— Ну тебя, какие там феи…

— Ты мне еще меньше верь, — деловито заметила Нина и запахнула небесно-вороной в темноте плащ плотнее. — Я ему рассказываю, мог бы послушать знающего человека, мудрее будешь.

— Сколько тебе, ты сказала? Пятнадцать?

— Шестнадцать, — соврала Нина.

— Выглядишь на все девять, — фыркнул Сеня.

— Ты вообще похож на переростка-пятиклассника, я же молчу.

Сеня потупил взгляд в черные волны реки, похожую в ночи на расплесканное масло. Маленькая Нина, самая настоящая “полторашка” из средней школы, а как рот откроет — тянет на все ворчащие сто, загибающиеся в доме для престарелых. Вокруг ширилась набережная, бережно вымощенная плиткой, она кое-где трещинами пошла под стать этому странному вечеру в паре с дочерью руководителя матери. Вот не с кем здоровую такую оставить… “Да какая здоровая, полторашка шестнадцатилетняя”, — подумал Сеня и даже стесненно укололся цветочно-нежной дурацкой мысли, какая она маленькая. Нет, ну, а выгуливать ее зачем? Сеня вдруг осознал, что совершенно и положительно забыл, почему он выгуливает Ниночку (какая там Нина), почему Ниночка с ним, как они добрались до Воробьевых гор, на метро или такси, а далеко ли до дома, а где вообще, собственно, дом-то находится? 

— О каких там феях ты говорила? — переспросил Сеня, едва пошевелив осушенными майским ветром губами, поравнялся с умчавшейся вперед по дороге Ниной. В горле аж зачесалось от внезапной удушливой жажды, но виду Сеня не подал.

— Ты меня хорошо слушай, внимательно, — вполголоса произнесла Нина и свернула в сторону гущи деревьев. Сеня в своей невзрачной буроватой куртке и такой же остальной одежде наверняка потеряется, если подальше в лес отойти, где фонари кончаются. — Ты меня слушаешь?

Ниночка резко, почти механически повернула голову к Сене. Позади нее, сокрытой капюшоном пальто и газовым платком, — мрак бессветный, лицо уже еле рассмотришь под тусклой лампочкой высоко в ветвях. Сеня лишь глазами с длинными ресницами похлопал и кивнул совсем хило, пока параллельно разум занимали все менее четкие воспоминания о здешней местности. Горы, какие-то горы были, а город какой?

— Как-то раз мужчина встретил женщину… в р-р-рестора-а-ане, — начала свой рассказ Нина и хрусталем рассмеялась. 

Мгла за ее спиной сменилась яркими бликами и крутым спуском вдоль узкой улицы, а в ступни забила брусчатка. Сеня будто очнулся и стал озираться по сторонам, после тьмы пестрые вывески баров слепили до боли. Машин нигде не было, как и людей, хотя пятница, вообще-то.

— Женщина была красива безбожно, — тихо продолжила Нина, не сводя золотых глаз со своего внимательного слушателя, да все шла куда-то вниз по улице, ловко и под ноги не глядела. — Мужчина сразу решил на ней во что бы то ни стало жениться.

В алом неоне из-под тонких губ Нины блеснули чересчур острые зубы. Сеня сглотнул скудно набежавшую во рту слюну и вдохнул свежий воздух поглубже в легкие. Под курткой и толстовкой кожу жгли струйки проступившего холодного пота, к прилегающей ткани льнули ряды мурашек, а тело словно сковало так выборочно — верти головой да, пожалуйста, только иди за Ниночкой, не оборачивайся и не останавливайся ни в коем случае. 

— Мужчина был важным человеком, деловым. Руководитель, понимаете…

Руководитель, руководитель — какое-то знакомое до скрипа в мозгу слово, осязаемое и чем-то связанное с происходящим, да чем — Сеня не помнил. Помнил прожженную дыру вместо того, что помнилось минутами назад, затем забыл и ее.

— Женщина была умная и согласилась! — протараторила Нина и тотчас прыснула.

Прозрачными вспышками смеха размылся и переулок одной из центральных, обыкновенно оживленных улиц. Ясно выделился оранжевый асфальт и многополосье шоссе слева, три билборда подряд со скидками на растворимый кофе, заменитель сахара и рекламой семейного ипотечного кредита. Вверху простерся крытый зеленоватый наземный переход, и в нос закрался едва уловимый запах урины. Сеня хотел было поморщиться, да все лицо безнадежно замерло. Морщиться расхотелось уже спустя секунду, когда переход исчез и стеклянные высотки объяли пространство.

— Они купили квартиру в спальном районе и очень друг друга любили, — говорила Нина, щурилась и кривила уголок губ, — поэтому у них родилась доченька и назвали ее Ниночкой.

Нина, Нина — тоже что-то знакомое, а высотки тем временем рассыпались вдребезги с очередным смехом невпопад, и большие пруды раскинулись на их месте с пустыми лавочками. На холмах по радиусу парка с прудами перемигивались балконы спящих панелек. Нина медленно обвела языком кончики своих верхних зубов, по эмали размылась кровь, и золотые глаза мягко перелились неестественным желтым оттенком.

— В такой вот хрущевочке, — Нина кивнула на одну из девятиэтажек поблизости и вдруг развернулась.

И словно бы кто-то враз оборвал все ниточки, налипшие к конечностям и сознанию. Смутно Сеня припоминал, где он был и почему так болят ноги, о чем говорит Нина — так эту девочку впереди зовут, — а в висках жужжит и стреляет.

— Ты про фей рассказать, вроде, хотела, — рассеянно сказал он и потер ладонью затылок.

— А я про фей и рассказываю, слушать надо внимательно, — возразила Нина, поднимаясь по лестнице прочь из парка. — Сестричка у тебя прелесть, Сеня. Сколько ей, месяца три?

— Четыре.

— Четыре, четыре… Ну, мне пора, папа сейчас спуститься должен. А ты иди, иди.

Сеня в последний раз посмотрел на голубой плащ, невнятно полыхнувший под конусом света дворового фонаря, и ушел под перезвоны ключей и домофона.

В подъезде тянуло поздними оладьями, чуть жареной рыбой и легкой гарью. Сеня поднялся на второй этаж, где располагалась родная квартира и гробовая тишина, — видно, мама уже уснула, а гость ушел раньше. Зайдя домой без единого звука и с лесом шорохов, Сеня прокрался на цыпочках в материнскую спальню.

В колыбели мирно спала младшая сестра, бледная кожа которой сияла мрамором под взошедшей луной.