, и наша тоска по старшим братьям слилась в одно.

      Я люблю тебя, сюнчжан. Только в этом я никогда не сомневался».

       Ветер колыхал концы распущенных волос. Капли дождя, заносимые под навес около общежитий, кололи щёки и лоб, впитывались в братскую ленту. Лань Сичэнь прислонился спиной к сырой стене, глубоко вдохнул. Сквозь прикрытые веки видел, как лениво ворочалась в своём могучем теле Бездна, жирная и властная, сонная и ленивая. Твари медленно сходили на нет, и солнце, не пробивающееся к земле, ярко окрасило тучи в грязно-розовый цвет увядающего рассвета.

       Может, так будет лучше. Может, Ванцзи стоит сосредоточиться на младшем наследнике Не. Лань Сичэнь уступит ему своё место. Дядя, может, и будет недоволен, но что такое его недовольство по сравнению с его подозрениями? Боги, да дядя будет просто счастлив!

       Нет, он не сможет уступить сяо кому бы то ни было.

       Лань Сичэнь сжал в кулаке конец налобной ленты, поднёс её к губам, касаясь мягко и нежно. Он чувствовал смутную тревогу внутри себя. Он знал, что сяо никогда не отречётся от их любви, и что они всегда будут стоять друг для друга на первом месте. Как бы неправильно и аморально это ни было. Вовсе не страшно, что Не Хуайсан займёт его место кем-то, потому что изначально это место было только одно, и оно навсегда занято им, Лань Сичэнем. Но Лань Ванцзи нашёл внутри себя каверну, и заполнил её дружеским теплом, которое смогло перерасти в нечто большее. Это пугало. И радовало. Они не зациклены друг на друге, и, предпочтя друг друга всем прочим, совершили осознанный выбор.

       «Твоя горечь всегда была моей. Его слёзы тоже стали моими…»

       Возвращаться в комнаты не хотелось. Вновь видеть людей из своего клана, быть для них главой — тем, от кого ожидают мудрых решений и ответов на все вопросы. Малодушное желание: быть только лишь братом, любимым, племянником, старшим, младшим, учителем… Жить с Ванцзи где-нибудь на краю клана, чтобы никто их лишний раз не трогал, и ни у кого бы не возникало вопросов про наследников и жену. Любить нежно, пусть и скрыто, но всё же не так опасно и горько, как сейчас, когда вся твоя жизнь на виду, а ты лишь пример для подражания. Лишь тот, кто имеет власть над всем в своём клане, кроме себя самого. Нет воли распоряжаться ни своей судьбой, ни, тем более, чувствами.

       Дождь продолжал срываться с неба мелкими слезами. Лань Сичэнь был рад, что хоть кто-то — хоть что-то — в этом мире имеет право плакать в своё удовольствие. Пусть даже оно столь разрушительно для остальных.

༺🌸༻

       Первое, что слышно при пробуждении — не прекращающийся звук дождя. То, что раньше звучало мелодией, стало для всех набатом. Капли скакали по крышам и окнам, и каждая наполняла лужу, делая её рекой. Уже темнело, но все ещё спали в своих кроватях — неуютных и влажных, потому что даже огню в жаровнях не под силу иссушить всю ту влагу, что посылали им Небеса.

       Лань Сичэнь встал тихо. Его привычка засыпать и просыпаться в одно и то же время, привитая в клане, сильно мешала ему существовать по новым правилам. Сон короток и беден на силы, но час медитации перед ним сделал организм менее усталым и более бодрым. Ханьфу ложилось на плечи привычной прохладной тяжестью. Гребень скользил по волосам гладко. Тугая лента на лбу держалась крепко. Шаги бесшумны, и сон товарищей по клану ничто не потревожило. Тихое эхо от шелеста одежд шепталось за спиной, пока Лань Сичэнь неспешно шёл по коридорам на выход. Ножны с мечом прибивали шаги к полу. За стенами слышалась возня: кто-то спал в своих кроватях, кто-то снаружи продолжал вести вялую битву с Бездны, основная активность которой практически спала до самого захода. Время ещё есть.

       Ещё издалека Лань Сичэнь заметил смешение бело-золотых одежд. Группа людей из Ланьлина стояла у самого входа в общежития, резкие движения сопровождали громкие возгласы. По мере приближения Лань Сичэнь начал различать людей: Цзинь Гуанъяо стоял, прижатый к стене мужчиной на две головы выше него самого. Мужчина вдавливал предплечье в грудь Цзинь Гуанъяо и время от времени легонько встряхивал его. Позади напавшего стояло ещё двое высоких молодых людей, возрастом чуть старше Лань Сичэня.

       — Правила существуют для всех, Цзинь Жуйвэнь, — спокойно и тихо продолжал разговор Цзинь Гуанъяо, начало которого Лань Сичэнь пропустил. — Мы не можем вывезти тело Цзинь Цзысюня с территории города И. Каждому из нас рассказывали, чем это чревато. Пожалуйста, отпусти меня. Давай не будем превращать наши разногласия в драку — нам всем нужно поберечь силы.

       Тот, кого назвали Цзинь Жуйвэнем, ещё раз тряхнул Цзинь Гуанъяо за грудки. Лань Сичэнь хотел уже было ускорить шаг и прийти ему на помощь, но Цзинь Гуанъяо, вздохнув, сконцентрировал силы в правой руке и тяжело толкнул схватившего его заклинателя в живот. Не ожидавший такого резкого ответа, тот отлетел на несколько чжанов, согнувшись. Дышал тяжело не то от боли, не то от унижения. Двое за ним рванули вперёд, но Цзинь Жуйвэнь остановил их взмахом руки. Цзинь Гуанъяо положил ладонь на рукоять меча, но доставать его не спешил.

       — Прошу меня извинить за столь подлый приём. Ты не оставил мне выбора. Правила существуют для всех, и тот факт, что глава нашего клана также является Господином Верховным Заклинателем не даёт нам права делать для себя исключения. Тело Цзинь Цзысюня предадут Бездне, как и положено, через четверо суток после смерти. Пожалуйста, давайте закроем этот разговор и больше не станем к нему возвращаться.

       — А как же семья? Горе матери, которая не увидит сына? — вперёд подался один из тех, кто стоял позади Цзинь Жуйвэня.

       — Она запомнила его живым и тёплым. Это лучше, чем увидеть обескровленный истерзанный труп. Полагаю, это зрелище лучше не видеть вовсе, в особенности матери.

       — Позволю себе вмешаться, — Лань Сичэнь подошёл ближе и мягко склонился в лёгком поклоне.

       — Глава Лань, — Цзинь Гуанъяо с охотой вернул ему любезность. Двое других приветственно сложили руки перед собой, но их полупоклон закончился так же быстро, как проходит ночь после бессонного дня.

       — Господа, Цзинь Гуанъяо прав: если вывести мёртвое тело за пределы города, ничего хорошего из этого не получится. Вы лишь подвергнете опасности себя, тех, кто попадётся вам на пути, а также душу умершего. Полагаю, вы не хотите такого исхода.

       Положение адептов клана, пусть и не подвластного Гусу Лань, не давало троим возразить чужому главев той форме, в которой они возражали Цзинь Гуанъяо. Лишь чуть дёрнувшиеся уголки губ да прищуренные глаза выдавали всю степень недовольства и несогласия.

       — Прошу меня извинить, если вы не против, я бы хотел попросить господина Цзинь помочь мне, — Лань Сичэнь чуть повернулся к Цзинь Гуанъяо, чтобы посмотреть на его реакцию. Тот мягко улыбнулся — совершенно очаровательной, немного детской улыбкой.

       — С удовольствием помогу главе Лань, если это будет в моих силах.

       Лань Сичэнь улыбнулся в ответ, и медленным шагом направился вперёд. Цзинь Гуанъяо шёл по правую сторону от него и молчал. Только когда расстояние между ними и входом в общежития стало достаточным, он произнёс:

       — Вам не обязательно называть меня «Господин Цзинь», глава Лань.

       — Что же, а вам не обязательно называть меня «Глава Лань». Хотя бы пока мы наедине. Я приношу свои извинения за то, что вмешался в ваши клановые дела, однако вы собрались прямо на входе, у меня не было иного пути наружу. К тому же, разворачиваться и уходить, когда меня уже видели, тоже некрасиво.

       Сапоги вязли в хлюпкой почве. Ханьфу быстро намокало и тяжелело, волосы начинали неприятно липнуть к лицу, но пускать в расход внутренние силы на то, чтобы выглядеть прилично для них сейчас казалось непозволительной роскошью. Даже длинные волосы Цзинь Гуанъяо, за завтраком выглядящие пусть растрёпано, но всё же сухо после прошлой ночи, медленно начинали слипаться на концах.

       Лань Сичэнь шёл по давно выученному маршруту: через внешний круг города ко внутреннему, к деревянным воротам мимо дежурных и погрязших в раскисшей земле кустов, мимо ручьёв и луж с отражающимися в них стремительно набухающим темнотой небом. Цзинь Гуанъяо шёл молча и даже не спрашивал, куда его ведут и какого рода помощь нужно будет оказать Главе Лань. Он полагал, что справится со всем. Либо был уверен, что Лань Сичэнь не попросит у него чего-то непосильного ему. Тишина меж ними не ложилась жирным слоем на неудобство и скованность. Она была уютной и комфортной, точно сухое тёплое ложе после изматывающей ночной охоты.

       Лишь когда они оба отворили калитку и вошли во внутренний круг — спокойный и тихий, будто не существовало никакой Бездны и тёмных тварей — Лань Сичэнь заговорил вновь:

       — По правде сказать, этот путь я обычно проделываю в одиночку. До заката я всегда прихожу сюда и покупаю у местных жителей некоторые продукты для ужина — что-то из того, что они производят самостоятельно. В последнее время — с тех пор, как начался дождь — Сюэ Ян решил не брать с жителей еды: урожай погиб, и заготовленного едва ли хватит на то, чтобы прокормится самим. Я хожу лишь за молоком и, бывает, хлебом.

       — Сюэ-гунцзы писал мне о нехватке продовольствия. Примерно с год назад Господин Верховный Заклинатель поручил мне ведение дел с городом, потому я и был заочно знаком с Сюэ Яном. Как только закончится дождь и подсохнет земля, из Ланьлина обязательно приедет помощь.

       — Не сомневаюсь, другие кланы тоже захотят внести свой вклад, — кивнул Лань Сичэнь.

       Узкие улочки тоже тонули в воде. Вырытые местными жителями канавы собирали воду и бурым потоком справляли его к ближайшей от поселения реке. Не было слышно ни птиц, ни скот, ни людской клёкот голосов. Лишь в окнах горел свет, да щипал заунывную струну постепенно крепнущий ливень. В такие дни, как этот, приятно было вечером вернутся в дом и уснуть в мягкой постели, обнимая Ванцзи, целуя его волосы, чувствуя тёплые губы на своём лице. И мелодия льющейся с неба воды пела им колыбельную.

       Теперь Лань Сичэнь ненавидел дождь, Бездну и сам город И. Он искренне восхищался и недоумевал, как Сюэ Ян мог добровольно прийти сюда жить, выбрав, при этом, заклинательский путь. И как даочжан Сяо захотел остаться с ним здесь. В месте, которое порождает всё самое гнусное и печальное в душе. Ему и раньше хотелось, как можно скорее вернуться домой: обнять брата и забыть обо всём, что здесь происходило. Теперь же, с обострением ситуации, мысли о доме ранили ещё болезненнее и глубже.

       Нужный дом показался из-под опускающегося тумана бледным рыжеватым светом. Лань Сичэнь отворил калитку из набухшего посеревшего от времени дерева, и её скрип прозвучал пронзительно-остро в застывшей тишине улиц.

       На скрип вышла пожилая женщина. Она застыла на крыльце дома, держа перед собой масляный фонарь и вглядываясь в сумерки.

       — Добрый вечер, момо. Лань Сичэнь прошёл во двор, и Цзинь Гуанъяо неуверенно ступил за ним.

       — А, — женщина выдохнула. — Это ты, гуайгуай?

       — Да, — Лань Сичэнь вежливо поклонился. Цзинь Гуанъяо повторил его жест.

       — Добрый вечер, момо. — Если он и удивился тому, как простая старушка обращалась к Лань Сичэню, то ничем это не показал.

       Момо проворно нырнула обратно в цвета яичного желтка свет домика и показалась оттуда с большим кувшином молока в руках. Лань Сичэнь внезапно вспомнил, что совсем забыл взять с собой предыдущий, чтобы вернуть его на замену.

       — Момо, ваш кувшин… Боюсь, остался у меня.

       — Ерунда, — старушка протянула кувшин Цзинь Гуанъяо, и тот с поклоном принял его. — В следующий раз принесёшь.

       — Нужна ли вам какая-нибудь помощь? — спросил Лань Сичэнь.

       Старушка замахала руками:

       — Мне стыдно, что ты, что ты! Увидят — засмеют! Господин заклинатель помогает какой-то старухе! Ещё чего! Идите себе. Хватает и того, что вы защищаете город. Для такой, как я, дожить последние годки в спокойствии и уверенности — лучшая участь.

       — Возьмите, — Лань Сичэнь протянул момо несколько монет. Этого было достаточно, чтобы оплатить, по меньшей мере, десять таких кувшинов молока.

       Момо спрятала сухую ладошку, не державшую фонарь, в карман. Небо совсем потемнело, и теперь одна только лампа освещала троих людей, застывших под дождём.

       — Пожалуйста. Возьмите, — Лань Сичэнь не опускал руки. — Ведь иначе вы сильно меня обидите.

       Старушка взяла у него с ладони одну монету.

       — Иди, гуайгуай. И приходи завтра. Корова покуда доится — будет, что поесть. Мне одной много, а с вами грех не поделится. Идите с миром.

       Раскланявшись, Лань Сичэнь и Цзинь Гуанъяо покинули крохотный дворик, залитый огромными, в форме квадратных грядок, лужами. Старушка скрылась в доме. Лань Сичэнь вытащил из-за пазухи талисман и, активировав его, направил плыть по воздуху перед ними, освещая путь. До дежурства оставалось чуть меньше трёх часов, и за это время нужно было успеть приготовить ужин для тех, кто дежурит сейчас.

       Идущий рядом Цзинь Гуанъяо нёс кувшин бережно, одной рукой прижимая его к себе, а второй поддерживая на нём крышку сверху. От помощи Лань Сичэня он отказался. Зато вызвался помочь на кухне, и Лань Сичэнь согласился: обычно он просил кого-то из своих. Но видеть их с каждым разом хотелось всё меньше, а Цзинь Гуанъяо — не связанный с его кланом, не знающий слухов и воспринимающий его совершенно иначе — оказался глотком сухого летнего воздуха. Новым лицом у Бездны, которое, к тому же, мгновенно располагало к себе уверенностью и безукоризненной вежливостью. Ненавязчивостью. Готовностью помочь.

       Собранные рукава ханьфу покрылись тонким слоем мучной пыли. Тесто под ладонями упруго проминалось, лепилось послушно в круглые пышные маньтоу. Лань Сичэнь лепил их быстро и ловко, складывая на паровой противень рядом друг с другом. Цзинь Гуанъяо в это время помешивал в котелке едва бурлящую похлёбку. Кухня наполнилась влажным теплом, и звуки посуды практически полностью перекрывали дождевые песни.

       — У вас ловко получается, Цз… Лань Сичэнь, — Цзинь Гуанъяо, зажав в руках длинный деревянный черпак, внимательно следил за тем, как тонкие пальцы быстро нарезали скатанный в длинную колбаску ком теста, разминали его и придавали аппетитную округлую форму.

       — Благодарю. У нас в клане предусмотрены дежурства на кухне, и раньше мы с братом много времени проводили там вместе, иногда задерживаясь подольше, чтобы попробовать сделать что-то новое из того, что у нас было…

       — Больше не проводите? — Цзинь Гуанъяо отложил черпак. Поправил лезущие в лицо пряди собранных в высокий пучок волос, подобранных алой лентой с янтарными бусинами на концах. Бусины эти, оказавшись в банте, тихонько позвякивали, стукаясь глянцевыми боками друг о друга.

       — С тех пор, как стал главой клана, по статусу не положено, — грустно улыбнулся Лань Сичэнь. Но охота поделать что-то такое простое и незамысловатое осталась.

       — Готовка не такое уже и простое дело, — Цзинь Гуанъяо с сомнением вгляделся в побулькивающую похлёбку, которую варил под чутким руководством главы Лань. Руки его, ранее державшие только меч и, в лучшем случае, кинжалы, орудовали непривычно маленьким ножом неумело и медленно, но со всей осторожностью и деликатностью. Лань Сичэню такая старательность показалась ужасно милой.

       — Но ты справился, — подбодрил Цзинь Гуанъяо Лань Сичэнь, укладывая последнюю паровую булочку и накрывая будущие маньтоу крышкой.

       Цзинь Гуанъяо улыбнулся, но улыбка лишь едва тронула губы и тут же сползла с лица, не коснувшись глаз.

       — Скажи, Лань Сичэнь… Ты скучаешь по брату?

       Лань Сичэнь едва удержался себя от того, чтобы не дёрнуться от неожиданного вопроса. Ставя кастрюльку с маньтоу на печь, он машинально поправил щекочущие лоб длинные пряди, выбившиеся из-под ленты тыльной стороной ладони. Отряхнул друг о друга руки, поднимая в воздух облачко мучной пыли. Сжался внутренне весь — всего на мгновение — и выдохнул:

       — Больше всего.

       Голос, как ему показалось, прозвучал виновато и стыдливо, хотя Цзинь Гуанъяо не придал изменившемуся вдруг тону особого значения. Из тактичности ли, или же правда этот ком вины в горле был слышен только Лань Сичэню?

       — Я очень переживаю за Сюань-гэ. И скучаю по нему. Все думают, будто это был какой-то хитрый план — сблизиться с главой клана, сделать так, чтобы он признал меня своим сыном. Каждый привык видеть во мне тень Сюань-гэ, а теперь глава велел им всем слушать меня так, как они бы слушали первого наследника. Понимаю, почему они не хотят этого делать. Но, Лань Сичэнь, я бы отдал столь многое за то, чтобы всё оставалось по-прежнему. Я мог бы прожить тенью Сюань-гэ всю свою жизнь, только бы он оставался здоров. Ценой его безопасности мне не нужно ничьё признание.

       Когда Цзинь Гуанъяо поднял взгляд, глаза его блестели. Лань Сичэнь подошёл к нему, потушил жаровню под большим котелком и забрал у него из рук черпак.

       — Тебе не в чем себя винить. Ты держишься достойно.

       — Прости за откровенность. Знаю, что мы очень мало знакомы.

       — Да, — Лань Сичэнь отложил черпак на стол. Оправил чуть съехавшее с плеча ханьфу и улыбнулся: — Но мне не нужно много времени, чтобы понять, какой человек передо мной. К тому же, прошлой ночью Бездна достаточно сказала всем, кто хотел её услышать.

       Цзинь Гуанъяо в замешательстве опёрся спиной о каменный угол. Холод медленно проникал сквозь несколько слоёв одежды, и кухонный жар на лице ощущался горячим пятном на щеках и лбу. Стыдливое откровение между ними растаяло в ароматах готовящегося ужина. Лань Сичэнь накрыл крышкой котелок с густой похлёбкой и, повернувшись, ласково улыбнулся Цзинь Гуанъяо.

       Впервые за долгое время у Бездны он не мечтал остаться один.