Одинокая лодка качается на волнах, Корморэнт отчаянно гребёт веслами, стараясь унести их подальше от корабля испанцев. Чуда не произошло. Вода сняла проклятье с Бентлея, но остальные по какой-то причине остались всё такими же мертвецами — призраки в обугленной форме. Одним словом «нежить». И с этой нежитью Джеффри не хочет иметь никакого дела.

Кеннет лежит на дне лодки, не шевелится, у него лишь вздымается грудь от каждого вдоха, и это сигналит пирату, что на самом деле Бентлей не собирается отправляться в мир иной. А вот Валерия оказывается не настолько тихой и смирной. Шок проходит, и девушка начинает бунтовать.

— Там… там был мой брат…

«Теперь он кормит рыб», — сердито думает Джеффри. В шлюпе бы хватило места ещё не на одного человека, но с испанцами у Корморэнт отношения хуже, чем с английскими псами, слепо подчиняющимися короне. Потому их трое.

И только теперь Корморэнт понимает, насколько же плохи их дела. Они спаслись, но самого главного так и не получили. Экспедиция оказалась провальной, как и многие другие в его жизни, если уж быть окончательно честным хотя бы с собой. Однако, страшнее всего не это. А то что Колман — старина Колман, верный квартирмейстер Морганы, с которым они прошли огонь и воду — не увидев с ними О`Райли может отреагировать неизвестным образом.

Испанка вновь произносит идиотскую фразу, настойчиво привлекая к себе внимание Джеффри:

— Там остался мой брат!

— Ну, так нырни в воду и плыви за ним. Куколка, мы спасаем свои шкуры. Скажи спасибо Богу, что нам удалось унести ноги.

Из-за раздражения Джеффри весло с силой плюхается об воду, не слабо окатывая самого пирата водой.

— Он приплыл, чтобы меня спасти!

— Да ты вообще что ли глупая? Сама орала, что мертвецы нас прикончат, а сейчас возмущаешься, что я отсрочил нашу кончину. Хватит ныть, кому сказал! Если твой брат не дурак или везучий засранец, то он выживет и встретитесь вы с ним в последствии. А сейчас просто сиди и радуйся, что вообще цела осталась.

Валерия замолкает. Джеффри с ней слишком резок, но у него совершенно не осталось сил, чтобы подбирать слова. В другой раз он может и окажется обходительнее с дамой. Вот только неизвестно, когда настанет этот другой раз. А пока он лишь работает вёслами. Руки гудят, а грубая древесина то и дело хочет выскользнуть из рук. Под палящим солнцем эта работа кажется ещё тяжелее. И только через добрый час, обогнув практически половину острова, Корморэнт замечает корабль. Это их «Последняя фантазия». Всё такая же чистенькая и блистательная, не смотря на то, что с момента её кражи прошло уже приличное количество времени.

Мысленно подбадривая себя, что осталось совсем немного, пират ещё упорнее и старательнее орудует вёслами. Их замечают, когда до корабля остаются считанные футы. Сбрасывают верёвочную лестницу. И сначала Джеффри помогает забраться на борт девушке, затем, еле растормошив Кеннета, подсаживает и его. На борт Корморэнт взбирается самый последний. И стоит ему только взглянуть на рыжего ирландца, скрестившего мощные ручища на груди, как Джеффри прикусывает кончик языка.

В глазах Колмана читается недоумение. И окружившие его пираты тоже понимают, что кого-то они явно не досчитались. Не кого-то, а самого главного на корабле. Капитана. Ни один из трёх человек, выбравшихся из лодки, не является их Морганой О`Райли.

— Что произошло? Где Моргана?

Джеффри не говорит ни слова, глядя на Колмана Мёрфи таким взглядом, что всё и так можно понять. Язык не поворачивается признаться в том, что они потеряли Морган. Да ещё и как потеряли: её убийца стоит прямо перед квартирмейстером, лучшим другом О`Райли. Валерия понуро опускает голову, обнимает ладонями себя за плечи, пытаясь защититься.

— Я… я убил её.

Слова режут слух, о осипшему голосу Корморэнт не сразу определяет, кто это сказал. Джеффри оборачивается на Бентлея. Некогда гроза пиратов, человек, которого все боялись, в любой момент готов разразиться рыданиями. Он еле стоит на ногах, шатается. И всё же даже в таком состоянии признаёт вину.

На лице квартирмейстера появляется то, чего ещё никогда Джеффри не видел — злой оскал. Колман делает три решительных шага по направлению к ним, и даже высокому Корморэнту кажется, что теперь он всего лишь мальчишка, попавшийся на глупой карманной краже. Мёрфи хватает Кеннета за грудки, встряхивает с силой и требовательно произносит:

— Что ты сделал? — мужчина почти поднимает Бентлея над палубой. — Ты, английское отродье, что сделал?

— Я её убил… — в лицо квартирмейстеру отвечает Кеннет.

Мёрфи ставит английского лорда на ноги. И Джеффри уже кажется, что всё обошлось, но в следующий момент тяжёлый кулак ирландца проходится по лицу Кеннета. Валерия вскрикивает, закрывая лицо руками, а сам Бентлей валится на пол подобно шаткой табуретке, у которой, наконец-то, сломалась ножка.

— Сукин сын! Я двадцать лет… охранял её жизнь. А ты, выблядок, посмел её прикончить?! Ты хоть понимаешь, что ты сделал, неблагодарный ублюдок?!

Команда «Последней фантазии» не понимает, как реагировать. Ведь практически никто не знает, что за история произошла между Морганой, Кеннетом и Колманом. Никто из присутствующих, кроме Джеффри, не удостоился чести узнать всё из первых рук. Мёрфи пинает носком своего сапога лорда под рёбра. Кеннет не пытается вставать. Он лежит на палубе, съежившись, и выглядит невероятно жалко, подобно обиженному побитому щенку.

Но ярости квартирмейстера нет предела. На виске Колмана пульсирует вена, мужчина скалится.

— Она рыдала, английский ты мудак, когда потеряла твоего ребенка.

Джеффри поджимает губы. Со всей дури Колман пинает Кеннета ещё раз. Лежачего противника не принято бить, но никто не пытается остановить квартирмейстера, заражённые его недовольством и злостью.

— Колман… Колман хватит, — строго произносит Джеффри, предпринимая попытку унять гнев Мёрфи, пока тот не отбил Бентлею что-нибудь. Лорд Кеннет стонет, не то от боли, не то от сожаления.

— Рванула на край света, чтобы тебя спасти… а ты…

Низкий мужчина с отсутствующими двумя пальцами на правой руке, касается плеча Мёрфи. Квартирмейстер выдыхает и вытирает рукой лицо.

— Ладно… ладно, блять, нечего тут обсуждать. За работу. Уходим отсюда.

Джеффри засовывает руки в карманы, нащупывает помятую порванную карту. Валерия рядом с ним открывает глаза, как только моряки начинают расходиться. Кто-то даже плюёт в сторону лорда, что неприемлемо на корабле, но Джеффри ничего не делает замечание. Как только они остаются втроём, Валерия осторожно помогает подняться Бентлею, стягивает со своих плеч грязный камзол и накидывает на мужчину.

— Лорд Кеннет, вставайте.

Пирату не понять, почему испанка пытается ему помочь, однако он ей не мешает. Слёзы стекают по лицу, срываются с подбородка и капают на грязные тряпки. Истрепанный, растоптанный Бентлей опирается на Валерию.

— Я убил её…

— Вы были не в себе, лорд Кеннет.

По мнению Джеффри, это совершенно не оправдание.

***

Как бы Валерия не билась с Джеффри, они были отправлены в трюм. И хоть пират говорил, понизив голос, Кеннет всё равно слышал, как он наказывал ей, чтобы она не сводила с него глаз. Но Бентлей и не планирует бежать. Ему сейчас никто не поможет, и лучше пролежать какое-то время в трюме, слыша, как капает вода, чем вертеться под ногами, вызывая излишнее недовольство. Кеннет не думает о том, насколько унизительно его положение. Все мысли задерживаются на одном — Моргана. И перед глазами мелькают фрагменты произошедшего. Её лицо красивое, такое же светлое, просто очень уставшее, глаза, мерцающие голубыми искрами, и старый шрам, от которого она так мечтала избавиться. Почти не изменилась, годы не взяли своё. И характер, наверное, остался точно таким же, каким Бентлей его помнил: сложная натура, жесткая в вопросах, касающихся её интересов, умная и прозорливая. А сама по себе подобна крепкому алкоголю — разгорячит, однако, невозможно не опьянеть.

То была его Моргана. Теперь же он повинен в её смерти. То ли от жалости к самому себе, то ли от терпкого привкуса полыни, которым отзывается скорбь и горе, по щеке скатывается слеза. Бентлей вытирает её тыльной стороной ладони, отворачиваясь к тёмному углу, чтобы единственная его спутница, вынужденная делить с ним тяготы заточения в темноте сыроватых помещений, не увидела то, что он называет слабостью. И всё же он тут не столько пленник, сколько нежеланный гость.

— Лорд Кеннет, мы прибыли в порт, — тихо произносит Валерия да Коста. — Не хотите пройтись? Вам бы не помешало.

Бентлей моргает. Он помнит, как девушка оказалась на его корабле, на его почти уничтоженном, сгнившем и почерневшем «Проговаривающем». И даже хорошо, что она осталась жива. Да, испанка, и всё же это лучше, чем быть одному. Раньше, пока он был жив, его окружало много людей. Спаркс никогда не оставлял его одного, что уж говорить об офицерах, прибегавших с донесениями если не каждую минуту, то каждый час. А пока он был мертвецом проблема не ощущалась так уж остро.

И всё же даже с живым человеком под боком Кеннет ощущает в груди то, что он назвал бы полным отсутствием чего-либо — пустоту. Кто-то распахнул маленькую дверцу и вырвал из груди его сердце. Внутри всё покрылось тонкой корочкой льда. И эта кто-то поплатилась за такую дерзость своей смертью.

— Да, сейчас…

Бентлей поднимается с койки не без помощи грубой куцей трости, которую ему одолжил сердобольный корабельный священник. Мужчина с явным уэльским акцентом пытался разговаривать с ним, проявляя высшую степень милосердия, какую проповедует его религия. Но Кеннет не верит в Бога. А даже если тот и есть, то разве уж он его простит за совершённые прегрешения?

Шаги даются английскому лорду с трудом. Валерия, добрая душа, подставляет ему свой локоть, но Кеннет отказывается. Уж на палубу взойти, пусть и не своего корабля, он всё ещё способен. Лестница видится преградой, но не такой непреодолимой, какой когда-то казалась Сфера. Свежи ещё алчные мысли прошлого на подкорке. Бентлей качает головой, чтобы отогнать их. Он поднимается по лестнице. Шаг за шагом, медленно, но всё же своими собственными усилиями.

Солнце бьёт в глаза. Такое обжигающее, яркое, что на мгновение весь мир вокруг становится белым. И от этой белизны зрачки словно лопаются вместе с белками. Только на свету можно увидеть, как сильно изменился Бентлей с того момента, как его погрузили на новый корабль. Вода сняла проклятье, но не остановила старение. И если на борту пиратского судна он оказался молодым, приятным на лицо, пусть и побитым жизнью английским джентльменом, то сейчас время напомнило, что он над ним совсем не властен. Отросла щетина, и на осунувшемся лице отпечатался возраст — прошло больше десяти лет со дня его смерти. И ничто мало со дня смерти Морганы.

Столько лет он не ощущал солнца, не чувствовал кожей дуновения ветра. Его плоть была фарфоровой, а вместо крови текло то, что он сам про себя именовал смолой. Но всё это было не чувствительно ни к холоду, ни к качке, ни даже к боли. Только дикая магия, которой О`Райли уничтожила его людей, напомнила ему, какого быть смертным. Сейчас же он ощущает это в полной мере, а не просто отголоском.

Бентлея тошнит. Он бросается к резному борту корабля и опустошает свой желудок, в котором и так за последнее время не было ничего кроме воды и сухарей. Быть мертвецом не проблема, а вот становиться снова живым… К такому Кеннет не был готов. Валерия морщится, но за всё время она повидала уже и более отвратительные вещи. Брезгливость выдаёт в ней знатную особу, однако, она и не скрывает своего происхождения, в отличие от всё той же Морганы.

Теперь призрак и воспоминания о покойной невесте будут преследовать Кеннета бесконечно. Куда бы он не взглянул, о чём бы не подумал, но он всегда будет видеть везде Моргану. И от того ему тяжелей. Валерия протягивает флягу с водой.

— На берегу станет легче. Пойдёмте, лорд Кеннет, я вам помогу.

Он не заслуживает хорошего обращения со стороны этой девушки. На её глазах н убил весь экипаж корабля, держал в отвратительных для человека условиях. Он был проклят, вот только даже в мыслях не пытается оправдать себя. Бентлей берёт из тонких слегка влажных рук Валерии флягу. Откупоривает её и делает несколько жадных глотков.

В порядке. Он в порядке.

— Мы немного прогуляемся, и вам станет лучше.

— Да, да…

Девушка берёт его под руку и ведёт к трапу, установленному слишком неудачно. Одно неосторожное движение и шатающийся Бентлей перевернётся в воду. И всё же ему удаётся спуститься. Обгорелые сапоги касаются касаются песка. И мелкие песчинки, нагретые солнцем, засыпаются внутрь. Но Кеннет рад даже этому. Ему придётся учиться жить заново, проклятья бесследно не проходят. Бентлей рад такой мелочи, рад почувствовать хоть что-нибудь. Ведь жизнь человека, подобна красивой мозаике, складывается из мелких, но ярких фрагментов.

И Кеннет бы даже улыбнулся, если бы не недовольный вид, с которым новый капитан корабля — Джеффри Корморэнт — смотрит на него. Если бы молодому Бентлею сказали, что его когда-нибудь будут не бояться, а презирать пираты, он бы усмехнулся и счёл это чушью. Но Корморэнт презирает его, и это действительность лорда Кеннета. Наверное, новый капитан корабля относится к нему чуточку лучше, чем Колман, которого, к своему счастью, Бентлей нигде не наблюдает, да только всё равно он не удовлетворён его компанией.

Джеффри кивает Валерии, болтая ногой и то и дело ударяя пяткой по стенке бочки, да только обращается он далеко не к ней:

— Приоденься. Никто в Лондоне не поверит, что ты тот самый лорд Кеннет, будь неладен.

Капитан кидает кошель с деньгами, и Бентлей уже было тянется за ним, чтобы поймать, но небольшой мешочек падает на песок к нему же под ноги.

— Джеффри! Cabeza de mierda! — Валерия тут же отпускает руку Бентлея. Она присаживается, чтобы подобрать кошелёк и прижать его к груди. А когда выпрямляется, гневно смотрит на пирата. — Прекратите относиться к нему, как к собаке! Он человек, будьте вы не ладны. Maldito sea! Если вы не перестанете, капитан, я вас… Я пожалуюсь отцу и вас посадят в самый грязный карцер!

Для благородной дамы она слишком много ругается. Бентлей плохо знает испанский, но уж бранную речь способен разобрать на любом языке.

— В карцер? Удивила. В меня стреляли. Меня хотели повесить. И знаешь кто мне помог? — Джеффри спрыгивает с бочки и делает шаг вперёд. Он смотрит на Валерию сверху вниз, но даже это не умаляет дерзости в её поведение. Задрав голову, девушка хмурится, плотно сжимая губы. Почти шипя, Корморэнт выплёвывает фразу: — Моргана. А он. Он убил её.

И словно в очередной раз лезвием по стеклу. Кеннет никогда бы не причинил вреда Моргане, будь он действительно в трезвом уме и здравие. О`Райли смогла сделать то, что не совершила ни одна девушка до неё — влюбила его в себя. Внутри всё ещё теплится это чувство. Моргана умерла жестоко. И лучше бы в последний момент он не увидел удовлетворения и счастья на её лице.

Пират плюёт под ноги Бентлею и, развернувшись на пятках, удаляется прочь, но Валерия не собирается так просто это отставлять.

— Да? А вы не думали, капитан, что все проблемы начались из-за неё?! Cabeza de mierda! я ещё не закончила!

Ещё громче она произносит ему вслед:

— Он не хотел её убивать! Он был проклят и вне себе! А ты… никакого сочувствия. Вообще!

Кеннет не может понять, от чего Валерия так его защищает. Ведь с ней он поступил не менее омерзительно, разве что не убил. Но Бентлей ей благодарен.

— С…спасибо…

Кеннет опирается на трость двумя руками, не поднимает взгляд от дырявых носков сапог. Какими бы не были слова Джеффри, всё же он прав. Если он собирается вернуться в Лондон, то должен заявиться туда в лучшем своём виде. Его не было в Англии больше десяти лет. И жизнь не просто переменилась, лорда уже давно должны были похоронить. А, значит, он должен прибыть в лучшем своём виде.

Валерия выдыхает и берёт Кеннета под руку, словно ничего и не произошло.

— Грязный мужлан… Пойдёмте, лорд Кеннет. Мы поищем, где купить вам одежду. И я попытаюсь попросить у кого-нибудь мыло…

Только ещё этого не хватало. Бентлей качает головой. Он не станет побираться и просить то, что у него всегда было в достатке. Остатки гордости, привычки и замашки лорда ещё никуда не делись, хотя и сложно узнать в мужчине одного из самых влиятельных людей Англии.

— Лорд Кеннет, у нас нет другого выбора. Позвольте позаботиться о вас.

Она услужлива, как и любая девочка, воспитанная в комнатах с золотой отделкой в свете множества люстр, очень вежлива и, как Моргана, не вписывается в рамки. Её не должно было быть в море. О`Райли тоже никогда не должна была стать пиратом. Опираясь на трость, Кеннет медленно ковыляет по дороге. В небольшом английском порту они всё же находят рыночную площадь. Среди скудного количества лавочек они всё же находят торгующего сносными рубахами и сапогами. Простая, грубая одежда не привлекает внимания, и Бентлею не хочется снимать свой, пусть и обгоревший, но всё же дорогой камзол. На нём местами ещё виднеется изящная вышивка.

Остатки былого величия.

— Сколько? — не скромно интересуется Валерия, успевая это сделать раньше Бентлея. Она кивает на сорочки.

— Семь шиллингов, леди, — отвечает торговец, выкладывая перед ними на прилавок сорочку.

Он демонстрирует товар со всех сторон. Это даже не шёлк. С чего бы такая цена? Будь Кеннет немного сварливее, он бы недовольно посетовал, что это грабёж среди белого дня. Но Джеффри пожаловал им увесисты кошелёк, набитый деньгами. И потому можно себе не отказывать.

Кеннет ловит на себе брезгливый взгляд торговца. Ещё бы, к прилавку подошёл какой-то бродяга, распугивает всех клиентов. И если бы этот червь только знал, кто на самом деле перед ним!

— Возьмём, — бесстрастно произносит Бентлей.

И Валерия кивает. Она просит подать ещё сапоги, и отдаёт за самый приличный сюртук практически целый фунт. Когда только Корморэнт успел разжиться такими средствами? Кеннет не задаёт себе вопроса откуда, лишь потому что ему известны все способы заработка пиратов. Но вот когда Джеффри успел — загадка. Капитан «Последней фантазии» не выглядит таким уж успешным, скорее человеком, который практически всегда пропивает навар, чего не сказал бы в своё время Кеннет об О`Райли. За ней гонялись толпы охотников за головами, кому только она не перешла дорогу. И всё равно у неё было огромное количество средств.

Торговец принимается заворачивать вещи в бумагу, прежде чем передать их в руки. В их положение — это лучшее решение. Грязные, не мытые и совершенно побитые они только испортят чистые ткани.

— Спасибо, что помогаешь… после всего.

— Я рассчитываю с вашей помощью вернуться домой.

Лорд молча кивает. Произошло слишком много, чтобы он ей отказывал. Она не бросила его в посмертии, так теперь продолжает быть рядом и при жизни. Вся надежда на то, то в Лондоне всё сложится крайне удачно, и он сможет отплатить ей, потому что Валерия действительно заслуживает вернуться на родину.

— Не помешало бы… найти баню.

Торговец косится на них, хмыкает. В столице Великобритании общественные бани давно приравняли к борделям и постарались их закрыть, боясь болезней и порицая со стороны общественности, но в самых злачных местах ещё оставалось нечто подобное.

По молодости Бентлей побывал в одной общественной бане. И нежные руки проститутки ещё некоторое время вспоминались ему потом. Но так он никогда туда и не вернулся, чтобы повторить пережитый опыт.

В некоторых трущобах, конечно, общественные бани представляют собой не столько дешевый бордель, сколько место, которым можно воспользоваться по назначению. На подобную удачу Кеннет рассчитывает и сейчас. Вдруг что-то подобное имеется даже в таком жалком порту.

Бентлей, казалось, впервые за долгое время поднимает голову, выискивая соответствующую вывеску. Отнюдь. Его глаза ничего не видят, кроме множества прилавков с различными товарами.

— Можете пройти подальше к трактирам. Спросите Джонни, скажите, что от меня. Он вам всё организует.

— Спасибо.

Кеннет учтиво кивает. Пора бы всё это смыть. Они с Валерией направляются в сторону трактиров.

Какое-то время они и правда бредут очень медленно, девушка рассматривает вывески на домах — покосившиеся и потрескавшиеся, а когда случайно наступает в грязь и её ноги обливают водой из таза — брезгливо морщится и даже ойкает.

— Какое убогое место…

Бентлей решает промолчать на столь, казалось бы, верный вывод. Они находят трактиры. Их оказывается всего два, да и те стоят друг напротив друга, вопя о конкуренции во всеуслышание. Можно было бы зайти и перекусить. Еда явно будет лучше, чем харчи на корабле. Но это не их приоритетная цель.

Они взбираются по деревянным ступеням. В убогой бане их встречает скверно сложенный и не учтивый банщик. Однако, получив на руки деньги, он становится намного добрее. Даёт им по не самому крупному куску мыла, напоминающем больше обмылок, оставшийся после кого-то и спроваживает, на удивление, по разным помещениям.

Валерия выглядит нерешительно. И некоторое время она даже разглядывает кусок мыла в своих руках. Кеннет понимает, что подобное место для неё в новинку. Её точно держали в идеальных условиях роскошного поместья.

— Если что-то случится — кричите. Просто кричите. И я приду.

Конечно, Бентлей не в том положении, чтобы защищать Валерию, но если и правда кто-то попытается причинить ей вред, уж огреть по голове обидчика тростью он сможет, и тем самым переключит внимание хотя бы на себя, а девушка сможет сбежать к кораблю. Она довольно ловкая.

Слов и заверения в том, что он обязательно её защитит, хватает, и Валерия уходит.

Бентлей сам сворачивает в тёмное помещение. Оттуда тянет влагой, теплом и даже духотой. Он сбрасывает с себя старую одежду. Камзол, украшенный вышивкой, почти рассыпается в его руках. На пальцах остаются грязные следы от угольной пыли. Пожар на «Приговаривающем» был чудовищным, но не был лишён особой ужасающей красоты. Лорд оставляется в сторону сапоги, долго колеблется, прежде чем снять с волосы ленту. Но всё же делает это.

Когда-то он был лейтенантом в британском флоте. И ему нечего стесняться. С куском плохо мылящегося мыла Кеннет проходит в банную. И практически сорок минут он натирает всё тело, не обращая на проходящих мимо мужчин. Ему нет дела до того, кто они такие, как и им нет дела до него. Бентлей смывает с себя соль, песок и кровь, как свою, так и чужую.

Опасная бритва, немного затупленная, поблескивает на полке у залапанного зеркала. И Кеннет берёт её, чтобы без помощи цирюльника соскоблить с щёк бороду. На щеках остаётся несколько порезов, что не удивительно, ведь его руки всё ещё трясутся. Но в отражении на него смотрит уже знакомое лицо. Теперь он похож на человека. Снова.

Горячая вода и чистые вещи предают уверенности. И в небольшую комнату, где банник с аппетитом уплетает дурно пахнущую похлёбку, он выходит не совсем прежним, однако, в состоянии близком. У входа его уже ожидает Валерия, затравленным и враждебным взглядом глядя на всех и каждого.

— Вы выглядите лучше, чем в обносках мертвого пирата. Пройдёмте, мисс.

Кусок мыла и вода творят чудеса. И почему только эти жалкие священники вопят, что мыться греховно и сравнимо с братоубийством.

— Знаете, предпочла бы остаться в них. или в чём-то более… элегантном.

Они выходят вместе на улицу. Свет всё ещё режет глаза, столько лет в пучине не прошли бесследно. Мир всё ещё слишком яркий.

— Вернёмся на корабль, сэр? Или вы хотите пройтись по… городу? Или вдоль берега? Не знаю.

Бентлей качает головой. Нет, определённо нет. Лучше вернуться на судно и уже там дожидаться, когда же они, наконец, отправятся в Лондон. Своими мыслями Кеннет уже добрался туда, но вся разруха, которая представляется перед его глазами, не сравнима с тем, что, вероятнее всего, ожидает его по прибытию. Кеннет молчит слишком долго, посему Валерия обращается к нему снова:

— Сэр. я тут… — она протягивает Кеннету кольцо на ладони. — Попыталась отмыть, но кровь немного всё же присохла.

Внутри неприятно свербит. Кольцо на её ладони потускнело, на нём остались следы крови. Её крови. И неприятный ком подступает к горлу. Она ещё долго будет преследовать его. В каждом сне, в отголосках его дел, всегда и везде он будет видеть её, а в каждой, хотя бы немного похожей на неё, девушке попытается разглядеть то, что когда-то влюбило его.

— Я… спасибо…

Бентлей двумя пальцами берёт с ладони кольцо. Всё, что осталось от его былой славы. Очень бережно, надевает он его на палец. И, надо же, оно садится так, как нужно. Пальцы не иссохли окончательно.

— Лучше вернемся на корабль. Я не хочу ходить по этому городу.

***

Что прошёл почти месяц Бентлей узнаёт всё от той же Валерии, которая делает отметки на задней стороне откуда-то раздобытой Библии. Никто кроме священника с ней толком и не разговаривает. И лишь по доброй воле святой отец делится всей информацией, какой только знает, закрывая глаза на испанские корни юной леди. На рассвете тридцать второго дня в трюм спускается Джеффри. Он небрежно швыряет парочке два тяжёлых плаща, кротко произнося:

— Дальше вы пойдете на шлюпке. Не хватало еще в Лондон заявиться на украденном корабле.

Валерия практически сразу подскакивает со своей койки, а Бентлей разлепляет глаза и ещё какое-то время смотрит в полоток, по которому ползёт жирный таракан. Даже в море от этих тварей никуда не деться. Но неужели Кеннет не ослышался? Лондон? Родной дом, где его слова имеют хоть какой-то вес?

От волнения учащается пульс. Лорд спускает ноги с койки, проводит ладонями по лицу, чтобы избавиться от остатков сна.

— Тогда дайте нам матросов, капитан. Пусть они отвезут нас к берегу, — Валерия подбирает плащ и накидывает его на себя. Хрупкая пташка, а ведь чувствует себя равной капитану корабля. Она разворачивается на пятках к Бентлею:. — Вставайте, лорд Кеннет. Наша гавань.

— Сами доберётесь. Только давайте живее. Мы ждать вас сотню лет не будем, краба мне в дышло.

После этих слов пират уходит, а испанка протягивает Бентлею плащ, предварительно отряхнув его. Нет ни единого представления, как его встретит Лондон. Кеннет кивает Валерии, накидывает на себя плащ.

На верхней палубе промозглый ветерок пробирает насквозь. Но это и не мягкий климат карибского бассейна. Родная старушка Англия. И далеко впереди горят сигнальные огни, желающих причалить кораблей. Кеннет подходит к фальшборту, пока Валерия обращается к капитану:

— Джеффри, хоть вы и скотина, но… спасибо, что спасли нас.

— Не заставляйте меня об этом пожалеть.

Впервые усмехается Корморэнт, скрещивая ладони на груди. И больше никаких прощальных слов, речей или напутствий, лишь сердитый взгляд Колмана Кеннет ловит на себе, когда они садятся в лодку. Как только та спускается на воду, Бентлей берётся за вёсла. Руки помнят, но подчиняются не сразу. Они уходят прочь от «Последней фантазии». И лорд Кеннет словно оставляет многолетнее путешествие далеко за своей спиной.

— Скоро будем дома. Наконец-то.

Он не сентиментален, но возвращение домой сродни возвращению к любимой женщине.

Даже в такой час на причале шумно. Какие-то мужчины в засаленных фартуках с закатанными рукавами помогают пристать им к берегу и выбраться на причал. Валерия плотнее закутывается в плащ, соскочив на промокшие доски. Уходя из Лондонского порта Кеннет далеко не так представлял своё возвращение. Он должен был вернуться героем, самым что ни на есть завоевателем. Его должна была встречать восторженная толпа, а предстать перед королём было делом само собой разумеющимся. Его Величество призвал бы его сразу во дворец. Вот только Бентлей погиб. И далеко не самой великой смертью. И всё же здесь практически ничего не изменилось после его ухода.

— Какое ужасное место, — ворчит девушка себе под нос.

— Мы так же думаем об Испании, так что можете не переживать.

Кеннет постукивает несколько раз тростью по доске, проверяя на прочность, прежде чем ступить на неё. Лондон возвращает уверенность. Да и где, как не на родной земле, ему вновь ощутить себя великими.

— Нет… Испания прекрасна. А это место похоже на сточную канаву. И пахнет так же.

Девушка выдыхает, и Бентлею кажется, что новый вдох она не делает. В это время года Темза ещё не воняет так, как это бывает по весне.

— Где вы живете, лорд Кеннет? — приглушенным голосом интересуется Валерия. И и мимолётная улыбка появляется на губах лорда.

— Я проживал за городом. В особняке. Который уже скорее всего выставили на продажу. Хорошо, что он не по карману никому в Лондоне.

Его дом на площади Королевы Анны уже давно могли продать, а вот поместье родителей за чертой города точно в целостности и сохранности. Осталось только нанять экипаж и добраться туда.