В Ислере было дождливо.

Василь поднял голову от подушки перед рассветом, когда серенький свет едва забрезжил на горизонте. Мелкий, мерзкий дождь сыпался с неприветливых небес еще с вечера, и так и не перестал. Снаружи все было мокрым и мерзким. Василь приоткрыл ставню, выглянул наружу. Поморщился. Мокро. Грязно. Холодно.

Он больше не любил грязь - его учитель позаботился об этом.

Велир всхрапнул и перевернулся на другой бок, лицом к Василю. Его худое, вытянутое лицо хранило то самое скорбно-усталое выражение, которое было на нем почти всегда, когда оно не искажалось раздражением. Велир никогда не улыбался.

Василю это нравилось. Василь это понимал.

Не то, что его друг - Иван был странным. Вечно вежливым, улыбчивым, приветливым, всегда находил хорошее даже в дерьме. Василь сторонился его и сторонился его сына, тихого и такого же вежливого мальчика. Иван и Велир сталкивали их в детстве, часто оставляли играть вместе, не понимая, что дружба не возникает насильно. Просто потому, что мальчик Ивана был одного с Василем возраста, не означало, что они должны будут дружить.

Макс пытался поговорить с Василем, когда им было девять и очень скучно, темным зимним вечером. Василь не понял, во что Макс хочет поиграть, и на всякий случай побил его. Так всегда делали его братья и отец, и Василь не знал, что можно еще делать с другим ребенком. Макс не плакал, просто поколотил его в ответ, глядя слегка удивленно - мол, ладно, если ты только так понимаешь… 

Иван и Велир нашли обоих в синяках и царапинах, развели по разным углам. Больше ни один из них не проявлял интереса к другому.

Василь сразу понял, что когда Велир что-то говорит ему, то надо слушать. Сначала он боялся получить по шее, но если он чего-то не понимал сразу, то Велир просто окидывал его взглядом поверх своих смешных очков и вздыхал.

“Идиот… От рябинки не родить тебе малинки…”

Василя обжигал этот взгляд, делал больнее, чем если бы Велир протянул его хворостиной или избил палкой по рукам, ногам и жопе. Но поначалу Велир вообще до него не дотрагивался, даже чтобы ударить. Ему как будто было противно.

Василя и это устраивало. Он смотрел из окна, как Иван обнимает своего сына, как Макс уворачивается от поцелуев и скорей убегает играть с другими детьми. Василь сжимал плечи. Он не хотел, чтобы Велир его так обнимал.

Или вообще хоть кто-нибудь. Руки вокруг себя он воспринимал как угрозу, не как ласку. Макс - нет. Порой он сам тянулся к отцу, и тот крепко обхватывал его своими ручищами. Василя это пугало - не двинуться, не убежать…

Он рос рядом с Велиром, как сосед, от которого нельзя избавиться, но можно терпеть. Велир ставил перед ним еду, пока Василь не научился готовить и брать ее сам. Велир мог забыть накормить его, увлекшись работой, и Василь понял, что здесь, так же, как и дома, нужно заботиться о себе самому. Только вот здесь, в отличие от дома, не прибивали, когда Василь стягивал лишний ломоть хлеба, репу или редиску. Велиру было все равно, что он ест, лишь бы ел. Он обращал на Василя свое полное внимание, только когда тот болел. Василь хотел болеть чаще. Но его тело было слишком сильно и крепко. Он заболел серьезно лишь однажды, в двенадцать, когда упал в реку поздней осенью, поскользнувшись на грязи, и не сразу смог выбраться, а выбравшись, пришел домой в мокрой одежде, не догадавшись сразу согреться.

Велира тогда не было дома - уехал в соседнюю деревню, принял тяжелые роды, и вернувшись, застал дома Василя, выкашливающего свои легкие. Предсказуемо не обрадовался.

Василь не сразу понял, что тот бормочет. От сильного жара он казался себе очень большим, а кровать - очень маленькой. Руки и голова как будто не совпадали по размеру ни друг с другом, ни с изголовьем кровати. Мир был странным, нереальным и предательски расплывался за пределами узкой кровати. Его для Василя не существовало.

И вдруг в его пузыре горячечного бреда появился человек. Василь приоткрыл помутившиеся глаза, когда к его лбу прижались сухие прохладные губы. Велир пробормотал “идиот, на день одного оставить невозможно, как вы все заебали болеть, просто какого хуя, даже дома не отдохнуть от вас, ублюдков” и полез за жаропонижающим.

Больше никакой ласки тогда Василь не получил - только настой по часам, палочка с мазью, пролезающая в горло и нос, и подзатыльники учителя, когда Василь кашлял.

Подзатыльник. Удивительно. Удары ощущались не больно, а обидно.

“Еще миазмами своими меня обрызгай тут, давай!”

Боль становилась глуше, кашель уже не разрывал так мучительно, ослабевая с каждым днем, жар спадал. Василь следил за Велиром слезящимися глазами. Тонкая высокая фигура передвигалась по дому, наклонялась, выпрямлялась, вытягивалась, когда Велир тянулся за чем-то, замирала, когда он читал.

Василь не хотел, чтобы его обнимали, но хотел, чтобы Велир поцеловал его в лоб еще раз. Ему было не понятно, что за голод поднялся в его груди навстречу этому поцелую. Просто хотелось еще.

Его в жизни никто никогда не целовал.

Больше Велир его не трогал. Василь не просил. Только пялился на учителя, когда тот учил его читать, распознавать болезни и растения, показывал на больных, как вскрывать нарывы, вправлять кости и накладывать фиксирующие повязки. Велир стукал его по затылку, если Василь смотрел не туда - не сильно, но обидно. Как глупую скотину, которая пошла не туда.

“Я и есть глупая скотина”.

Василь ничего и никогда не понимал с первого раза. Велир всякий раз вздыхал, смотрел через очки устало и объяснял теми же самыми словами.

Василь не знал, нравится ли ему лечить людей. Ему нравилось, что они за это платили, а их боль он к себе не подпускал - так же, как и их. Просто делал свое дело.

Василь рос незаметно для себя и незаметно для Велира. Из пиздюка, недоношенного, нежеланного, недокормленного и худого, Василь превратился в крепкого и высокого парня. Он заметил это однажды, когда они вместе с Велиром пошли в лес, солнечным летним днем. Знахарь склонился, раскопал зверобой вместе с корнем, выпрямился, и Василь увидел прямо перед собой его глаза - светло-карие, с морщинками по углам, подслеповато прищуренные. Тонкие лохматые русые брови были сосредоточенно сведены на переносице. Василь опустил взгляд ниже - на тонкие поджатые бледные губы. Велир посмотрел Василю прямо в лицо и пихнул ему растение с комьями земли, перемазав рубаху. Растерявшись, Василь взял зверобой, ухватив Велира за руку. И не отпустил.

Рука учителя была сухой и прохладной, тонкие пальцы мелко подрагивали - нервный. Он всегда был нервный, даже когда слишком уставал, чтобы дать “хорошего пропиздона”, как он называл вялые подзатыльники и тычки мордой в книгу. Глаза Велира расширились. Он резко вырвал руку и зашагал по узкой тропинке дальше в чащобу, не оборачиваясь. Василь остался стоять на прогалине с рукой, застывшей в воздухе. Его ладонь еще помнила ощущение длинной и узкой руки в ней с тонкими и длинными, как у птицы, костями. Воздух возле кожи Василя дрожал - точно так же, как пальцы Велира.

Наверное, учитель просто тоже не любил, когда его трогали.

У Василя не было друзей и родных, никого, кроме учителя. Ему никто не был нужен, и к общению он не стремился. На попытки пообщаться тощего смуглого парня со смоляными кудрями, чьи ноги они с учителем лечили, он равнодушно молчал. Парня звали как-то странно, и у него даже была фамилия. Василь не запомнил ни того, ни другого. У парня была лиса. Василю она не нравилась, раздражала - сыпала везде шерсть, не сидела на месте, ворошила и роняла вещи, мерзко и пронзительно визжала, устраивала беспорядок. Когда парень с лисой ушли жить к старому глоссатору, Василь вздохнул с облегчением.

Он проснулся в укромном углу сеновала - он дремал там иногда, спасаясь от работы и дневной жары. Пол был усыпан соломой, а все пространство было завалено связанными пучками подсыхающей травы. Он уже собирался встать и уйти, когда услышал тихую возню.

“Нико, тут точно никого нет?..”

“Не бойся, нас здесь не видно”.

Звуки влажных поцелуев. Тяжелое дыхание. Кто-то неуверенно, слабо и рвано простонал - кажется, Макс, но Василь не настолько хорошо знал его голос, чтобы убедиться - просто тихо выскользнул наружу и вернулся домой.

Тогда он не стал задумываться об этом слишком долго. Василь с детства знал, что люди возятся друг с другом, а потом у женщин появляются от этого дети. От возни мужчин друг с другом или женщин друг с другом дети не появлялись, и почему так, его научил Велир. Василю было неинтересно на это смотреть.

Однажды в их доме появилось чудовище. Чудовище рычало и стонало, мотало волчьей мордой и сжимало край лавки человеческой рукой. Велир лечил чудовище, рявкая на Василя всякий раз, когда тот пытался приблизиться. Василь тогда впервые испугался. Чудовище могло ранить учителя, убить, сожрать.

Учитель был его, Василя. Василь не хотел, чтобы ему делали больно или забирали.

Постепенно от жижи, которой его поил Велир, монстр превратился в мужчину. Очень красивого. Самого красивого, какого Василь только видел в жизни - высокие скулы, пронзительный взгляд, твердые, правильные, симметричные черты, тонкий нос, не картошка, которая тут была почти у всех, ровный тон загорелой кожи. Даже шрам на лице и потерянный глаз его не портил. Мужчина следил за ними обоими очень внимательно, но разговаривать пытался только с Велиром. Тот огрызался, вяло и равнодушно, так же, как со всеми. Василь внимательно следил за обоими, слушал, с несвойственной ему проницательностью и вниманием следил даже за изменениями в интонации голосов.

Этот мужчина мог что-то поменять в их жизнях. Василь этого не хотел. Он не любил перемен. Перемены, как правило, не несли в себе ничего хорошего, и Василь готов был защищаться от них кулаками.

Красота мужчины отталкивала, была опасной. В его лице Василь видел что-то лживое. Он прикрывался своим красивым лицом, как маской, заставлял невольно проникаться к себе симпатией лишь за то, что на него приятно было смотреть.

Василю, например, было неприятно. Он терпеть не мог красивых людей, потому что им всегда позволялось больше. Их прощали чаще и легче. Возможно, поэтому ему не понравились Макс и этот его, кудрявый.

Однажды он увидел, как мужчина, приподнявшись на постели, прижимает руку Велира к губам, внимательно глядя ему в лицо единственным голубым глазом.

Странно, у него же вроде другого не было, и он был темным… Василь не помнил точно. Взгляд мужчины метнулся за спину учителя и пригвоздил парня к месту, как насекомое иглой к стенке. Василь отчего-то не мог вздохнуть - грудь сильно сжало болезненным спазмом. Он весь превратился в один орган чувств - зрение. Он смотрел. На красивых губах мужчины зазмеилась улыбка.

Учитель ничего не заметил. Он резко вырвал руку - точно так же, как тогда в лесу вырвал ее у Василя. И больше мужчины старался не касаться. Мужчина не настаивал.

Василь больше не оставлял их наедине, находя все более тупые предлоги остаться дома, если Велир посылал его по делам. Если уйти нужно было Велиру - увязывался с ним. Учитель ничего не говорил - не радовался этому и не возражал, даже не называл идиотом. Просто молча шел рядом.

Василь был доволен, что учитель тоже заметил маску, как бы хорошо она ни была подогнана к лицу.

Мужчина вскоре куда-то делся. Василь не узнал даже его имени. Или узнал, но забыл?

Лишняя информация очень быстро вылетала у него из головы.

Наверное, это все были подзатыльники. Многовато все же их Василю перепадало.

Время шло, жить становилось все хуже. Еды становилось меньше, страха - больше. Солдаты появлялись даже в деревне. Однажды накрыли деревню, как саранча - врывались в дома, лезли в погреба, переворачивали постели, ломали крыльцо - что-то искали. Или кого-то. Испугали всех до усрачки. Велир попытался возбухнуть - и замолк, когда у самого кадыка оказалось острие меча. 

Василь тогда снова не смог вздохнуть, застыв от страха. Он хотел убить - нож лежал близко, но их было трое… Он не справился бы…

Василь не сомневался, что убил бы, будь солдат один. Солдаты тоже об этом знали, поэтому, наверное, не ходили по одному или по двое. Их всегда было не меньше трех.

Велир смерил солдата взглядом. Страха в нем не было, руки были сжаты в кулаки. Солдат усмехнулся и опустил меч. Потом они ушли. Василь не видел, куда. Как только они перестали угрожать Велиру, они перестали его интересовать.

Тогда Василь в третий раз почувствовал, что мог бы лишиться Велира.

Велир разжал пальцы. Они сильно дрожали. Он тяжело опустился на табурет. Василь подошел ближе на негнущихся ногах. Учитель поднял на него глаза.

“Что, обосрался?”

Василь молча взял его за руку. Велир изумленно замолк, наблюдая за учеником расширившимися глазами. Рука была тонкой и худой, дрожащей. У Василя что-то странно защекотало внутри. Он прижал пахнущие травами пальцы к губам. Закрыл глаза.

Пальцы резко вырвали. Левую сторону лица обжег хлесткий удар. Еще один. Василь отшатнулся назад, чувствуя во рту соленое от разбитой губы. Глаза тоже горели. Их он не поднимал.

Велир больше не произнес ни слова. Василь слишком боялся смотреть ему в лицо.

Он ожидал, что его выставят. Изобьют. Что-нибудь скажут. Ну хоть что-нибудь. Но нет, Велир делал вид, что ничего не произошло. Только разговаривать стал еще меньше. Только по делу.

После рейда солдат из деревни исчезли Иван и Макс - тихо, не попрощавшись. Нико исчез вместе с ними, забрав с собой лису. Василь не скучал по ним. Велир, возможно, скучал. Он стал выпивать чуть чаще. Но по-прежнему ничего не говорил.

Василю стало невыносимо жить рядом с ним. Иногда он просыпался посреди ночи и склонялся над спящим знахарем. Однажды набрался храбрости и поцеловал свисающую с кровати руку. Велир слегка вздрогнул, промычал что-то невнятное, но не проснулся. Василь легонько потерся о его руку лицом, как выпрашивающая ласку собака.

В почти семнадцать он начал понимать, зачем люди обнимают друг друга и возятся на сеновале.

Проблема была лишь в том, что Велир в свои тридцать три так этого и не понял.

В стране что-то началось. Знахарь, вернувшись однажды домой, велел Василю собираться.

“Много не тащи. Не факт, что вернемся сюда. Не факт, что живыми”.

Василь ничего не спрашивал. Он молча и быстро подошел к Велиру, прижал его к стене (уже перегнал его в росте, уже был выше учителя) и поцеловал прямо в губы. Он не умел этого делать, не знал, как, куда, чего, куда деть руки и все остальное, просто прижался своими губами к уголку сухих губ Велира. Тот замер на несколько секунд. Застыл.

А еще через несколько секунд Василю показалось, что ему отвечают.

Велир тут же пихнул его в грудь. Но по лицу не ударил. Когда Василь отстранился, это придало ему храбрости посмотреть знахарю в лицо. Велир облизнул влажные губы. Его взгляд был диким и ошалевшим, он смотрел куда-то мимо ученика.

“Нет”.

Василь почувствовал, что его сердце и желудок сжимаются в очень плотные, маленькие комочки, полные боли. Он попытался вдохнуть. Болезненный комочек сердца подкатился к горлу, мешая глотать и дышать. Желудок, свернувшись в узел, сковал спазмом живот. Василь кивнул и отступил от стены.

В ту ночь он ушел спать на сеновал. Василь никогда не умел плакать, как все, со слезами. Поэтому он только сухо всхлипывал. Никакого облегчения эти рыдания ему не принесли.

Когда они в следующий раз увидели свою деревню, Василю было почти двадцать лет. Он узнал в наследном принце Релении Макса, в главнокомандующем - Ивана.

“А короля видел?” - спросил Велир, выслушав его наблюдения. Василь качнул головой, обтирая руки.

“Мужик это тот, волк”.

Василь только коротко, удивленно фыркнул.

“Что за ебаная деревня у нас, однако”.

Велир некоторое время смотрел на ученика, после чего согнулся пополам от лающего, резкого смеха. Он смеялся, трясясь всем телом, короткими, обрывистыми звуками, и все его лицо будто не знало, что делать, поэтому на улыбку гримаса Велира мало была похожа. Василь криво улыбнулся. Его насмешил смех учителя.

Это был один из немногих терпимых моментов ада, в котором они тогда жили.

Велир шмякнул сумку на запыленный пол, прошел через дом, осмотрев его, коснулся столешницы. Василь шел за ним, как привязанный.

Выйдя на улицу через заднюю дверь, Велир глубоко вздохнул. Повсюду в доме были пыль, грязь, паутина. Плохо пахло чем-то прокисшим и затхлым. Все это надо было чистить и убирать. Куст шиповника разросся и упирался в дверь колючей ветвью. Велир посмотрел на свою левую руку, растер между пальцами толстый слой серой пыли. Василь встал с ним рядом. Он больше не рос, но учителя перегнать все же успел.

Велир глубоко и устало вздохнул, повернулся к Василю и вдруг уткнулся в его шею лицом. Василь приобнял его одной рукой за плечи, едва касаясь. Руки Велира, сильные, худые, жилистые, стиснули ребра Василя, губы скользнули по шее. Он выдохнул еще раз - с облегчением. Василь почувствовал на шее горячее дыхание.

“Съеби в столицу, Василь, там хоть… Да хоть деньги хорошие получать будешь”.

“Нет”.

“Ты лучше меня жить должен, ну. Ты хоть и идиот, а все ж…”

“Нет”.

“Недоумок… От рябинки не родить тебе малинки…”

Сердце Велира билось в ладони Василя быстро-быстро и испуганно. И в этот раз Василь, прижавшись к губам Велира, был точно уверен - ему ответили.