Лизард - сам Фарг не брат, король не указ, делаю, что хочу, и магию свою она приняла, как часть себя. Но люди, не обладающие ею, всегда будут бояться ее странно проницательного взгляда, не поддающихся логике способностей, амулетов, исходящей от нее чужеродной мощи, которая невольно подавляет всех, кто рядом с ней находится. Ещё и лицо такое... Знающее. Наглое. Посмотришь и сразу понятно - ведьма. Она всю жизнь стискивала зубы. "Вы не заставите меня извиняться за свою суть". Всю жизнь - как Сараби среди гиен, с гордо поднятой головой. Тявкают, пытаются схватить. Вздрогнешь - и ты проиграла.

Но иногда было тяжело и невыносимо, когда твоя единственная компания - ворона, когда подружка детства уже нянчит второго, и да, ей тяжело, но ее муж целует ее, когда приходит с поля, а она вся светится, собирая на стол, а он сгребает обоих детей и играет с ними, давая ей время перевести дух.

А ведьмин удел - ночами лежать с открытыми глазами. Лизард даже не знает, хочет ли она детей. Слишком много в ответе на этот вопрос зависит от отца этих детей.

Которого нет.

С девственностью Лизард расстается легко и без волнения - она ей не слишком нужна. Но уже понимает - с ним ей не по пути. Как и понимает - теперь порченая. Не возьмёт никто.

Да как будто кто-то раньше бы взял - с такими сложностями...

Характер неуступчивый, нет в ней женской покладистости. Ещё и ведьма. И ладно б лечила, ещё куда ни шло, так боевая.

Ну нет так нет… И хуже люди живут.

Встречает Велира, такого же нелюдимого, как и она. Но и тот ее не понимает, да и не особо стремится. Бухтит, что столько годков, а безмужняя, что всю жизнь не будешь порхать с ветки на ветку, перепелка бедовая, что негоже женщине, как бесплодному дереву, зря небо коптить. Лизард лишь усмехается - пусть себе бухтит. Велир все равно делает это мягче, чем все прочие, и совершенно не стремится влезть к ней под юбку - приятная передышка.

А потом она встречает Ивана.

Удивляется, что такой видный, добрый, работящий, умный - и не занят? Чудно́. Лизард присматривается. Как бы невзначай узнает о нем у Велира. Тот фыркает, булькнув флягой.

"Губу закатай! За столько лет вся деревня его окучить пыталась - никому не дался. Сын у него - и не нужно ему семьи больше".

И правда - их двое, Иван и его худенький невысокий сынок, который вечно при деле - то дома что-то делает, то обед стряпает, то в огороде ковыряется, то с конем воркует, то кому-то помогает, ловит зверей в силки, одежду зашивает - никогда на месте не сидит. Их двое - и оба ревниво оберегают свой мирок. Макс побольше тянется к людям - сын Велира и кудрявый высокий паренек стараются с ним провести каждую свободную минуту - но Иван никакую женщину не поставит прежде сына, и очень зорко смотрит, кто приближается к нему. Мягко, не агрессивно, но не позволяет никому сокращать дистанцию. Лизард отступает, наблюдает издалека, но дистанцию удается сократить через Макса - в нем Лизард чувствует такой резерв, какой должен быть невозможен у человека. Тогда ведьма идёт прямо к Ивану - предупреждает, что такую мощь не обуздать самостоятельно, нужна помощь. Она уже не думает о том, как тянет сердце при взгляде в эти голубые глаза. Она просто хочет помочь мальчику - потому что ей в свое время пришлось помогать себе самой. Она не хочет, чтобы другой человек рос одиноким изгоем, не имея рядом никого, кто хоть приблизительно понимал, что это такое - носить в себе божественную мощь.

Иван смотрит тяжело и недоверчиво, долго держит взгляд. В его глазах Лизард видит сталкивающиеся лезвия, обезумевшее море в шторм, взметнувшийся сноп искр над пожирающим нечто бесконечно дорогое пожаром.

“Если иначе никак… Но я буду присутствовать”.

Поначалу и правда присутствует, занятия назначает сам и только тогда, когда он дома.

Макс смотрит серыми глазами недоверчиво, но ему нравится учиться новому, и серьезный мальчик привыкает к ней. Старается, сердито сжимает губы на неудачи и сдержанно расцветает от похвалы, начиная стараться вдвое усерднее.

Лизард чувствует в нем и Иване тайну, как гончая чует зайца.

Привыкает к ней и Иван. Облегчает потихоньку контроль. Зовёт к себе, подкармливает, спрашивает, как идут дела, не нужна ли в доме помощь.

- Платить нечем, любезный мой.

- Мне не нужны деньги. Я хочу отблагодарить за помощь моему сыну.

И говорит чудно́. На лицах обоих написано высокородное происхождение.

Лизард скупо рассказывает о магии, о принципах ее работы - то, что понимает. Совершенно неожиданно Иван начинает расспрашивать. Она замирает.

Что, и отвращения не будет?

Его нет. Иван искренне интересуется всем, что касается Макса. Узнает, как помочь, когда магия захлестывает, как заземлить, успокоить, как это ощущается, искренне и старательно запоминает, чтобы помогать сыну, если он начнет тонуть там, куда Ивану путь заказан.

- А у тебя?

Она колеблется. Едва ли не впервые в своей жизни.

- Моя магия… другая.

Впервые они целуются… случайно, в летних сумерках, когда все вокруг затихает и становится чуть менее реальным, когда границы между людьми истончаются в теплом ласковом воздухе. В доме темнеет медленно и неохотно. Лизард не прочь и продлить мгновение, но он отстраняется и неловко краснеет, сжимая губы, точно пытается поймать и удержать в них поцелуй - или жалеет о нем. А потом качает головой и отводит глаза.

Она чувствует, как за веками жжет. Улыбается и уходит. 

Говорить тут не о чем.

Лизард тренирует Макса по-прежнему, но его отец больше не зовет ее к себе, а приходить куда-то незваной ей не позволяет гордость. Макс благоразумно помалкивает, да и у него полно своих дел, чтобы вмешиваться в чужие. Они - ученик и наставница, не более того.

Забыла об этом, сентиментальная дурища? Решила, что это твой муж и твой сын? Поверила? Ну вот и получи реальностью прямо в распахнутое сердце.

Иногда она видит неслышно скользящую по окраине деревни высокую тень в черном плаще. Ее магия тревожно бьется о ребра - опасность.

Иван приходит к ней рано утром. Лизард открывает, ежась от вползающего в дом зябкого тумана, смотрит на ходящие под светлой кожей желваки. Слушает про совершенно другую жизнь в далекой столице, про короля, долг, принца, переворот, королеву, море и тяжелые от фруктов деревья, про грядущую войну.

- Я пойду с вами.

Забывшись, Иван хватает ее за руки.

- Не нужно!

- Я могу о себе позаботиться, - она выгибает бровь.

- Дело не в этом, - он отчаянно подыскивает слова, которые убедили бы ее остаться. Лизард смотрит на него, и против воли ей умилительно и смешно. Нет таких слов, Ваня, нежный Ваня. Он кажется абсолютно несовместимым с войной - только с мирными рассветами и тихими закатами, качающейся на поле золотой пшеницей, перекликиваниями в прохладе леса, смехом возле праздничного костра. Ей страшно за него.

- Битвы становятся... уродливыми, когда сражаются женщины, - с трудом объясняет Иван. - Если сражаются женщины… То воистину настали последние времена.

Лизард сжимает и разжимает тонкие пальцы. Ее магия была сделана для войны. И возможно, впервые в жизни она находит ответ, почему эта магия была дана дочери кузнеца.

- Если ничего не сделать, то последние времена действительно настанут.

“Ты не подходишь для войны. Я - да. Я буду защищать тебя”.

Они не знают, что думают одно и то же одними и теми же словами.

В упавших на лицо волосах Лизард - безлунное, усыпанное звездами ночное небо.

На войне ей еще тяжелее. Солдаты не воспринимают сражающуюся женщину всерьез. Иван старается быть рядом, но это удается ему все меньше и меньше. Лизард выше поднимает голову. Ее раззадоривают их издевки.

- Дожили, бабье в мужские дела лезет!

- Да слишком много о себе думает. Нагнуть бы ее, и сразу бы вспомнила, где ее место!

- Приходи, когда в штанах что-то появится, - бросает она. Губы против воли искривляются в оскал.

И если эти двое солдат весь следующий день очищают стойла от лошадиного дерьма, это никто не комментирует. Лизард ловит взгляд Ивана, стоящего поодаль. Качает головой.

“Я сама могу себя защитить”.

“Я знаю. Но тебе не нужно делать все в своей жизни самой”.

Лизард знает, как легко будет расслабиться и полагаться на Ивана во всем. Она не позволяет ему. Он беспомощно опускает готовые подхватить ее руки.

Время идет. Он влюбляется сильнее и тянется к ней больше. Она влюбляется сильнее и пытается вспомнить - каково было жить до него. Самой. Одной. Без его улыбки.

Темно. Ей было темно.

Нужно дать ему то, что нужно всем мужчинам, и он потеряет к ней интерес. Лизард предпочитает полный контроль и не хочет ждать, когда он остынет к ней.

Тяжело дыша, он перехватывает ее руки на своем поясе.

- Я хочу жениться на тебе.

Он всерьез отказывается познать ее, пока не возьмет в жены перед богами. Лизард растерянно моргает.

(Проблемка, потому что она вот не железная…)

Ему действительно интересно то, как она видит мир. Он не чувствует себя менее мужественным, когда рядом с ним способная защитить себя женщина. Иван смотрит на Лизард с восхищением и уважением. Лизард даже не подозревала, как много для тебя может сделать любовь и принятие.

Она смотрит на него, как на единственного мужчину в мире. Разве есть другие?.. Все прочие люди становятся для нее какими-то бесполыми существами, даже женщины, с которыми она когда-то ложилась так же, как с мужчинами. Она смотрит на мир его глазами и влюбляется в них обоих - в Канарда и в мир.

Когда он тихо плачет, она не стыдит его и не насмехается - лишь вытирает его влажные щеки и любит его за каждую слезу лишь сильнее.

Однажды Иван тихо признается ей, что с юности мечтает о семье - жене рядом, детях, которых он вырастит, не оглядываясь каждый день в страхе за них. Лизард прижимается к кольчуге на его плече и ясно понимает, что хотела бы родить детей. Его детей.

Всю жизнь у Ивана Канарда не было ничего, кроме служения королевской семье, что он делал от всего сердца. И теперь он чувствует себя эгоистом, когда понимает, что в его сердце теперь появилось место и для чьего-то своего. Можно ли?..

Он сидит около нее, когда она борется со смертью. Она - около него. Они хватаются друг за друга после каждой битвы, как утопающий в заколоченном ящике хватает последние глотки воздуха, вырывая секунды у смерти.

В первый день мирной жизни они чувствуют себя, как выброшенные на берег необитаемого острова после кораблекрушения.

Люди, которыми они вступали в этот шторм, погибли в нем, и кто-то другой встал на дрожащие ноги на другом берегу.

Лизард смотрит на Ивана и видит качающиеся под солнцем поля пшеницы.

Иван смотрит на Лизард и видит усыпанное звездами безлунное небо.

Не все погибло в войне.

Что-то осталось.