— Сюрпри-из! — преувеличенно радостный крик разрезал неловкую тишину, в которой двое не могли выдавить из себя даже простого “Привет”.

Мирон мрачно смотрел на то, как Дунино оживленное, разрумянившееся от прохладного весеннего ветерка лицо превращается в застывшую маску. А ведь говорил: держать в секрете то, что Мирон придет на корпоратив — плохая идея. Вообще мирить кого-либо насильно — плохая идея.

Катя, бедняжка, поникла, жалостливо сложила бровки домиком:

— Ну… Дуняш… Вам же правда поговорить надо. Не злись.

— Я злюсь, — Дуня наклонила голову, тщательно завитая прядь скользнула по шее, — И ухожу домой прямо сейчас!

— Ну куда! — всплеснула руками Катя, — Автобус уже уехал! Лес кругом!

— Такси возьму, — процедила Дуня, глядя на Мирона.

Он стиснул зубы, отвел взгляд. 

— Евдокия Зиновьевна! Какая радость вас лицезреть в кругу коллег! — к ним подскочил начальник городского Дежурного Управления и взял под ручку, — Пойдемте, я накормлю вас та-акими патиссонами, язык откусите! 

Мирон с Катей смотрели им вслед. Прохор Ильич заметил заминку и помог, сейчас так Дуняшу обработает, что бежать ей станет неудобно. Мирон не мог понять, благодарен он или рассержен вмешательством. 

Начальника любили и старались не расстраивать — не потому что боялись, а потому, что неудобно. Будто родного отца разочаровать. Мирон, наверное, был единственным, кто незаметно, но упорно старался держаться от уютного и доброго Прохора Ильича подальше.

Он давно не был на корпоративах: отговаривался всякими делами. Хотя все знали: коллективные выезды на природу Прохору Ильичу удавались превосходно: он вился среди гостей как мелкая круглая юла, для каждого находил доброе слово или любопытный вопрос. И выдумывал на праздник всегда что-нибудь этакое, интересное. Ну и на еду, конечно, тоже не скупился.

Васька уже набивал щеки свежей рыбой прямо из бочки. Человеческую одежду напарник уже снял: тут — можно. Можно повыхваляться своими пушистыми мышцами и полазать по деревьям, вспомнить каково быть диким котолаком. Хотя он им никогда не был.

— Ну… я пойду, — прошептала расстроенная Катя. — Извини.

— Ничего, — после молчания выдавил Мирон.

Хотя вряд ли его запоздалый ответ услышали: Кати уже не было, барсучьи следы на последнем снегу уводили вглубь леса. Не только Васька пользовался случаем выгулять свою дикую природу.

На выездах все волшебные становились еще более… волшебными, если так можно сказать. И от этого порой шел холодок по коже. Хорошо, что посторонние люди на мероприятия не допускались: в стране и так хватало ксенофобских настроений.

По широкой поляне поплыл запах жареной рыбы и чего-то еще вкусного. Но аппетита не было. Тем более, что там, у столов среди группки дежурных, была Дуня. Уже смеялась чему-то… Мирон вздохнул.

Зря он приехал. И вторую работу пропустил, а телефон сам себя не купит… Все Васька виноват: полез видосики смотреть. “Я стилусом, я стилусом!” а потом как обычно, замечтался и ткнул в экран пальцем. Недолго мучилась старушка, полгода всего девайсу. 

— Что нового “Волшебное обозрение” пишет?

Мирон вздрогнул и обернулся, но обращались не к нему. Мимо шли дежурные-напарники с Василеостровского района: гном Рухт и Валентина.

Валя держала в руках журнал со знакомой обложкой.

— Старый выпуск, это только корочка, чтобы игра не смялась!

— Фанты? Дай подсмотреть!

— Это уже какое-то волшебное оборзение! Не дам, а то неинтересно будет!

Район у этой парочки был, пожалуй, самый спокойный в городе: ни лепреконов-медвежатников, ни оборотней в гоне — разве что феникс залетит или сообщат о неучтенном привидении.

Мирон поискал глазами Ваську. Тот вовсю очаровывал девиц из бухгалтерии. Это надолго. Беспокоиться не о чем, котолак лишь играет, не более — ведь пока самое начало марта.

— Так и будешь тут стоять? Позируешь для памятника самому себе?

Он даже не заметил, как Дуня подошла. В руках у нее был бумажный стаканчик, пахнущий медовухой. Мирону тоже захотелось горячего: продрог, стоя на снегу в тени ельника. Раньше он бы, не смущаясь, отпил из ее стакана. Теперь было нельзя.

— Какая тебе разница, где я стою? — вырвалось само. — Подожди, — добавил он прежде, чем она успела развернуться спиной. — Я бился, чтоб тебя взяли консультантом! Ботинки вылизывал директору института! Но они уперлись, что допускают к проектам только с высшим образованием, самоучек не берут. Таковы правила, — закончил он тихо.

— Лучше бы ты с Катей, а не со мной встречался, — прищурилась Дуня. — Оба фанаты слова “правила!” 

— Будто я их писал! — возмутился Мирон. — Ты трубку месяц не брала! 

— А чего не пришел? 

Мирон вздохнул:

— Дуня, у меня было много работы, первую неделю я и не спал почти. И сейчас много. Я не могу бросить все и бегать за тобой. И не буду. 

— Значит, я тебе не важна. Важнее работа, да?

Мирон вцепился в волосы и застонал, зажмурившись.

— Поставим точку, если ты так хочешь! — сипло сказал, наконец. — У меня нет сил на это все.

— Ну и ладно!

Она ушла. Мирон скрипнул зубами и тоже направился к столам, в гущу толпы — смеющейся, галдящей, счастливой…

Медовуха согрела вмиг. На вкус, наверное, тоже хороша — если бы Мирон сейчас чувствовал вкус.

— А ну подходите, смотрите, что я вам привез!

Все сгрудились ближе к Прохору Ильичу, который взгромоздился на плечо троллю и показывал в руке какой-то булыжник.

— Камень Алатырь! — взволнованный гомон успокоился по взмаху руки. — Небольшой кусочек достался институту, мне его дали под расписку… нет, нет, магический предел у него очень низкий:  исполняет только вещественные желания в пределах десяти минут. И расстояние совсем небольшое. Нужна капля крови! — Прохор Ильич повысил голос, — Вот тут стерильные иголочки Маша приготовила и спирт. Только люди, да. Волшебная кровь не действует! — поднялся разочарованный гул. — Но вы ведь можете загадать желание за своих друзей и напарников!

Мирон выбрался из толпы.

— Мироша! — за шею обняли мохнатые лапы — Загадай мне шикар-р-рный мотоцикл! Хоть вокруг поляны прокатиться, ну пожа-а-алуйста!

— Отстань, Васька, — Мирон раздраженно выдрался из непрошенных объятий. — Не буду я ничего загадывать. Еще неизвестно, как эта штука работает. Вдруг что.

— Ты скучный зануда, — Васька щелкнул пуховым пальцем по носу. — Правильно Дуня дуется! Дуня-дуется! — Васька рассмеялся и побежал к остальным. 

Вечерело, зажгли костер. Голоса стали громче, заиграла музыка. Мирон посмотрел на часы: до автобуса еще прилично. Веселье только начинается…

Ваське пожелали свиной пятак.

— Тогда уж и рога бы! — весело возмущался он, — Чтобы на черта похож был! 

— Ты и так похож! — хохотали бухгалтерши.

Эйчар, Роза Николавна, очевидно пожелала заполонить поляну розами. Девушки визжали, кто-то чертыхался.

— Ты бы заказала без шипов! Я колготки порвала…

Гномы затянули многоголосье — они в этом мастера. Дуня сидела среди них у костра и улыбалась. Гномы бывают очень симпатичные. Они похожи на людей. И за человеческими девушками ухаживать не стесняются.

Мирон подошел к ближайшему столу, взял раскладной стул и унес в тень высокой ели-великана. Через несколько минут послышался шорох, на колени запрыгнул довольно крупный зверь и свернулся калачиком. Мирон почесал у барсучихи за ушами.

— Вот ты скажи: кто виноват? Я вот себя виноватым не чувствую.

Барсучиха молчала и грела живот и колени.

— Но без нее мне тоже… не очень, — вздохнул, глотнул из остывшего стакана, — Да кого я обманываю?! Мне без нее плохо. Вот так. И вместе нервотрепка одна — и врозь как в ледяной пустыне. Что скажешь?

Барсучиха засопела и почесала лапой бок. Как хорошо, что в зверином обличье оборотни не разумеют человечью речь. Только общие посылы настроения.

— Знаю, что ты скажешь. Поговорить, мол, надо, словами через рот. А у нас не получается. У нас молчать куда лучше вдвоем получается. А я так устал. Так устал молчать…

Барсучиха спрыгнула с колен и обернулась Катей. Улыбнулась и спросила:

— Ну, помирились?

Мирон покачал головой.

— Ох. Ну… Знаешь, у Новоюного книжный открылся? Там, говорят, записки Джона Ликергласса выставлены. Первый перевод!

— Это английский исследователь фей?

— Да, — хитро улыбнулась Катя. — Дуня еще не знает, я ей на день рождения хотела подарить… Но лучше ты.

— Я... — ушел? бросил? расстался? решил?.. Точно решил? — Я... подумаю.