Они учились касаться друг друга молча. Так же, как и всему остальному учились. Получалось не сразу - обоим трудно было привыкнуть к перемене тех странных отношений, которые у них сформировались до этого. Отец и сын? Уж точно нет, Велир, очевидно, считал Василя кем-то вроде соседа, с которым ты живешь вынужденно и молишься, чтобы только не трогал. Василь же считал Велира своим. Не своим отцом, своим учителем или еще кем-то определенным, а просто Велир всегда был рядом, с тех пор, как Василь, выпнутый из дома отцом, принял решение больше не пытаться туда вернуться. Он побыл один какое-то время (не любил вспоминать), а потом прилепился к Велиру и повсюду ходил за ним следом, на него смотрел, его слушал, порой не слыша, стал для него незаменимым, понимал его с полуслова. Велир вытягивал руку, растерянно щелкая длинными пальцами и хмурясь:

“Дай… Дай вот это, как его…”

Василь молча приносил расширитель для уха. Велир поправлял очки, откашливался и брал. Никаких тебе “спасибо”, “доброе утро”, “спокойной ночи”, “будь здоров”. Только комфортное молчание. Обоих оно устраивало. Оба боялись, что будет, если другой попытается выяснить отношения.

То, что Василь в какой-то момент захотел поцеловать Велира, его не удивило, это желание было естественным продолжением чувства принадлежности, которое Василь ощущал к Велиру. Они были одинаковыми, похожими, из одного теста. Возможно, был в мире человек, с которым Василю было бы так же комфортно, но он сознательно не собирался его искать и давать никому шанс.

К двадцатке Василя Велиру уже почти нечему было его учить. Они превратились в партнеров, двух равноправных знахарей. Велир больше не предлагал Василю съебаться куда подальше в поисках лучшей доли. Василь каждый день боялся, что Велир опять заведет эту песню. Но Велир молчал.

Они долго и утомительно убирали дом, приводили все в порядок. Василь поднял голову, когда за задней дверью резко чертыхнулись. Он выскочил наружу и увидел, что вся рука Велира до локтя обагрена струйкой крови. Порезался, когда ломал ветвь шиповника, упершуюся в заднюю дверь.

Василь молча забинтовал руку. Опустил ее на свои колени. Помолчал, задумчиво разглядывая ее. Там, где они были еще совсем недавно, раны были привычным делом. Василь провел ладонью по предплечью Велира, поднял руку к плечу, погладил, будто проверяя, правильно ли он делает. Задумался, что делать дальше. Он в жизни своей не пытался никого приласкать. Велир, по всей очевидности, тоже. Его рука лежала на коленях Василя ладонью вверх, равнодушно и беззащитно. Велир смотрел куда-то в сторону, но не отталкивал, позволяя гладить себя. Василь сместил руку к шее - тонкая… Он провел по ней вверх, пальцы остановились за ухом. Велир сильно вздрогнул. Испугавшись, Василь убрал руку. Велир смотрел на него так же, как когда Василь прижал его к стене - шально и дико.

Под утро, когда Велир повалился на постель, выбив собой облако пыли, Василь подошел и уселся рядом на пол, подвязывая веник. Ему постоянно хотелось сесть или встать к Велиру поближе, чтобы задеть его рукой или локтем хотя бы, если уж объятий ему больше не перепадет.

Василю снилось, как он целует мужскую грудь, бледный худой живот, спускается губами ниже… На этом моменте обычно сны обрывались. Он знал, чье это тело. Велир в его снах молчал и больно тянул его за волосы, но тело податливо прогибалось ему навстречу. Проснувшись после таких снов, Василь пихал руку в штаны, медленно поглаживал себя, задыхался на пике, но ни разу не разбудил спящего в другой комнате Велира.

Велир обнимался резко, неловко и сильно, стискивая изо всех сил, будто пытался выдавить из Василя самое его нутро, чтобы раскопать, посмотреть, как тот устроен, как они оба делали с никому не нужными свежими трупами. Василь, всю жизнь боявшийся объятий, хотел их от Велира. Они были такими редкими, что он не боялся быть обездвиженным ими, а боялся их потерять.

Велир спихнул веник в сторону, взял руку Василя и потянул к своей шее. Положил ее на свое горло и снова вздрогнул, но тише. Провел чужими пальцами от подбородка до ключиц. Отпустил. Василь внимательно посмотрел на него и повторил движение. Велир рвано выдохнул и закрыл глаза.

Василь внимательно следил за учителем, которого по привычке все еще так называл, когда Велир вдруг оказывался не рядом, и его надо было позвать. Он начал следить и за другими людьми в деревне. Ларка, например, считала, что каждая минута, когда она не целуется со своим нареченным, прожита зря. Ее парень это мнение вполне разделял.

Василь думал: а как они понимают, когда другой хочет целоваться? Как у них это совпадает? А если я захочу, а он нет? А если он захочет, а я нет?..

Впрочем, последнего варианта Василь не допускал. Если Велир касался его или обнимал, Василь застывал, забывая, что нужно дышать. Он мог делать только одну вещь за один раз. Только смотреть. Только принимать прикосновения. Только касаться. Только слушать дыхание или ворчливое бормотание.

Велир часто был напряжен - остаточная память от постоянной тяжелой работы с ранеными. Он стал еще более нервным, пальцы чаще стали подрагивать, но он сжимал руку в кулак, глубоко, шумно вздыхал и разжимал уверенно неподвижные пальцы. Ему нужна была секунда, чтобы прийти в себя. Раньше такого не было.

Наверное, они оба изменились, но в себе Василь копаться вообще не привык. Они бы так и продолжили - редкие объятия, случайные касания, никаких слюней - если бы не один случай.

Со стуком распахнулась дверь, и в дом знахарей влетел высокий и крепкий мужик с женщиной на руках. Василь знал, как их звали - Данек и Стеня. Весь подол платья Стени был залит кровью, нога сломана, из кожи торчал белый кусочек кости. Она болезненно, протяжно и страшно стонала, повиснув на руках у своего мужа. С ее плеча свисала встрепанная, полураспустившаяся светлая коса.

Лицо Велира застыло. Замерло, как камень. Он метнулся к столу, сметая с него все. Василь смотрел, как падают на пол тарелка и ложка, пустой бутылек, книга, шлепнувшись и раскрывшись страницами вниз.

“Василь! Не стой столбом, идиот!”

У них ведь было всего несколько спокойных недель.

Много, много часов спустя, когда посторонние люди исчезли из их дома, когда Стене ничего не угрожало, а пол и стол были (в очередной раз) вымыты, Велир протянул руку.

“Иди… Сюда иди”.

Василь подошел, не понимая, что нужно. Учитель поволновался - это было понятно. Обыкновенно в такие моменты он выпивал и ложился спать. Василь поначалу прятался, почуяв запах выпивки, но Велир ни разу не тронул его и пальцем, и мальчик перестал.

Теперь же Велир и не вспомнил о валявшейся в углу на сундуке фляге. Он порывисто, неловко и больно схватил Василя за шею, дернул его на себя. Василь неловко шлепнулся на кровать, едва не рухнув плашмя вместе с Велиром. Он оперся рукой о постель, придерживая знахаря рукой. Велир сжал его ребра, сцепив руки у него на спине, провел ими выше, нажимая ладонями, вжался лицом в шею.

Нужно было его успокоить.

Василь медленно подался вперед, вынуждая Велира лечь на спину. Забрался сверху, пропихнув колено между ног знахаря. Велир толкнулся в его бедро, сильно вжался в его колено пахом, тихо застонал. Звук прожег Василя насквозь, облил внутренности огнем, разбудил все нервные окончания.

Они оба знали, как работает человеческое тело - в теории, из книжек и вскрытий, из опросов больных и раненых, с чужих слов. До этого мгновения Василь и не подозревал, что у него в теле есть столько чувствительных нервов, но каждый из них с готовностью отзывался на прикосновения, сжатия, поглаживания. 

Василь разделся сам. Сам разделся и Велир, выкрутившись из одежды прямо под Василем. Они не разговаривали, и на этот раз молчание было не таким комфортным и спокойным, как раньше. Обычно знахари молчали, когда им нечего было сказать, а заполнять паузы ничего не значащими фразами ни один из них не привык. Теперь же Василю хотелось спросить, в порядке ли Велир, все ли хорошо, не неприятно ли ему, но слова застревали в глотке.

Велир был еще более худым, чем в снах Василя, которыми снабжала его память. Они уже давно привыкли мыться вместе в бане, и раньше видели друг друга без одежды, но теперь их тела напрямую относились друг к другу, соприкасались, не были чем-то, что можно было проигнорировать, пока оно не нужно, как куст шиповника, не плодоносящий ягодами, или облако, не грозящее пролиться дождем.

Василю не очень нравилось целоваться в губы, как он понял после нескольких попыток сделать это с Велиром. Он опустил голову и уткнулся губами в худую шею. Слева, прямо под подбородком, быстро билось очень маленькое. Пульс. Василь провел по шее Велира языком. Пальцы Велира впились в его плечи, удерживая на расстоянии, но голову он откинул, шумно вздохнув. Василь лизнул еще раз. Велир застонал и беспокойно завозился под ним.

Они как-то не думали, почему младший из них и в теории более неопытный оказался сверху, оказался ведущим. Просто так получилось.

На вкус Велир был едва-едва солоноватым. Дрожащим. Василь еще не понял, нравится ли ему самому трогать Велира, гладить его руками, медленно целовать и вылизывать шею, но ему определенно нравилось, как Велир на это реагировал. Сдерживать себя он не умел совершенно, вздыхал, стонал, возился и потирался твердым пахом о ногу Василя. Ему нужно было все и сразу. Василь чувствовал это, невольно начинал торопиться сам. Велир был ему нужен, только он потушил бы беспокойный огонь внутри Василя правильными движениями.

Ебля в этом смысле была похожа на ритуал - делаешь правильные вещи, и всепожирающий огонь внутри тебя затухает - как будто изгнание фаргуса. Или Астала.

Василь спустился быстрыми, лихорадочными, суетливыми поцелуями ниже, очертил языком ключицы, подразнил кончиком ямку между ними. Велир то ли стонал, то ли скулил хрипловато и сорванно, не отпуская плеч Василя, легонько царапая их. Его грудь была покрыта редкими и светлыми, кудрявыми волосами. Василь изучал тело Велира, как изучал его книги, растения, дом, распорядок, привычки и характер. Его член наливался тяжестью от каждого стона. Василю нравилось, что теперь учитель был “его” не только у него в голове, а на самом деле - Велир зависел от его касаний, ждал их, затаив дыхание, стонал только так и только тогда, когда Василь этого хотел. Он нажал языком на сосок, сильно проведя пальцами по второму. Велира подкинуло на кровати, он заскулил, прогнулся грудью вверх. Василь просунул ладони под его спину, царапнул лопатки, прижав его к себе. Велир снова застонал и толкнул плечи Василя прочь от себя, ниже, ниже.

Когда Василь взял его в рот, утыкаясь носом в жестковатые кудрявые волосы, он не понял, отчего Велир застонал точно так же, как стонали на его руках люди, измученные невыносимой болью. Ведь он же не делал больно. Весь его рот был заполнен тяжелым, горячим и твердым. Не особенно хорошо понимая, что делать дальше, Василь начал сосать. Велир над ним издавал какие-то тревожащие звуки. Василя беспокоило, что он не видит лица Велира. И слюни. Так много слюней… Так странно. Откуда вдруг так много?

Худые руки, знакомые ему до каждой царапинки, косточки и линии, легли ему на волосы. Василь ожидал боли. Руки нежно погладили его по волосам. Он растерянно застыл, но Велир нетерпеливо толкнулся бедрами в его глотку, и Василь очнулся. Тишина дома каждые несколько секунд разрывалась мучительными стонами.

Саднило челюсть, несколько раз Василю пришлось отрываться и переводить дух. Велир не торопил его, только гладил по волосам. Очень приятно. Его никогда не гладили так до этого. Ему хотелось подольше, хотя уже болел рот. Велиру хотелось побыстрее.

Он кончил Василю в горло, сжав пальцы в волосах на его затылке. Легонько шлепнул по плечу - иди сюда. Василь проглотил все, что было у него во рту, утерся тыльной стороной руки и послушно лег рядом с Велиром. Ему очень хотелось теперь, чтобы его приласкали, но он не знал, какими словами об этом попросить. Велир тяжело и быстро дышал, глядя в потолок. Повернул голову, впился потемневшим взглядом в чужое лицо.

“Почему не отстранился?”

Василь моргнул.

“От чего?”

Велир всмотрелся в его лицо еще пристальнее и вдруг ухмыльнулся. Его длинное лицо с острым подбородком как будто не было сделано для улыбки. Оно смотрелось естественно в серьезном, раздраженном или скорбно-усталом выражении, когда он улыбался, это выглядело странно, даже пугающе. Он приподнял руку с длинной царапиной от шиповника и положил ее на волосы Василя. Провел по макушке, убрал с глаз спутавшиеся пряди. Василь шумно вздохнул и боднул его руку - еще, дай еще. Велир повернулся к нему, огладил длинными пальцами его лицо.

Василь закрыл глаза. Ему стало почти больно. Он и не знал, что бывает… Так. Что та же рука, которая больно хлестнула его левую щеку, теперь поглаживает ее, скользя по коже чужеродным ласковым движением. Кожа Василя привыкла принимать удары, тычки, боль или пустоту. Она не знала, что делать с нежностью. Василь подобрался, как хищник перед непонятным предметом - опасное? нет? А вдруг Велир сейчас передумает и снова хлестнет, отпихнет прочь, получив свое?

Длинные пальцы опустились ниже, огладили его шею, плечо, грудь и живот, нашли руку, переплелись с пальцами Василя. Он лежал неподвижно.

“Дыши, кретин, задохнешься”.

Василь не мог. У него всегда так было, с детства - от сильного волнения или растерянности он не мог дышать. Глядя ему в глаза, Велир обхватил пальцами его член, провел пару раз вверх-вниз, сильно сжав. Приятно. Так приятно, что Василь передернулся.

Странно. То же самое движение люди совершают от отвращения. Оказывается, выражение наслаждения похоже на выражение боли, гнева, страха и отвращения. Толкаясь ему в рот, Велир рычал, стонал и скулил. Занятно.

А еще, когда тебе приятно, это может быть даже больно.

Велир приподнялся, вынуждая Василя перекатиться с бока на спину. Он скользнул ниже, ниже, коснулся яиц, вырывая из груди Василя тихий скулеж, но не остановился. Василь испуганно уставился на Велира, чувствуя пальцы между ягодиц, но Велир был спокоен. Если он спокоен - все в порядке. Старый рефлекс, еще с детства. Василь захлебнулся воздухом, когда почувствовал пальцы внутри себя. Пальцы выходили, входили, толкнулись глубже, уперлись во что-то внутри, какой-то предел, и Василь громко, протяжно застонал, совершенно не желая этого. Опять растерялся - в жизни он не издал ни одного звука, которого бы не хотел издать. Если рыдал на сеновале - то потому что пытался выплакать боль. Если говорил что-то - то только взвесив каждое слово.

А теперь Велир просто брал его одними лишь пальцами, и Василь был не властен ни над своим телом, ни над голосом. Он мог только цепляться за плечо Велира и бесконтрольно стонать. Опершись локтем о постель возле его головы, Велир погладил Василя по голове. Тот застонал, мотая головой, повернул ее к Велиру, прижался к плечу губами. Еще толчок пальцами. Василь сомкнул на плече Велира зубы, глухо простонав. Велир вздрогнул, и Василь тут же отпустил, жадно зализывая следы собственных зубов. Пальцы толкались в него сильно, ритмично, не сбиваясь. Василь подладил движение своей руки под темп, задохнулся, зажмурился, замотал головой. Его гладили по голове - медленно, редко. По телу бежали волны удовольствия, сильнее, чаще, пока Василь не дернулся в судороге, зарычав сквозь зубы, повернулся набок и сжал Велира в объятиях. Тот не сразу ответил - медленно отстранился, обтер руки. Тяжело дыша, Василь почувствовал, как горячие ладони ложатся на его спину, гладят, поднимаются к шее, к лицу, стирают со лба пот.

“Погладь… Еще…”

Пауза. Один удар сердца.

“Пожалуйста”.

Рука легла на его волосы.

После этой ночи Василь больше не называл Велира учителем. И на “вы” тоже не называл.

Он думал, что больше это не повторится. Но через три ночи Велир, усевшись на постель, вновь протянул к нему руку.

“Иди сюда”.

Василь подошел.

В этот раз у них вышло дольше, мягче.

Внутри Велир оказался куда нежнее, чем был снаружи.