В лазарете уже давно стоит ночная тишина, прерываемая стонами, хрипами, сонным бормотанием и редкими вскриками. Кошмары – нередкие спутники солдат, сражающихся в этой войне. Трудно не видеть во сне ужасов, встреченных наяву.

Сегодня они потеряли очень много людей. Так много людей испустили дух у Велира на руках. Еще одной смерти он бы, пожалуй, не перенес.

В такие моменты у него всегда был Константин, его твердый взгляд, уверенный голос, сильные руки. «Потерпи, еще немного потерпи». Поцелуи на его лице. Разного цвета глаза, пытливо вглядывавшиеся в его. Сейчас эти глаза закрыты, под ними пролегли глубокие сине-черные тени, нос заострен, а учащенное дыхание рвется из груди хрипло и прерывисто.

Король тяжело ранен и может не пережить ночь. Велир стоит над ним, положив дрожащие руки поверх бинтов, уже потихоньку пропитывающихся кровью. Скоро их нужно будет менять. Велиру отчего-то холодно. Болят ноги, болят руки, спина и шея. Кажется, нет в нем сейчас ничего, что бы не болело. Страшно режет от боли живот и пересохло в горле. Знахарь ничего этого не замечает – только смертельный, пробирающий самые кости холод. Ему бы сесть, перевести дух, поесть и выпить, заснуть, но он боится даже прикрыть глаза. Под веками жжет. Подрагивающие ладони лежат на тяжело, быстро вздымающейся груди короля. Константин слаб и белее простыни – потерял очень много крови. Еле дышит, борется за каждый вдох.

Макс рвался к отцу, попытаться исцелить или стянуть на себя боль, но его пришлось останавливать силой. Он израсходовал слишком много магии, еще немного, и сам бы погиб или заболел, и тогда всему конец. Он понуро сидел у палатки с больными, изводил себя, слушая их стоны, пока его не увел Нико.

Константин хрипло вдыхает и пытается кашлять, но морщится от боли и задерживает дыхание, пережидая. Велир сжимает кулак, закрывает глаза. Видеть и слышать это невыносимо. Металлический, удушливый запах крови забивает ноздри. Только богам известно, что здесь должен ощущать король своими обостренными чувствами. Но он молчит – не шутит, не раздает приказаний, не одергивает строго зарвавшегося Велира. Сейчас Константина хоть хуями покрой – не отзовется, не рассердится. Знахарь трет глаза. В них будто песка насыпали. Какая-то его часть, маленькая и рациональная, прикидывает, что нужно будет делать, если сердце короля к утру остановится. Велир ненавидит эту часть, но она упрямо продолжает говорить. Сказать – первым делом Максу и Ивану. Канард примет на себя командование, обучит Макса. Даже придавленный горем, Иван поставит долг превыше всего, а убиваться будет где-нибудь, где никто не увидит. Макс будет горем совершенно раздавлен, но придется взять себя в руки – и он это сделает. После победы (если она будет) его немедленно коронуют, а прежняя жизнь не возвратится к Максимилиану Фенсалору никогда. В жизни Велира же ничего не должно измениться – бесконечный поток раненых и больных, пока не кончится война – так и или иначе.

Ничего – кроме того, что жизнь свою он потеряет вместе с Константином, оставив лишь пустую оболочку, бездушно выполняющую свои обязанности.

Велир смотрит в побелевшее лицо, рассматривает с таким болезненным вниманием, будто короля у него собираются отобрать прямо сейчас. Запоминает каждую черту, проводит легонько пальцами. Сколько он ему не сказал, не сделал, сколько раз не приласкал еще, и вот он, конец их истории? Такой?

Велир еще сотни, тысячи слов хотел бы сказать Константину, но сейчас в его грудь, ломая ребра, бьются всего три, и их он должен сказать, пока еще жив тот, к кому они обращены. Поздно, так поздно. Проклятый олух, чего ты ждал? Вот этого? Пока не станет слишком поздно?

Под ладонью бьется сердце – быстро, пытаясь спасти хозяина от смерти, разгоняя по телу оставшуюся кровь. От запаха крови тошно. Наихудшая обстановка для подобного признания, но Велир боится, что если он прождет еще, то… Он опирается о край самопальной койки, шатаясь, и закрывает глаза. Склоняется к самому уху Константина. Шепчет едва слышно:

- Я…

Звук не идет вовсе. Велир сглатывает и переводит дух. Собирает все силы, что еще остались. Фаргусовы рога, почему так трудно это сказать?

- Я люблю тебя.

Едва произнеся это, Велир понимает, что бо́льшей правды не говорил никогда прежде. Сила собственной любви накрывает его с головой, впервые со дня ее возникновения осознанная и принятая полностью, и если бы она могла исцелять, Константин уже встал бы на ноги. Но она бесполезна и может только похоронить их обоих под собой. Велир наваливается на край койки всем телом – ноги не держат. Смотрит на Константина. Только он еще удерживает знахаря на ногах и в сознании.

Велир не ожидает того, что происходит после. Константин улыбается, приоткрывает мутные от боли глаза и просит, тихо и хрипло:

- Скажи… Еще раз.

Велир вздрагивает от неожиданности и беспомощно открывает рот. Тупо смотрит на Константина. Тот с усилием фокусирует на нем плавающий взгляд и улыбается еще раз белыми пересохшими губами. Горло Велира будто перехватывает стальным обручем от этой ласковой улыбки. Константин шевелит губами, хочет что-то сказать, но силы кончились. Велир шепчет:

- Я тебя люблю.

Король кивает и устало закрывает глаза, будто только этого и ждал, чтобы умереть. Снова шепот:

- И если ты умрешь, я вытащу тебя хоть из чертога Релена, хоть из задницы Фарга, и прикончу самолично, коронованный ты утырок.

- За… Утырка… Ответишь, Велир…

- Ага, как же. Держи карман шире.

- Пить… - шепчет Константин, слепо поворачивая голову на голос Велира. Тот гладит его лоб дрожащей рукой, убирает прилипшие от пота темные пряди.

- Нельзя.

- Дай…

- Нельзя, сказал же, никак. Чем слушаешь? Ты в живот ранен и грудь, нельзя тебе пить. Потерпи, - уговаривает Велир, словно маленького. Константин вздыхает, не открывая глаз.

- Велир…

- Ну что? Замолчишь сегодня, нет?

- Я тебя… тоже люблю.

Велир утыкается лбом в плечо Константина, туда, где нет бинтов. Тот пахнет кровью, потом, сталью меча и лошадью, а еще – собой, тем самым неописуемым запахом, который у каждого человека свой собственный. Вокруг темно, хоть глаз выколи, и бледное лицо Константина похоже на далекую и холодную луну.

- Заткнись и спи. Я тебя умоляю, заклинаю, просто закрой свой хлебальник и спи. Я все, что захочешь, сделаю, буду таким покладистым, что ты охуеешь, только спи.

Велир не видит ответную улыбку Константина, потому что сползает вниз, теряя сознание от утомления.

Наутро они оба открывают глаза с первыми лучами солнца, бьющими в лицо. Велир вскакивает, вглядывается в лицо Константина. Тот встречает его куда более осознанным, ясным взглядом, хотя дышит все еще с трудом.

Всю ночь, мучаясь в черном океане боли, теряя в нем память, границы самого себя и разум, Константин цеплялся за тихий шепот у самого уха «я люблю тебя», как за последнюю находящуюся на плаву доску разнесенного в щепы корабля. Он расскажет об этом Велиру позже, а пока с усилием тянет к нему холодную руку. Велир хватает ее, прижимает к лицу. Константин снова упрямо просит:

- Пить…

Велир твердо качает головой:

- Потом.

Король щурится на него, пытаясь разглядеть через мешающие тени в глазах.

- Я тебя… За неуважение к короне…

- Да-да, накажешь п-по всей строгости, - Велир беспокойно следит за малейшими изменениями в лице, нащупывает на чужом запястье пульс. Константин зевает, против воли опять засыпает. Бормочет:

- Забавно… 

Принца и короля Константина уверяли, что любят его, столько раз и столько людей, что сами слова стали для него пустым и бессмысленным звуком, вроде чириканья птички. Он давно научился пропускать их мимо ушей, ведь произносили их с целью получить какую-либо должность, милость или деньги. И вот теперь он, не король никакой, да еще умирающий, услышал, что его любят. Ни за что, без гарантий и обещаний. И только теперь понял силу этих слов, произнесенных правдиво, и почему ими нельзя было разбрасываться.

Боль отступает по дюйму, постепенно, не хочет сдавать позиции. Константин снова задремывает и не слышит ответного вопроса знахаря «какого хуя и где тут хоть что-нибудь забавное, что-то я не вижу».