– Давай, Лань Чжань…

Тьма клубится у пальцев, медленно сгущается, невидимая пока глазу, но ощутимая. Даже на чистейшей земле Облачных Глубин она таится в толще земли, в воздухе, в корнях и ветвях деревьев, и Вэй Ин осторожно собирает её, как раннюю ягоду, по крупицам, бережно удерживая в ладонях.

Больше всего частиц тянет со стороны центральной части ордена, оттуда, где четыре дня назад судили Лань Ванцзи.

Где четыре дня назад он едва не погиб.

Вэй Ин не сразу узнал об этом, но стоило ему увидеть посеревшего Лань Сичэня, он сразу сложил два и два и задал правильный вопрос. И Лань Сичэнь привёл его сюда.

– Лань Чжань.

Воздух в цзинши нагретый и сухой и пахнет терпко и горько – травами, кровью, болезнью. По ту сторону низкой постели, ближе к стене, слабо мерцают угли в жаровне, неярким светом очерчивая силуэт Лань Ванцзи и черноту ужасных ран.

Иногда в провалах, изрывших спину Лань Чжаня, Вэй Ину мерещатся кости. Хорошо, что вокруг слишком темно, чтобы он действительно мог их увидеть. Он-то знает, они там есть. Отбросив человечность и ткнув наугад в кровавое месиво, которым стало когда-то очень красивое тело, можно будет потрогать ребро. Или позвонок. Коснуться, так сказать, Лань Ванцзи изнутри и узнать, убедиться наконец-то, что он такой же, как и все остальные – в нём течёт кровь, ему бывает больно. Он может умереть. Как совсем обычный человек.

Показать бы этот кошмар ланьчжаневу обожаемому дядюшке, чтобы посмотрел, что он допустил. Чтобы увидел, что он сотворил своим гуевым воспитанием. Но Лань Ванцзи здесь уже почти пять дней, мечется, бредит, стонет от боли, не приходя в себя, едва узнаёт Сичэня, когда его сознание чуть-чуть проясняется, но никого, кроме брата и Вэй Ина, рядом с ним не было. Будто бы никому в ордене и вовсе нет до него дела.

Может быть, так и есть, думает Вэй Ин, задыхаясь от злости, вины и бессилия. Может быть, им и всё равно, умрёт он или нет. Они вспомнят о своём лучшем заклинателе, когда он снова станет лучшим.

Если станет. После того, что с ним сделали. Что Вэй Ин с ним сделал. Не своими руками, но всем собой: сам того не ведая, подвёл к самому краю и столкнул вниз, где его встретили презрение собственной семьи и смерть за порогом. Вэй Ину никогда не казалось, что Лань Ванцзи собирается шагнуть за ним в бездну, а на деле вышло ещё хуже – он упал в неё в одиночестве. Вместо того, кто на самом деле должен был заплатить эту цену.

Вэй Ин заставляет себя не думать. Потому что, если он продолжит, эти мысли сведут его с ума, собьют с шаткого моста осознанности и долга, за который он сейчас хватается так отчаянно. И на этот раз вытащить его будет некому, Лань Ванцзи было бы хорошо для начала просто выжить. Выжить, чтобы больше никогда не совершать таких немыслимых, таких глупых, таких бесполезных и страшных жертв.

– Лань Чжань.

Чужая ладонь горячая и влажная. Лань Ванцзи качает на волнах лихорадки от вечера к утру, ему то холодно до озноба, то жарко до испарины, но, когда жар отступает, он на некоторое время приходит в себя. Как сейчас.

– Я знаю, тебе очень плохо.

Вэй Ин касается его пальцев. Массирует центр ладони, мягко перекатывается по костяшкам вверх и вниз в бестолковой попытке удержать Лань Ванцзи в сознании. Или, может быть, Вэй Ин делает это для себя, веря, что безболезненное прикосновение может быть приятным для того, кому каждый глоток воздуха даётся только в обмен на страдания.

– Мне нужно, чтобы ты мне помог.

Лань Чжань слышит его, слабо сжимает руку в ответ. Несколько десятков ударов сердца назад он назвал его по имени. Одними губами, беззвучно.

Немного легче ему обычно становится к рассвету. Вчера он сумел поздороваться с братом, а сегодня, хотя солнце ещё не встало, узнал Вэй Ина. Это хорошо. Но этого мало, он до сих пор теряет кровь, он горит ночами пожарче печки, он не способен оставаться в сознании дольше половины палочки благовоний, и такими темпами он будет восстанавливаться не быстрее незаклинателя. В том случае, если вообще восстановится.

Вэй Ин знает причину. Они с Лань Сичэнем знают. Дисциплинарный кнут глубоко изранил не только его физическое тело, но и меридианы, хотя и не должен был. Предполагалось, сказал Лань Сичэнь, что наказание только единоразово лишит сил, но в дальнейшем не помешает восстановлению, но.

Но. Золотое ядро продолжает вырабатывать духовную силу, но через повреждённые каналы она утекает так же, как кровь – через открытые раны, а Лань Ванцзи слишком ослаблен, чтобы мочь это остановить. Конечно, Лань Сичэнь ничего не мог сделать, но его хочется высечь самого, чтобы не смел быть таким здоровым и печальным, когда Лань Чжань…

Вэй Ин не может не представлять, как страшно ему сейчас. Страшно, больно и холодно. Разве способна лихорадка по-настоящему согреть привыкшее к подпитке ци тело и лишившееся её в одночасье?

– Ты теряешь ци, Лань Чжань. Сам чувствуешь. Но ты это поправишь, если тебя подлечить, ладно?

Повреждения, к счастью, не необратимые, это не потеря ядра, но порочный круг замкнулся тошнотворно быстро. Лань Чжань не может медитировать в таком состоянии, и это очевидно. Сейчас его невозможно даже перевязывать, как следует, не причиняя с каждой сменой повязок ещё больше немыслимой боли. Но чтобы прийти в себя, ему нужен постоянный ток ци, который восстановился бы, если бы духовные каналы были в порядке. Но они не в порядке. А чтобы привести их в порядок, Лань Ванцзи нужно медитировать.

Конечно, Лань Сичэнь делится с ним силами. Но у него есть и много другой работы, а находиться с братом «в его уединении без прямой необходимости» ему указом старейшин и вовсе запрещено. Поэтому он рядом не всегда.

А у Вэй Ина, добровольно (он пока называет это так) запертого здесь же, полно свободного времени и почти утрачена способность ко сну. Отличная комбинация, чтобы сто раз обдумать и предложить Лань Чжаню другой вариант.

– Выслушай, – Вэй Ин сжимает его ладонь, привлекая внимание. – Тьму можно заставить лечить раны. Но я не могу это сделать без тебя, поэтому тебе…

Раньше Вэй Ин никогда бы не подумал, что тихий, едва слышный выдох способен его перебить, но теперь замирает на полуслове. Нет. Это было «нет».

Он вздыхает сам, гладит большим пальцем запястье Лань Ванцзи, где поверхностно частит пульс, смотрит на бледное, осунувшееся лицо, а в груди у него щемит и ноет. Он может сколько угодно желать собственными руками добить оставшихся в живых старейшин, сколько угодно клясть старика Лань, сколько угодно просиживать штаны у постели Лань Чжаня, но он ведь сам во всём виноват. Если бы благородному, смелому и очень-очень глупому Лань Чжаню не пришлось его защищать, если бы он не…

Сейчас не стоит об этом думать. можно будет подумать как-нибудь потом, когда Лань Чжань решит всё-таки не умирать. Вэй Ин не уверен, что вынесет ещё одну смерть на своей совести.

– Тц, Лань Чжань, сказал же, выслушай сначала. Я дам её тебе сам. Она… уже будет похожа на ци, не навредит, тебе нужно будет только направить её тем же путём, что и ци. Или позволить мне провести её самому, я никак не могу сделать это извне...

– Нет.

Цзинши понемногу наполняется предрассветными сумерками. Вэй Ин вздыхает и отпускает ладонь Лань Ванцзи, не успев заметить, как вздрагивают его пальцы, пытаясь ухватить пустоту.

– Лань Чжань, Лань Чжань, ты почему такой вреднющий, это просто кошмар…

***

Вэй Ин снова спрашивает его на следующее утро. Лань Ванцзи вроде бы немного лучше, но вроде бы и точно так же, как вчера. Он ненадолго приходит в себя под утро, с трудом делает несколько глотков воды, на пару ударов сердца открывает глаза, но это всё, на что у него хватает сил. Может быть, Вэй Ину просто хочется верить, что он поправляется.

В последние дни он просыпается около полудня, когда Сичэнь приходит обрабатывать раны. Боль безжалостно вырывает его из зыбкого забытья, и с какой-то стороны это даже хорошо. Сразу после наказания никакой силы боль не могла вернуть его в сознание. Теперь – может. Но теперь Вэй Ин знает, как звучат его глухие, рваные стоны и какими пугающе слабыми стали его пальцы. Он предпочёл бы не узнать этого никогда.

– Лань Чжань, ты пойми, это безопасно, я так делал… Представляешь, никаких экспериментальных методов, всё проверено. М-м? Знал бы ты, Лань Чжань, какие раны я так затягивал…

Хорошо, что Лань Ванцзи не спросит, какие и когда, думает Вэй Ин. Он и здоровым был не самым разговорчивым молодым человеком. Но иногда незнание – это к лучшему.

– У тьмы есть сродство к плоти, ей не так уж сложно управлять, если не собирать с осквернённых кладбищ. Нет, нет, Лань Чжань, не бойся, все трупы в окрестностях Гусу в безопасности. Хотя, конечно, не удивлюсь, если у вас и покойники образцово послушные, лежат там себе, зла не держат… Так вот, я соберу её сам, изменю так, чтобы тебе было проще, а тебе нужно будет только не дать своей ци нейтрализовать тьму, понимаешь?

Он не отвечает. А Вэй Ин, взглянув на него: «Лань Чжань? Ну, не упрямься, помочь же пытаюсь», – вдруг понимает, что он спит. Во сне его дыхание становится медленнее и немного глубже, ровнее, и Вэй Ин, конечно, моментально затихает. Лань Чжаню нужно спать, не терять сознание и не тонуть в жарком бреду, а просто спать, когда он может.

Было бы очень хорошо, если бы сон исцелял его так, как должен исцелять заклинателя.

***

Вэй Ин пробует снова. И снова. И снова.

Лань Ванцзи восстанавливается слишком медленно. Вэй Ин не лекарь, он не знает, как должно быть по-правильному, и может только сидеть рядом и наблюдать, наблюдать, наблюдать как Лань Ванцзи страдает, ломаясь от боли и теряясь где-то в глубине своего разума. Раны и лихорадка изматывают его, и никто не может ему помочь, жар не сбивается холодными компрессами, боль не снимается травяными отварами, которые передают целители, а ужасные воспалённые следы продолжают кровоточить от малейшего движения.

Шрамы останутся кошмарные.

Слабость Лань Ванцзи оседает на языке вязкой горечью, которую невозможно сглотнуть. Вэй Ин видел этого удивительного человека разным: видел твёрдо стоящим на ногах, видел упрямым, видел сомневающимся, видел разбитым, но всегда, даже в самые тёмные дни, он оставался сильным и достойным соперником, верным и надёжным союзником, благородным и недосягаемым, точно сошедшим с небес небожителем. Но таким, замершим в полушаге от смерти, хрупким и больным Вэй Ин не видел его никогда.

Хуже всего то, что в этой жертве не было никакого смысла. Спасать было некого и незачем, от него, Вэй Усяня, Старейшины Илина, осталось уже одно только имя да страшные сказки о чудище с мёртвой горы. Но Лань Ванцзи это сделал. Упрямый, своенравный дурак.

Изо всех сил давя нервную улыбку, Вэй Ин думает, что совсем не удивится, если первым, что Лань Чжань скажет ему, когда пойдёт на поправку, будет очередная отповедь о Тёмном пути.

Если, поправляет он себя тут же. Если.

***

К девятому дню Вэй Ин не выдерживает. Измучив самого себя сомнениями, стоит или не стоит ему попробовать помочь Лань Чжаню, не дожидаясь его сотрудничества, в один из вечеров он вместо пожелания доброй ночи говорит Лань Сичэню:

– Не уходите.

И рассказывает ему всё. О тьме, о том, что хочет сделать, о том, что потребуется от него, Сичэня, чтобы уберечь и так истерзанные духовные каналы Лань Чжаня, о своей готовности взять ответственность. Он не надеется на положительный ответ для себя, но для Лань Ванцзи? Ведь Лань Сичэнь готов ради брата на всё, верно? Сам Вэй Ин, его жизнь, его нахождение на территории Облачных Глубин здесь и сейчас – прямое тому доказательство.

Тень набегает на лицо Лань Сичэня. Вэй Ин ждёт, решительный и недобрый.

– Вы уверены, господин Вэй, что это не навредит ему? Вы можете дать слово?

Горячий, горький воздух на мгновение кажется свежим ветром, с плеч сваливается здоровенный булыжник, а сердце вдруг сжимается. Когда-то, целую жизнь назад, Вэй Ин точно так же сидел у постели искалеченного брата и мечтал, чтобы кто-нибудь помог ему, помог им. Чтобы пришёл, подсказал решение, поделился уверенностью и надеждой.

И не нужно Лань Сичэню знать, что Вэй Ин уже не способен ни верить, ни надеяться.

– Для этого вы здесь.

Лань Сичэнь молча укрывает цзинши дополнительным барьером и садится напротив Вэй Ина.

– Скажите мне, что делать, господин Вэй.

Лань Чжаню достался очень хороший брат.

– Что же, Цзэу-цзюнь. Сначала мы с вами потренируемся просто так, давайте сюда вашу ци…

Нельзя позволять тьме и ци вступать в контакт, хотя обе энергии тянутся друг к другу. Духовная сила нейтрализует тьму, разбивает на волокна и растворяет, это известно. Тьма же пронизывает ци, лишает синхронности внутри самой материи и отхватывает по кусочкам, подпитывая саму себя. Лань Сичэнь нехорошо хмурится, и Вэй Ин демонстрирует, что может за три удара сердца заставить свою инь истончиться и пропасть без следа.

Запрещать им взаимодействовать можно сознательно, и этому они с Лань Сичэнем учатся, соприкасаясь энергиями. Пробуют, чтобы почувствовать, как и когда инь влияет на ян и наоборот. Потому что Лань Сичэню нужно будет окутать тьму своей ци как барьером, не вредя ей, и провести по меридианам брата, а Вэй Ин не может толком объяснить, как это сделать, хотя должен мочь. У него же, вроде как, есть золотое ядро, да? Он же, вроде как, прекрасно понимает, как справляться с инь и ян внутри одного тела? К сожалению, но Лань Сичэню знать этого не следует, всё, что у Вэй Ина есть – это логика. И немного сарказма.

Он сказал Лань Ванцзи, что метод не экспериментальный, но не был до конца честен, конечно. То есть… он не обманул. Но не договорил. На самом деле он понятия не имеет, возможно ли подобный фокус провернуть со светлым заклинателем с золотым ядром, который к тому же сам не умеет усваивать тьму. Вэй Ин знает, как лечить свои травмы, как наполняться инь до тошноты и мигрени, как топить в ней рваные края опустевших, спавшихся духовных каналов, как собирать себя по кускам, позволяя ей протягиваться сквозь раны и обвивать осколки костей. Но он не уверен, сможет ли точечно, локально воздействовать своей тьмой на другого человека изнутри.

Что не мешает ему попробовать. И убедить Лань Сичэня в том, что он понимает, что делает.

***

Но это не работает.

Они с Сичэнем сумели разделить ци и тьму, но не преодолели простой факт: ци тропна самой себе. Единая по своей природе, у родных братьев она почти полностью совпадает по структуре, и потому тянется одна в другую и взаиморастворяется, лишая тьму защитной оболочки. Лишившись прикрытия, крупицы тьмы тотчас оказываются разодраны духовной силой братьев. Раз за разом.

Получается, что капсула, созданная Лань Сичэнем, работает только до тех пор, пока её не касается ци Лань Чжаня, которой хоть и ничтожно мало, но на это хватает. Вэй Ин не знает, что ещё они могут сделать. Единственное, что приходит ему в голову, – попробовать провернуть то же самое, но вместо Сичэня с кем-то другим, не находящимся с Лань Ванцзи даже в отдалённом родстве. Но едва ли хоть кто-то во всей Поднебесной сейчас согласился бы встать на сторону Старейшины Илина и тех, кто ему помогает. К тому же нет никакой гарантии на успех.

Вэй Ин не решается это озвучить. Сильный светлый заклинатель не из Ланей, который, рискуя прослыть подельником Старейшины Илина, согласится помочь, и затем сохранит тайну? На фоне идеи искать этого мифического кого-то альтернатива убедить упрямого как стадо баранов Лань Чжаня кажется более реальной. Приходится настроиться на ещё один виток уговоров.

Следующим утром Лань Ванцзи, бледный до синевы, мучительно закашлявшийся с двух глотков воды и едва не потерявший сознание, снова шепчет «нет».

Вэй Ин никогда в жизни не злился на него так сильно.

***

Продолжая злиться, Вэй Ин, тем не менее, думает. Времени полно. У него по-прежнему не получается спать, ему нельзя выходить, он только целыми днями листает книжки из ланьской библиотеки, насвистывает колыбельные из музыкального сборника и пытается заставить себя на них сосредоточиться.

В один из дней Лань Сичэнь снова позволяет ему увидеться с А-Юанем, и Вэй Ин проводит прекрасные несколько часов, играя с мелочью и делая вид, что он в полном порядке.

Реальность накатывает, как только он остаётся один. В голове продолжает звучать звонкий детский смех и серьёзное-серьёзное обещание никому про Сянь-гэ не рассказывать, а ноги уже несут его обратно в душную пропахшую кровью цзинши к едва живому Лань Чжаню.

К жестокому, бессердечному Лань Чжаню, который привязал его, Вэй Ина, жизнь ответственностью за ребёнка и после этого принялся умирать.

Вэй Ина разрывают ярость и бессилие. Он ничего не может сделать, он никак не может помочь, он никуда не может уйти, да он даже лечь и не шевелиться не может, хотя ему ничего не хочется так сильно, как этого. Но.

Всегда гуево «но».

Как здорово, Старейшина Илин, что вы сегодня с нами, пожалуйста, вот вам Ханьгуан-цзюнь, его нужно поить, обтирать, переодевать, ему нужно обрабатывать раны, мыть и расчёсывать волосы, а ещё его нужно, гули б его подрали, уговаривать выздоравливать, как капризное дитя. Ах, да, вот вам вдобавок настоящее дитя, имейте в виду, он сирота и из близких людей у него остались только вы, с ним нужно играть, смеяться, учить его читать и считать и ни в коем случае не бросать, потому что вы ведь, Старейшина, любите его, правда?

Вэй Ин любит. А-Юаня любит, Лань Чжаню желает только хорошего, но его самого никто даже не попытался спросить, чего он хочет. Но с другой стороны, а когда его вообще о чём-то спрашивали?

Всю его жизнь вокруг есть кто-то, кому хуже.

Кажется, Вэй Ин давно с этим смирился.