«Нужно покориться, когда дьявол погоняет»

Поместье Бентлея Кеннета представляет собой роскошный дом недалеко от Лондона. И хотя совершенно немодным считается жить не в самой столице, Кеннет никак не мог отказаться от того, что когда-то начал возводить его отец. Конечно, будучи молодым наглым франтом он приобрёл себя особняк на площади Королевы Анны, жил там, когда возвращался, однако, истинное величие всегда внушало, пусть и недостроенное, но всё же его поместье. С садом, тремя этажами и балконами, один из которых по чертежам должен был быть в его кабинете и выходить прямо над входом, чтобы Кеннет издалека мог наблюдать за тем, какая карета подъезжает к порогу.

Это должен был быть идеальный дом, дом его мечты. Если бы не одно но: Бентлей умер раньше, чем было достроено восточное крыло, отведённое под дополнительные гостевые спальни. Но даже в недостроенном виде, с неаккуратной отделкой внутренних помещений особняк набил оскомину каждому, кто попытался его купить — уж неприлично высокой оказалась цена. Всем, кроме Реджинальда Комптона, человека состоятельного и уж слишком озабоченного вопросами собственного престижа. Именно такое впечатление сложилось у Бентлея, пока он в своём кабинете в конторе слушал рассказ о том, кто же такой Комптон и почему с ним у его хорошо обученных, грамотных людей возникло проблем больше, чем со всеми представителями совета акционеров Ост-Индской Торговой Компании.

К собственному дому Бентлей подъезжает с целым парадом. Они проехались по улицам Лондона. Он — на коне, за ним карета, из окна которой то и дело выглядывала Валерия, и его личная гвардия. Река из солдат в красно-чёрных мундирах текла по улицам. Но и этого оказалось недостаточно Бентлею. И теперь несколько батальонов солдат выстраиваются ровными шеренгами, идеальными прямоугольниками, заполняя собой засыпанную щебнем площадку перед домом.

Кеннет видит на балконе, на том самом, на котором должен был стоять он сам, две фигуры. Они успели. Бентлею сообщили, что Комптон в очередной раз перед торгами решил осмотреть будущее своё богатство. И от того Кеннет и его люди спешили так яростно, что подняли ужасную пыль на просёлочной дороге. Бентлей спешивается. Под ногами чувствуется земля. Его земля, та самая, которую у него так хотят отобрать, то, что принадлежит ему, но на это так нагло позарившись. Поправив на себе немного измявшийся камзол, Бентлей направляется к массивным дверям, Маркус следует за ним попятам, устало кряхтя, бледный, подобно полотну. Кеннет преодолевает пять ступеней прежде чем касается золочёных ручек и тянет те на себя. Его должен встречать дворецкий, но Бентлей сильно сомневается, что господин Девон ещё в уме и здравие. Этот человек был уже стар когда Бентлею было не больше десяти, а уж теперь и подавно он должен быть одряхлевшим мужчиной, которого уволили без его ведома лишь бы не платить жалованье. Хотя он всегда был предан больше их дому, нежели самой семье. Может, благодаря и его усилиям сад не выгляди таким запущенным, а окна всё ещё блестят, пусть и темнотой коридоров.

Парадные двери не скрипят, хоть и открываются тяжело. Холл освещён огромным количеством свечей, будто нахал, возомнивший себя новым хозяином, ждал гостей и готовил для них бал. Отец каждый раз раздражался, когда в доме нужно было устроить приём, которые так любила его мать. И всё же когда это случалось, то людей было много. Все они улыбались, веселились, вежливо кланялись, а некоторые близкие родственники целовали матушку в обе щеки, и всё было залито светом. На какое-то мгновение Бентлея охватывает сладкое чувство ностальгии, то самой по детству, когда светлых пятен на карте его жизни было больше.

Ноги сами несут Кеннета наверх. Он поднимается по лестнице, поворачивает направо, и идёт вдоль галереи, отделанной уже им самим. Картины не украшают стены, они должно быть всё ещё лежат запакованные в грубые куски парусины, с того самого времени, как он приказал их снять на время стройки. Так много лет прошло, а дом и вовсе не изменился. Возле самого его кабинета Кеннета встречает дворецкий. Девон низко кланяется, не скрывая неподдельной радости. У мужчины ещё сильнее побелели виски, чем когда Кеннет видел его в последний раз.

— Лорд Кеннет, мистер Комптон ожидает вас в кабинете.

Бентлей вскидывает бровь, сдерживаясь, чтобы не поморщиться.

— В вашем кабинете, сэр.

— Мистер Девон. Сколько вы смогли продержать мой дом от этих стервятников?

— Одиннадцать лет и семь месяцев, господин Кеннет.

Подумать только, почти двенадцать лет не молодой мужчина с глубокими бороздами морщин на лбу и щеках, защищал его дом, как свой собственный. Когда-то отец сказал маленькому Бентлею, когда тот чрезмерно дразнил Девона, что не стоит обижать человека, следящего за тем, что преподносят тебе на завтрак и обед, знающего каждый твой шаг в пределах поместья, видящего грязь на подошвах твоих сапог и умеющего определить по ней, где же ты был до этого. И это могло бы взрастить в нём зерно паранойи, если бы тогда он ещё не знал, что Девон никогда не сможет стать предателем. Потому что их семья заменила Девону всех.

Лорд кивает и толкает двери перед собой раньше, чем ему успевают их открыть. В сущности не так важно, какие слова Кеннет будет говорить, главное лишь эффектно появиться. Он сцепляет руки за спиной в замок и, позволив не званным гостям повернуться к нему лицом, заходит в помещение. Наконец, Бентлея успевают нагнать четверо его солдат. В отличие от него, они остаются стоять на пороге, с взведёнными мушкетами. Пока лорд не собирается вершить самосуд, быть может, удастся обойтись и малой кровью.

Выйдя на середину комнаты, Бентлей окидывает взглядом убранство. Ему радостно, что большой позолоченный глобус всё ещё стоит у камина, диван украшен несколькими синими подушками с бахромой, а персидский ковёр под ногами не изъеден молью. Не радостно лишь видеть людей, которых Кеннет не знает, но которые ему уже неприятны. Самый гордый и самый наглый, по видимому тот самый Реджинальд Комптон, поднимается из кресла. Он касается самыми кончиками пальцев лакированной крышки стола из красного дерева, совершенно пустого — Кеннет всё забрал с собой, когда отбывал из Лондона, хотя и не планировал уезжать надолго.

Реджинальд мужчина чуть младше тридцати, наверное, выходец из тех самых джентльменов, что занимались грабежами на улицах, отрезали прохожим кончики ушей и не знали последствий из-за богатого отца. Одного взгляда на его лицо хватает, чтобы понять, что в этих зеленых, цвета мутной болотной трясины, глазах не прячется ничего хорошего. Девушка рядом с ним, одетая в грубый кожаный плащ, недовольно скрещивает руки на груди, открывает рот, словно собралась с мыслями и решила что-то высказать, но Бентлей перебивает её одним коротким, но резким жестом — подняв палец.

— Помолчите, мисс.

Возмущению блондинки нет предела, она то открывает, то закрывает бледные губы, как выброшенная на берег рыба. Минуя её, Бентлей подходит к низкому стеклянному столику возле письменного стола, чтобы взять не откупоренную бутылку. Чинно и спокойно он протирает с неё пыль ладонью, срывает сургуч, извлекает пробку и наливает бренди в бокал.

— У вас есть пять минут, чтобы покинуть мое поместье.

Слова повисают в воздухе, один из солдат достаёт из нагрудного кармана часы, даже без особого приказа понятно, что Бентлей обращается не столько к людям, которым не рад, а к своим военным. Комптон придерживает ладонью свой чёрный жилет, поглаживает его, и Кеннет улавливает лёгкий трепет исходящий от мужчины. И это не может не льстить. Казалось, что он утратил былую хватку, но точно не для Комптона.

— Добрый день, мистер Кеннет, — он кивает своей даме. И та без лишних разговоров спешит удалиться. Это даже и к лучшему, не будет свидетельницей грубого разговора между двумя мужчинами.

— Вы действительно считаете этот день добрым? — деликатно интересуется Бентлей, прежде чем сделать глоток бренди. Моргана ненавидела бренди. Упрямый факт всплывает в голове сам собой и Бентлей морщит лоб, недовольный тем, что именно сейчас, она будто специально возвращается в его мысли и не даёт и шагу спокойно ступить. Словно злобный, мстительный дух, или как рекламная листовка никому не даст забыть и всем напомнит.

Кеннет опускается в кресло напротив мужчины, откидывается на спинку и выжидающе смотрит на него. Только сейчас он замечает свой собственный портрет, занимающий половину стены над камином. Раньше его тут точно не было, как бы сильно Бентлей себя не любил, но вешать за собственной спиной свой же портрет не стал бы, хотя мысленно отмечает, что написана картина очень даже неплохо.

— Мне сообщили, что вы вернулись в Лондон… Однако, не сказали, что живым. Но я рад видеть, что вы в добром здравии. Боюсь, я не представился. Лорд Джеймс Реджинальд Комптон, — он не протягивает руки, но Бентлей и не стал бы её пожимать. — Подождёте немного? Сейчас подадут чай.

Реджинальд Комптон, молодой мужчина, Кеннет даже назвал бы его заносчивым мальчишкой, но он младше его всего на шесть лет, раздражает тем, как по-хозяйски учтиво обращается к нему — настоящему владельцу.

— Боюсь, что дворецкий сейчас немного занят, выносит ваши вещи из моего дома.

Бентлей выжидающе смотрит на Джеймса. Не как на врага, скорее, как на непрошеного гостя, заявившегося без приглашения на приватный бал.

— Ах, дом, точно, — Реджинальд произносит очень беззаботно, но в его мутных глазах не проскальзывает даже намёка на то, что он действительно забыл о чём-то. Такие люди, как Комптон, а Кеннет повидал их не мало, слишком расчётливы, чтобы что-то забыть, упустить из виду или позволить себе такую наивность, как глупость. Его губы растягиваются в некрасивой улыбке, слишком крупная нижняя губа выгибается и дёргается. — Видите ли, есть одна небольшая проблема, лорд Кеннет. Завтра в… — Реджинальд кидает взгляд на настенные часы — идут, — в двенадцать часов этот дом уйдёт с молотка. Небольшая формальность, да, всего лишь передать небольшую сумму. Все документы оформлены. И, как бы не хотелось мне вас разочаровывать, весь этот дом с его коллекцией картин и накладные на линейный корабль первого ранга «Великолепие» перейдут мне.

Комптон поднимает голову, смотрит в сторону выхода, затем переводит взгляд на Кеннета, щёлкает языком, да так громко, что Бентлей мысленно одёргивает его. Но замечание так и остаётся не озвученным.

— Отличный экземпляр — мужчина обходит стол, игнорируя резкий взгляд хозяина поместья.

Он быстро проходит до стоящей в дверях Валерии. И как давно она слушает весь их разговор? В какой-то момент Бентлей просто забыл, что теперь с ним неизменно везде и всегда будет следовать девчонка, которую он на свою же голову захватил с того испанского корабля. Два пальца касаются лица, Комптон поднимает девушку за подбородок, осматривает её, проводит кончиками указательного и среднего пальца по бархатной щеке и шее. Он оценивает её как вещь, и Бентлей предугадывает следующую реплику.

— Сколько хотите за неё?

Кеннет буравит затылок наглеца взглядом, Валерия же резко и хлёстко ударяет мужчину по руке, заставляя ту одёрнуть. Она не даст себя в обиду, таким образом на ней сказалось долгое путешествие в компании мужчин. И всё равно ей далеко до Морганы, которая направила бы в лоб обидчику дуло пистолета, а то бы приставила нож к горлу. Моргана теперь словно мерило для каждой женщины вокруг него. А Валерия даже не близко её копия.

Реджинальд стоит так удачно — один приказ и четыре выстрела отправят его на тот свет. Но вряд ли Бентлей сможет оправдаться в глазах общественности, если вдруг завтра по Лондону разнесутся слухи о смерти всё же знатного человека.

— Она не вещь.

— Я не продаюсь.

Недовольно хмыкнув, Реджинальд снова разворачивается к Бентлею.

— Я бы мог ещё подумать, если бы вы предложили мне дом в обмен на неё. Но в таком случае, раз вы против, то давайте вернёмся к нашему разговору. Завтра аукцион. И он уйдёт с молотка, хотите вы этого или нет.

Тихий, незаметный выдох. Воспитание и манеры, которые вложила в него его мать, берут над Бентлеем верх. И только потому он не переходит на личные оскорбления, хотя на языке вертится множество интересных и весьма нелестных речевых оборотов. Ситуацию спасает дворецкий, заставивший расступиться солдат, чтобы провезти невысокую тележку с сервизом. Тем самым, что Бентлей привёз своей матери, когда только начал ходить под флагом Компании. Она была почти что счастлива, получив от сына то, чем можно было похвастаться перед другими.

— Прошу заметить, аукцион состоится только в том случае, если бывший владелец не объявится до самого мероприятия. Таков-с договор.

Кеннет даже встаёт из кресла. Это отличный шанс вернуть себе поместье, а вот Реджинальд недоволен, он стискивает зубы и на желтоватом лице видно, как играют желваки, однако, самообладание возвращается к нему быстрее, чем здоровая конкуренция на рынок Лондона. И всё же, кажется, в его глазах сверкает то, что извещает о начале войны.

Дворецкий бережно разливает чай по двум чашкам, игнорируя тот факт, что господ в кабинете гораздо больше. Но в этом и весь Девон, за столько лет службы он уже слился с поместьем, научился слушать стенами дома и чувствовать настроение своих истинных хозяев. И Бентлей очень благодарен смерти, что она обошла Девона стороной, позволив ему дождаться возвращения лорда и сыграть свою небольшую роль в решение проблемы.

— Что же, раз так… — Бентлей скрещивает руки за спиной, обращаясь к Комптону с неприкрытой издёвкой, — У вас два пути. Либо убить меня…

На этих словах солдаты в дверях вскидывают мушкеты, целясь прямо в грудь не званному гостю, утомившему хозяина своим присутствием.

— Либо уйти. У вас…

Бентлей кивает одному из солдат, тот смотрит на часы и строго произносит:

— Минута, сэр.

— Минута.

И может стоило бы поговорить спокойно, может стоило бы всё обсудить с самого начала за столом переговоров, заключив какую-нибудь сделку, но Бентлей слишком устал после долгой дороги и всех своих злоключений, чтобы вновь вступить, пусть и не в агрессивную, но всё же полемику, отстаивая словами то, что не должен был не под каким предлогом. Это его дом, это его земля. И никакой человек не смеет так нагло разговаривать с ним, а уже тем более диктовать условия в стенах его собственности.

От Реджинальда уже не исходит былого трепета, а в мелких действиях, одергивание манжет рубашки, неподходящей ему по размеру, сквозит нервозность.

— Однако, владелец должен был объявиться до полудня вчерашнего дня. Увы, но таковы условия договора, мистер Кеннет.

На его лице появляется улыбка — самая холодная и равнодушная, ядовитая и омерзительная, какую только видел Кеннет в своей жизни. И всё же для себя он отмечает, что Комптон сдаёт позиции. Кажется, он не рассчитывал на явное противостояние, полагая, что Бентлей позволит себе сдаться без боя. Однако, даже на горящем «Приговаривающем» он не до конца смирился со своей судьбой, так потому не сдаётся и в этот раз.

— Встретимся завтра, верно? Сегодня я разрешаю вам остаться в моём доме. Но завтра… надеюсь, что вы прибудете, лорд Кеннет. Ведь это… благое дело.

Комптон берёт в руки плащ, до этого небрежно висящий на спинке дивана, и, высоко задрав голову, покидает кабинет. Секундная стрелка отмеряет ровно пять минут, как только мужчина переступает порог. Впервые за последнее время у Бентлея дёргается правый глаз. Даже Моргана не была столь раздражающе настойчивой, хотя всегда до исступления доводила Кеннета и, вероятно, могла получить всё, что хотела.

Взглянув на стакан с бренди в своей руке, Бентлей делает глоток. Жилка на его виске угрожающе пульсирует, а алкоголь в бокале оказывается отвратительно тёплым, из-за чего он даже позволяет себе нелицеприятно выразиться о ситуации. И лишь добавив скупое «приношу извинения, Валерия», подходит к своему собственному портрету.

— Девон, выбросите все вещи этого господина. Кроме портрета. Его оставьте. Он мне нравится. А теперь вы, — он обращается к солдатам, — катитесь прочь. И передайте гарнизону, что…

Слова остаются недосказанными. Бентлей осознаёт неприятный факт.

— Девон, он что, уже переименовал мой корабль?

Одна искра заставляет внутри вспыхнуть пожар. Быть может, он и не так дорожит этим домом, как тем кораблём, который должен был прийти на смену «Приговаривающему» и продемонстрировать всем его величие. Теперь же ржавчина на его репутации явно выглядывает из-под слоя позолоты. Он не всесильный, теперь же для него это понятнее, чем было ранее.

— Да я лучше спалю, — Кеннет делает паузу, ведь он сам название кораблю так и не дал. Даже в планах не значилось, как в будущем будет называться новый линкор. Секунда раздумий перетекает в десять, в пол минуты. Ни одно название не подходит под описание того, что он когда-то сам спроектировал. И потому Бентлей обращается к сердцу, — «Верную слову», чем дам вступить ему на борт. Соберите совет Ост-Индии. Направьте письмо королю с просьбой. Да хоть наймите профессиональных убийц. Но сделайте все, чтобы Комптону и чайной ложки не досталось.

И солдаты, ведомые приказом, удаляются прочь. В его мыслях всё было не так, он должен был вернуться в Лондон героем. Он должен был стать вторым человеком после короля, войти в парламент и повлиять не только на настоящее, но и на будущее Англии и колоний, а теперь он вынужден бороться за осколки собственного прошлого. Чувствует Бентлей, что сегодняшнее знакомство с Реджинальдом Комптоном лишь начало его огромных проблем. И как на зло теперь не спустить цепных псов, не отправить Спаркса делать всю грязную работу.

Лорд обращается к Валерии, застывшей с чашкой чая в руках:

— Валерия, у вас красивый почерк?

Если он ничего не сделает сейчас, то сойдёт с ума от той беспомощности, которая охватила его, заковав в наручники мандража и тревожности.