Паша порылась в кожаном мини-рюкзаке и спустя три пачки таблеток нашарила пожелтевший обрывок газеты. Оторвала его от листочка, торчащего из почтового ящика в подъезде чужого дома, откуда на этаже пятнадцатом открывается птичий вид на город с общего балкона. Где-то час назад Паша продегустировала там энергетик, умело выкраденный из супермаркета в торговом центре напротив, выкурила сигарету из пачки, кем-то брошенной на лавочке во дворе поблизости. Напоследок покружилась и под бранные крики появившейся недовольной жительницы вежливо удалилась.

«Гадаю на таро, Забава», — очень кратко и содержательно, ниже красовался номер стационарного телефона. Сколько гадание на таро будет стоить? Внутри рюкзака Паша пересчитала мятые купюры номиналом в сотню во вспоротом ложном кармане и почуяла осуждающие взгляды космонавтов с огромного граффити на стене четырехэтажной сталинки. Таро, двадцать первый век — тьма-а. «Это вы не видели, как мои самодельные куколки улыбаются», — отмахнулась Паша и шмыгнула под арку в переулок. Меньше по кладбищам носиться надо, тогда бы не улыбались. 

— Как будто я против, — пробормотала Паша.

Дырявый полуразваленный асфальт порос кое-где травой, в одной расщелине даже прогрызлись одуванчики. Нужная квартира ждала под самой крышей. Впору на чердаке таким Забавам обитать, какая встретилась на пороге — в пыльном тряпье и залакированном взрыве вместо волос. Электрический свет здесь не жаловали, как и солнечный, гнали его бархатными занавесками в два слоя. Свечей не жалели, так что потекшие восковые палочки излучали с любых плоских поверхностей приглушенные сферы.

Сколько бы Паша не вынюхивала намеки на пот и грязь, кроме пыли больше ничего не сыскалось, а в воздухе застрял плотный аромат книжного серванта с дачи. По пути в гостиную Паша провела указательным пальцем по кромке резного комода — чисто. В голове тогда включились все сигнальные лампочки о том, что пора бы отсюда подальше, и Паша нащупала на дне рюкзака за спиной куклу, которую сшила как раз для таких случаев.

— Я с тебя ни копейки не возьму, — произнесла Забава хриплым голосом и села за покоцанный стол из красного дерева.

— Это потому что… — Паша слегка оттянула глазную повязку на себе.

— Нет-нет, сегодня день такой, прыгунчиковый.

— Какой-какой?

— Пры-гун-чи-ко-вый.

Забава встала из-за стола и с металлическим визгом раздвинула шторы, за которыми пряталось высокое окно. Сквозь разводы на стекле виднелась городская площадь с небесно-голубым зданием и его остроконечной башенкой.

— Сегодня если тайком смотреть, заметишь, как вдовушка чья-нибудь с Башни Смерти прыгнет.

— Чья-чья вдовушка? — переспросила Паша и опустилась со скрипом на иссохший стул.

— Чья-чья, дурное место это, на костях стоит.

Шторы сомкнулись, и вскоре пламя нескольких свечей озарило гладкое спокойное лицо. Паша подумала, вообще-то, если Забаву переодеть в нормальную одежду, помыть волосы и расчесать, сойдет и за обычную девочку-подростка. Вот голос взрословатый, это да.

— Прасковья — чудесное имя… Подумала над своим вопросом?

— Над вопросом своим подумала я, — отчиталась Паша и стиснула на секунду челюсти, от того как отвратно звучало полное имя. — Мама думала о…

— Нельзя так вопросы задавать, — перебила Забава и взяла в руки толстую колоду карт с бронзовыми рубашками. — Давай по-другому.

— Мама меня…

— Мамы твоей здесь нет, понимаешь?

Паша раздраженно вздохнула и откинулась на спинку стула под громкий аккомпанемент ненадежного каркаса.

— У вас тут курить хотя бы можно?

Забава кивнула. Паша хотела было наброситься с новым вопросом, как перед ней очутилась вполне себе настоящая пепельница в цвет рубашек таро. На столе точно никакой пепельницы не было раньше, но не суть. Паша подкурила сигарету от свечи рядом и сосредоточилась на вопросе. От матери, получается, вопрос не построишь.

— Если бы я…

— Что прожито — того не воротишь.

«Да что ж ты делать будешь», — мысленно выругалась Паша и навешала вдобавок отборного мата.

— Что будет, если…

— Конкретнее.

— Как сложится моя жизнь, если мама вернется?

Наконец Забава ничего не ответила и с тихой улыбкой уткнулась в колоду, протянула — на, сдвинь, — убрала смещенную часть вниз и достала верхнюю карту. В перевернутом положении и пестром наряде на ней вышагивал юноша в головном уборе с бубенцами.

— Недоброе ты что-то замышляешь, и зря. Душа у тебя больная очень, ты пытаешься идти против течения самой жизни, невинные люди пострадают… Мне это твои вопросы напоминает, бестолковые поначалу. А потом ведь можешь и что-то разумное вывести, если захочешь. 

«Если я тут бесплатно сижу, эт еще не значит, что мои вопросы можно обзывать бестолковыми», — огрызнулась Паша про себя и глубоко вдохнула табачный дым. Когда же он вышел наружу, рассеялся, на столе возле шута пристроилось сердце, пронзенное тремя мечами.

— Тебя ждет глубокое горе, ссора и расставание с любимым человеком, близкими.

«Все у нас не слава богу», — подумала Паша, едва сдерживая подступивший к горлу смех, пока Забава дешифровала вслух выпавший расклад. А смеяться — ну, нельзя же, да? Все же по-серьезному? Без сигареты тут до третьей карты не доберешься определенно. Опять перевернутая, еще и с пентаграммой какой-то — тьма-а.

— Ничего, кроме себя, ты не видишь, все в себе, все в себе.

Под пажем пентаклей появился человек в багряном плаще и с подобием нимба в виде знака бесконечности. Положение вновь не прямое, и Паша уже раскусила всю дальнейшую вереницу событий — все ужасно, все так кошмарно для всех вокруг, для нее, а иначе разве быть может? Душа больная? Безумие? Идти против жизни? Паша давно, аж вчера, решила, что больше под писаными правилами ходить не будет, и с каждой очередной перевернутой картой только сильнее вычерчивала свои собственные законы.