Месяц, ха! Месяц. Сейчас бы Цзинь Гуаншань с удовольствием посмеялся над собой, если бы только дошел до смеха. 

Тогда в разговоре с Хэ Шуи он оказался излишне самоуверенным. Соврал самому себе, будто сможет оставаться спокойным целый месяц. Да и видел в своих фантазиях, как легко распахнутся перед ним резные двери и как он войдет к актерам без малейшего волнения: целый месяц он не помнил, не знал ничего о них, и даже вспомнить, что так зацепило его взгляд в прошлый раз, будет непосильной задачей. 

Однако хватило Цзинь Гуаншаня на десять дней. На одиннадцатый ему приснился совершенно нелепый сон, в котором он медленно спускал с обнаженных плеч синие одеяния. Сталкиваясь друг с другом, звенели яшмовые бусины, вплетенные в волосы смеющейся цинъи, когда она опускалась на постель. 

И даже то, что во сне цинъи обладала не женским телом, не уняло жар в груди Цзинь Гуаншаня. 

Проснувшись, словно после долгой лихорадки, он первым делом потребовал лекаря Фуцзи, долго пролежал с повязкой, пропитанной лекарством от головной боли, на лбу. С трудом встал. 

Такие сны не мучили его уже много лет; еще совсем мальчишкой он украл свой первый поцелуй у служанки отца и дальше у женщин имел успех. К тому же Цзинь Гуаншаня знали во многих борделях и очень ценили как важного клиента. Ему никогда не приходилось страдать от неудовлетворенных желаний, еще и так долго. 

В тот же день он наведался к одной из своих любимых и умелых девиц, но эта встреча не принесла ему удовольствия — и ночью Цзинь Гуаншаня вновь мучил образ, проступавший сквозь плотные клубы дыма от курильниц с благовониями: чуть обнаженные плечи. 

Большего Цзинь Гуаншань — известный развратник, познавший множество женщин и всё же нескольких мужчин! — увидеть никак не мог. 

Синие одежды плотно укутывали тело. И лишь нагое плечо цинъи приоткрывала взгляду Цзинь Гуаншаня, а потом со смехом укладывалась на постель. Всё звенели и звенели яшмовые бусины: цинъи наклоняла голову, чуть ниже сползали ее одежды — и сон обрывался. 

— Эта дрянь меня дразнит, — на пятый день своих видений за завтраком в компании Хэ Шуи признался Цзинь Гуаншань. 

Удивленно подняв брови, Хэ Шуи хлебнул чаю и как мог вежливо уточнил:

— Во сне?

— Ну да, во сне… — раздраженно отозвался Цзинь Гуаншань, стукнув ладонью по столику так, что задребезжала посуда. 

Он уперся руками в пол позади себя, откинулся назад и вытянул ноги, не обращая внимания на таращившихся теперь слуг. Тактично кашлянувший Хэ Шуи тоже ничего не добился — в своем доме Цзинь Гуаншань имел право хоть в нижних одеждах разгуливать. Хоть голым!.. 

— Голым — не нужно, — с усмешкой заметил Хэ Шуи, и Цзинь Гуаншань стукнул его в плечо, засмеявшись. Как в детстве. 

— Прости, не заметил, как сказал вслух. 

Покачав головой, Хэ Шуи приложил ладонь к подбородку. Думал над словами Цзинь Гуаншаня? Тот начинал чувствовать, что зря завел этот разговор. 

— Ну и как дань тебя дразнит? — наконец, спросил Хэ Шуи.

— Так, — отрезал Цзинь Гуаншань и повел плечом. — Сидит на кровати, смеется. Укутана в одежды, и лишь плечо позволяет рассмотреть. И как только я касаюсь, — он схватился за воздух, словно почувствовав под пальцами шелк ханьфу цинъи, — ее, как только пытаюсь опустить все эти тряпки пониже, она ускользает. Сама медленно оголяет плечо чуть больше… я вижу, как открывается, совсем медленно, ее грудь… 

Цзинь Гуаншань нахмурился и выдохнул, качнув головой. 

— И что? — поинтересовался Хэ Шуи. 

— И всё. — Ответил Цзинь Гуаншань, вновь пересаживаясь в правильную позу просто ради того, чтобы развести руками. — Просыпаюсь. 

Ничего не ответив, Хэ Шуи повел бровями и принялся наливать себе чай. Пить Цзинь Гуаншаню не хотелось. Он нарочно не заметил желание поскорее разговор прекратить и продолжил, задумчиво почесывая щеку:

— Я думаю… быть может, эта цинъи наслала на меня морок?

— Глава клана Цзинь уже не заклинатель и не может проверить это самостоятельно, потому лишь думает? — спросил Хэ Шуи, не отрывая взгляда от своей чашки. Сколько бы времени ни прошло, а дерзить, глядя в глаза, он так и не научился. 

Цзинь Гуаншань фыркнул в ответ. 

— Проверял. Но может, это был какой-то порошок! Или благовония… 

— Не ты ли меня учил, Цзинь-сюн, что для действия порошков и благовоний нужно находиться рядом и что они теряют свою силу со временем?

— Но яд…

— Ты не проверил кровь? 

Цзинь Гуаншань закатил глаза. Спорить с Хэ Шуи бессмысленно: тот знал прекрасно, каким Цзинь Гуаншань был человеком — он всегда перепроверял, не словил ли чужой заговор и не отравили ли его случайно или намеренно. Слишком многим он перешел дорогу, чтобы ему позволили просто тихо воплощать в жизнь свои планы, тем более что результат зачастую плохо сказывался на ком-то, принося выгоду исключительно клану Цзинь. 

— Шисюн, — Хэ Шуи, наконец, оставил свой чай и пересел к Цзинь Гуаншаню. — Пора тебе просто признать одно: цинъи тебе приглянулся. 

Поморщившись, Цзинь Гуаншань покачал головой:

— Деву мальчишкой обозвал, как неуважительно… 

— В том-то и дело, — продолжал Хэ Шуи. — Ты рассмотрел в мальчишке деву, какие тебе нравятся: скромную и красивую. 

— А-Шуи… 

— Не перебивай. — Хэ Шуи поднял руку, и Цзинь Гуаншань постарался хотя бы на лице отразить свое «ну хорошо, так и быть, говори». Не подействовало. — Ты много времени проводишь в классических борделях, и тамошние всезнающие красавицы тебя утомили. А жена у тебя никогда не отличалась добрым нравом. Неудивительно, что ты принял желаемое за действительное…

— Принял желаемое? — Цзинь Гуаншань нахмурился, попытавшись отстраниться, но Хэ Шуи его удержал. 

— Ты видишь в мальчике деву. Это самообман. Ты знаешь это. Так что тебе требуется — это увидеть в деве юношу, каков он есть на самом деле. Вдруг там совсем не красавица, которую ты себе нарисовал?

Засмеявшись, Цзинь Гуаншань кивнул. 

— Да уж, возможно ты и прав. Я желаю заглянуть под эти одежды, чтобы выяснить правду и больше не мучиться. Но терпеть еще долго… 

Хэ Шуи пожал плечами:

— Прикажи позвать актеров сюда. 

Сначала Цзинь Гуаншань рассмеялся над неудачной шуткой, но уже к вечеру понял, что не так уж его смешило предложение Хэ Шуи. Он долго не мог заснуть, представляя, что будет, если он снимет какого-нибудь актера и попробует приглушить свою страсть таким образом?

В конце концов, какая разница — все дань лишь набор украшений и косметика. Одно другим подменяется просто. Если уж юноша может изобразить прекрасную и скромную девушку, так что мешает другому юноше сыграть то же самое?

Еще через день труппа ланьлинских актеров оказалась в Башне Золотого Цилиня. 

Их наставник долго расхваливал каждого из своих актеров, особенно тех, что играли дань: Цзинь Гуаншань попросил подробнее остановиться именно на этом амплуа. Он долго рассматривал хуадань и цинъи, которые играли в этой постановке, но по итогу выбрал всё же деву в синих одеждах. 

Ночь с актером обошлась ему в пятьдесят тысяч, но когда тот пришел, чуть подкрасив глаза и губы, он оказался именно тем, о чем говорил Хэ Шуи: никакой красавицы не существовало. 

На Цзинь Гуаншаня развязно смотрели близко посаженные маленькие глаза, и некрасивый тонкий рот изгибался в улыбке. Не спасали и длинные волосы — от плохой жизни они выглядели пожухлыми. Кожа вовсе не сияла. Руки актера оказались слишком грубыми. Он долго бесплодно ласкал Цзинь Гуаншаня, пока тот не приказал ему, наконец, занять делом свой рот. 

Долго возбуждаясь, Цзинь Гуаншань слишком быстро кончил и не получил половины из того, за что заплатил. 

Возвращая ему деньги, наставник пообещал хорошенько актера проучить. «Он получит сорок ударов!..» — всё повторял наставник и кланялся, кланялся, кланялся, приговаривая, что недостоин больше чести привозить в Башню Золотого Цилиня своих актеров, если не сживет паршивца со свету. От этого у Цзинь Гуаншаня едва не разболелась голова, и он велел наставнику убираться. 

С женой они поскандалили: когда через пару часов она узнала, что ее любимая труппа больше не приедет в Башню Золотого Цилиня, госпожа Цзинь до того разошлась, что едва не ударила Цзинь Гуаншаня по лицу. 

— Мало о тебе дурной славы! — чуть успокоившись, сказала она уже ночью, когда они встретились в коридоре. — Мало поносят мое имя и позорят твоего законного сына, так ты еще решил, чтобы никто в приличном обществе со мною не говорил. Знала бы в первую ночь, что ты за человек, оскопила бы тебя своими руками!

— Если ты так хочешь, — не обращая внимания на оскорбления, ответил Цзинь Гуаншань, — завтра я пошлю наставнику разрешение на появление здесь. Это тебя устроит?

— Меня устроит любой исход, при котором у тебя в штанах всё усохнет! — зло выдохнула она, развернулась и ушла к себе в покои. 

Цзинь Гуаншань устало провел рукой по лицу, а слуге приказал завтра же отправить к актерам гонца с дозволением. 

Оставшийся месяц… Цзинь Гуаншань плохо представлял себе, как вытерпит столько. Не просить же ему теперь каждую шлюху раскрашивать себя под дань?

Ночью ему снова снились смех и едва приоткрытое плечо. 

От желания прижаться к нему губами пересыхало горло. 

Когда же одежды начали спускаться ниже, Цзинь Гуаншань не проснулся, как это случалось обычно, но утром обнаружил себя на раскуроченной постели и со стянутыми вниз штанами. На одеяле, комком сбившемся между ног, подсыхало семя. 

Взвыв и разом покраснев от такого стыда — он еще хуже мальчишки, что первый раз смотрит свой взрослый сон! — Цзинь Гуаншань распланировал себе дел до конца месяца так много, что Хэ Шуи даже забеспокоился — выдержит ли? Но Цзинь Гуаншань был непреклонен в своем намерении хорошо поработать, к тому же вопросов, требовавших его вмешательства, скопилось уже достаточно. 

А по борделям всего через неделю уже расползлись слухи, что у известного главы клана Цзинь новая причуда: он требует от своих шлюх обязательно красить лицо, как будто они актеры оперы, и притворяться мальчиками — даже не раздевает, говорила одна из тех девушек, что согласилась получить немного больше за исполнение дурацкой прихоти. Даже не раздевает, лишь приоткрывает и целует плечо. И при этом такой твердый, будто каменный.

Хорошо, что Цзинь Гуаншань не слышал эти смешки — это нарушило бы его, казалось, ставший наконец спокойным сон. 

~***~

Месяц тянулся долго — несмотря на кучу работы и вечера, которые Цзинь Гуаншань теперь почти безвылазно проводил в компании разукрашенных девок, он считал дни, невольно каждую ночь отмечая мысленно, сколько еще осталось до представления. 

Это сводило с ума настолько, что договариваться о постоялом дворе, где актеры могли бы разместиться и выступать, Цзинь Гуаншань отправил Хэ Шуи. Тот лишь усмехнулся, но через день принес замечательную весть. Для приезжей труппы полностью выкупили на все дни их пребывания в Ланьлине постоялый дом, принадлежавший Фу Цзянь, — башню Сияющих пионов — второе украшение Ланьлиня после башни, принадлежавший самому клану Цзинь. 

— Я в тебя верил, — довольно ответил Цзинь Гуаншань, перебирая библиотечные книги. Никак не находилось той, с пьесой о небесной воле. А ведь главный библиотекарь уверил Цзинь Гуаншаня, что книга есть. 

— Фу-сюн не мог отказать. Всё же, он сам был адептом клана Цзинь, — усмехнулся Хэ Шуи, складывая на груди руки. 

— Был… был… — Цзинь Гуаншань скользнул по корешкам книг, нагнулся к нижней полке и попробовал еще раз, хотя и так знал: ничего не найдет. — Именно поэтому всегда есть шанс, что откажет. 

Ничего не ответив, Хэ Шуи присел на корточки и сквозь книги взглянул на Цзинь Гуаншаня. Лицо его выражало одновременно насмешку и вопрос, и если бы Цзинь Гуаншань мог швырнуть в Хэ Шуи книгой, то давно бы это сделал. Но за годы он даже привык к тому, что молчаливый и безразличный, тот подчас делается неуместно любопытным. Особенно если дело касается возможности над кем-нибудь подшутить. 

— Всё ищешь свою книгу?

— Ищу, — согласился Цзинь Гуаншань, закрыл просвет, из которого видел дернувшиеся в усмешке губы и встал во весь рост. 

Не растерявшись, Хэ Шуи тоже поднялся. Верхнюю полку занимали только лишь сложенные стопками свитки. Скрыться от лица Хэ Шуи здесь уже не получалось. 

— На что она тебе? Ты никогда не был поклонником классической литературы. 

— Хэ Шуи, ты, должно быть, совсем ничего не смыслишь в этих вопросах… — Цзинь Гуаншань сложил руки, упираясь локтями в полку. — Если я прочту историю заранее и буду готов к представлению, мне будет проще не утратить сосредоточенности. А значит, я не увлекусь ненужными грезами. 

Поразмыслив несколько секунд, Хэ Шуи пожал плечами:

— Почему бы тебе просто не заняться медитацией? 

— Медитация для стариков и Облачных Глубин! — отмахнулся Цзинь Гуаншань, развернулся и прижался спиной к полкам, закрывая глаза. 

— А страдать по переодетому актеру — вот что сделает честь главе клана Цзинь! — весело обрадовался Хэ Шуи, обходя полки и становясь рядом с Цзинь Гуаншанем. Тот лишь поморщился не отрывая глаз. 

— Вовсе я не страдаю, — не очень уверенно ответил Цзинь Гуаншань. Хотя прекрасно понимал, что лжет — и себе, и Хэ Шуи. И еще: что Хэ Шуи, проживший рядом десятки лет, прекрасно отличал, когда Цзинь Гуаншань пытался оставить его в дураках. Не зря именно он так легко обыгрывал Цзинь Гуаншаня в го, когда другие с трудом его блокировали! 

— Скоро о твоей порочной страсти узнает супруга, — спокойно сказал Хэ Шуи. — А ты, если забыл, вспомни, как она всегда относилась к слухам. Не стыдно тебе?

— Разве не знаешь, — Цзинь Гуаншань положил ладонь на грудь Хэ Шуи и скользнул ею вниз, обрисовывая узор на одеждах, лепесток за лепестком, — что у меня нет стыда вовсе?

Поймав его руку, Хэ Шуи усмехнулся и кивнул. Все знали, что Цзинь Гуаншань не только развратник, но еще и ужасный бесстыдник. Всё же предлагать то, что часто предлагал он, мало кто решался. Хотя сам Цзинь Гуаншань искренне верил, что слухи о его моральном падении несколько преувеличены, а бесстыжим его зовут из зависти те, кто под давлением давно омертвевших взглядов боится и избегает наслаждений.

— Последствия своего бесстыдства я, если что, решу сам. Не беспокойся, — после паузы сказал Цзинь Гуаншань и улыбнулся. 

— Просто сделай, что тебе хочется. — Хэ Шуи тоже улыбнулся. — А последствия ты мужчине вряд ли сделаешь! 

Они оба засмеялись и направились прочь из библиотеки. Книгу Цзинь Гуаншань не нашел и понял, что тратить время на ее поиски уже бессмысленно. До представления оставалось пять дней. Из Цишань Вэнь пришла весть, что актеры отправились в Ланьлинь и что их сопровождают адепты клана Вэнь. 

Удивительная осторожность. Большинство актерских трупп передвигались своим ходом, а этих — под охраной? Уж едва ли из-за того, что Цзинь Гуаншань лично напросился на их представление. 

Между кланом Цзинь и кланом Вэнь отношения были натянутые. И хотя Вэнь Жохань исправно принимал в Безночном городе глав других кланов, хотя устраивал празднества, хотя высказывал гостеприимство, все знали правду: он просто терпеть не мог и других глав, и другие кланы. Жестокий и властный Вэнь Жохань никогда бы не стал делать что-то просто ради чьего-то услаждения. 

А значит сопроводительный конвой означал одно — труппа актеров принадлежала самому клану, и, по всей видимости, составляла один из необъявленных источников дохода, вроде постоялых дворов клана Цзинь, книжных лавок клана Лань и переправки купеческих караванов по воде у клана Цзян. 

Вот это уже интересно, усмехнувшись, подумал Цзинь Гуаншань. Мысли о том, чтобы выведать тайные источники заработка у клана Вэнь немного сняли с него волнение, он даже провел остаток дней, планируя шпионаж и почти забыл, как от волнения леденели кончики пальцев на руках и ногах. 

Почти. В день премьеры, как только Цзинь Гуаншань ранним утром получил записку от Фу Цзяня — «тебе устроил лучшее место ближе всех к сцене», — у него пропал аппетит и здравый смысл. Работать Цзинь Гуаншань тоже не мог, и до самого вечера молчаливо созерцал тренировки адептов, чем довел собственного сына — А-Сюань терпеть не мог посторонних глаз — до настоящего бешенства: разозлившись, он попросту покинул тренировочное поле, сунув Цзинь Гуаншаню в руки свой же меч. 

Цзинь Гуаншань молча сложил меч в ножны и отдал приставленным к сыну прислужникам, тяжело вздохнув. Как бы он ни любил А-Сюаня, но материнский нрав ужасно портил им всякую попытку поговорить. 

~***~

В день премьеры постоялый двор в башне Сияющего Пиона, как полагалось по названию постоялого двора, сиял. Слуги, должно быть, весь месяц натирали столы, и пол, и осторожно вычищали каждый ковер, кувшин или подсвечник — как напольный, выполненный под тянущееся ввысь дерево, так и крошечный, в котором свечку, болтающуюся в глиняном сосуде, ставили для красоты на стол посреди блюд.

Цзинь Гуаншань пришел тогда, когда остальные уже расселись и нетерпеливо переговаривались в ожидании. Слуги еще заканчивали последние приготовления: мальчишка в форменном платье зажигал последний фонарь. 

Наставник труппы сидел по правую руку за своим столиком и весело общался с господином Ханем, высоким чиновником, который, как правило, помогал клану Цзинь — однако не принадлежал ни к одной школе. 

Разговор резко прервался, а Цзинь Гуаншань с удивлением отметил, что уже не чувствует былого волнения. Словно бы окружавшая его толпа, сонма голосов, запахов, звуков вдруг подействовали целебным образом на душу. 

Улыбаясь как можно более учтиво, Цзинь Гуаншань поклонился, затем раскрыл веер и занял свое место за низким столиком. Пока он усаживался, рассматривая свежие фрукты, выставленные перед ним в качестве угощений, наставник, видимо, закончил разговор с господином Ханем и поспешил наклониться в сторону Цзинь Гуаншаня. 

— Ши Пэйшу, — представился он. Затем низко поклонился, добавив: — Рад приветствовать на нашем представлении высокого гостя.

В ответ Цзинь Гуаншань вежливо опустил в поклоне голову. 

— Наставник Ши, надеюсь, вы добрались без особых проблем?

— Всё прошло хорошо. Дорога до Ланьлиня была чистой и спокойной, — ответил наставник. — За это следует похвалить главу клана Цзинь: только в Цишань Вэнь мы до сих пор не встречали ни одного дорожного разбойника или другого мерзавца. — Глаза наставника светились от удовольствия, будто он действительно был столь высокого мнения о Цзинь Гуаншане. Это забавляло. В ответ Цзинь Гуаншань наградил наставника еще одной улыбкой, почти кокетливо скрываясь за веером. 

— За что же вы меня благодарите, наставник Ши, а не конвой адептов Вэнь, который вас сопроводил сюда? — притворно удивился Цзинь Гуаншань. 

Если наставник и придал его упоминанию адептов хоть какое-то значение, то не подал виду. Но выглядел он скорее, будто совсем не понял, что такого Цзинь Гуаншань сказал. 

Выходит, ничего не знает, подумал Цзинь Гуаншань, совсем ничего об играх Вэнь Жоханя… а если знает, то либо хорошо прикидывается дураком, либо не лезет в политику. Хотя когда имеешь дело с главой клана Вэнь, оба варианта выигрышные и неплохо продлевают жизнь. Вон, наставник аж до седин дожил. 

— За то, — продолжал тот, пока Цзинь Гуаншань старался поймать его на какой-нибудь важной детали, — что глава клана Цзинь навел и удерживает порядок в Ланьлине. 

Сделав паузу, наставник потянулся к своей чаше с вином, и Цзинь Гуаншань последовал его примеру. Смочив горло, Цзинь Гуаншань нашел, чем возразить на комплимент:

— В Ланьлине всегда было спокойно, наставник Ши. 

Тот, видимо, хотел возразить в ответ, и этот обмен любезностями мог бы длиться до утра, однако тоненький голосок возвестил о начале выступления. Вновь, как в прошлый раз, заиграли несколько цитр, а постоялый двор будто бы погрузился в полумрак.

Быть может, прислуга погасила часть фонарей и задула свечи. 

Быть может, Цзинь Гуаншань вновь потерял связь с настоящий миром, погрузившись в грезы, но он отчетливо уловил разницу — вдруг стало темнее, будто солнце закрыло мощной тенью ее сестрицы-луны. И только огни, освещавшие сцену, сверкали так же ярко, как и до этого.  

Сначала появился совершенно не интересовавший Цзинь Гуаншаня персонаж, и тот отвернулся от сцены, взглянув на наставника. Хоть тот и вернулся на место, но дал понять, что готов отвечать на вопросы прямо сейчас. Цзинь Гуаншань мотнул головой: не нужно, потом. 

Но совсем скоро Цзинь Гуаншань пожалел, что отказался от ответов наставника. 

Монологи шэна навевали тоску. А сидевшие рядом даже не болтали — неужели им и впрямь нравилась давно устаревшая речь, приправленная заунывным пением? 

Чтобы не уснуть, Цзинь Гуаншань выпил вина. Затем еще пару чашек, и в конце концов ему сделалось жарко и спокойно. Он поправил ворот, давивший на горло, расслабленно выдохнул и даже хотел спросить себя, зачем он сюда пришел, ведь продолжить вечер весело после вина уже не получится. Но в этот момент, наконец, появилась цинъи — и все ответы на вопросы нашлись в то же мгновение. 

Она вошла мягкой своей походкой — скромнейшая из девушек, что когда-либо рождалась в Поднебесной. И красивейшая из них. Длинные рукава взметнулись вверх от ее первого движения: идеальная пластика выдавала в актере умелого акробата. 

Цинъи улыбнулась, принимая положенную для пения стойку, и Цзинь Гуаншаню показалось, будто она лукаво щурит глаза — ну точно оборотень в женском обличье! Он даже потянулся к своим рукавам, нащупал один из талисманов, однако тот безмолвствовал. 

Перед ним на сцене, улыбаясь всем и никому, поражая воображение неземной красотой и нечеловеческой грацией, стоял самый простой смертный. 

Сердце Цзинь Гуаншаня забилось быстрее. Он чувствовал, как тело вдруг сделалось тяжелым и клонится куда-то вбок и вниз, а дышать становится всё труднее. Цинъи кружилась в танце и пела — глухо перестукивались бусины, вплетенные в ее прическу; Цзинь Гуаншань старательно напоминал себе, что под прекрасно нарисованным косметикой лицом может оказаться совершенно некрасивый юноша — совсем-совсем не такой, который мог бы Цзинь Гуаншаню приглянуться: тонкий, изящный, женственный. Цзинь Гуаншань напоминал себе, что это всё игра на сцену, что юноша дева лишь здесь и сейчас. 

Ничего не помогало. 

Вновь повествование уносилось от Цзинь Гуаншаня прочь. Оставался лишь тонкий голос, и веселый смех, и позвякивание колокольчиков и бус. 

Снова он упустил из виду всё представление: лишь иногда выныривая на поверхность из грез, Цзинь Гуаншань не знал, что именно видит — как шэн обнимает цинъи? Или же эти золотые одежды на Шэше принадлежали ему самому? 

Правда и вымысел смешались и заволокли сознание. Цзинь Гуаншань не отрывал взгляда от цинъи, не мог налюбоваться, надышаться, устать от жизни и вернуться к прежнему ощущению скуки. Застыв на границе понимания чего-то важного, он никак не мог добраться до сути.

А потом цинъи остановилась, повернула голову и взглянула на Цзинь Гуаншаня. Ее внимательный ясный взгляд ударил сильнее палки. Вздрогнув, Цзинь Гуаншань отвел взгляд. Вынести это внимание вдруг оказалось для него непосильной задачей.

Когда спектакль окончился, актеры исчезли со сцены, а Цзинь Гуаншань смочил горло водой из небольшого медного кувшинчика и осушил в один глоток свою чашу с вином. 

К нему подобрался наставник Ши и обеспокоенно начал разговор:

— Господин Цзинь, — тревога так и звенела в его голосе, — вы не задали мне ни единого вопроса. Неужто вам совсем не понравилось?..

Щеки у Цзинь Гуаншаня горели от вина или от вида прекрасной цинъи, и сейчас он хотел бы убежать от любого общества, но не мог. 

— Какие еще постановки будут? — спросил Цзинь Гуаншань. 

— Мы не собирались показывать другого, — ответил явно озадаченный вопросом наставник Ши. 

— Так соберитесь! — разозлился Цзинь Гуаншань. — Зрителей я вам найду. 

Упав на колени, наставник Ши принялся рассыпаться в благодарностях и кланяться, но Цзинь Гуаншань уже рассвирепел. Стукнув по столу, он поднялся на ноги и, позвав сопровождавших его адептов, пошел из постоялого двора прочь. 

Но обещание всё же сдержал, и уже на следующее утро наставник Ши получил список имен своих будущих зрителей, а Хэ Шуи отнес деньги еще за один день пребывания театральной труппы в Ланьлине. 

На следующем спектакле Цзинь Гуаншань уже смотрел куда более внимательно, хотя его сердце замирало всякий раз, если он видел цинъи. Но в этой постановке роль ее оказалась удивительно небольшой, что позволило обсуждать сюжет с наставником Ши. 

На третью постановку Цзинь Гуаншань привел, в основном, адептов клана и снова почти потерял нить повествования, когда в середине пьесы на сцену вышагнула цинъи и зазвенела своими яшмовыми бусинами, что свисали вниз с ее волос, надежно прикрепленные к заколкам. На этот раз Цзинь Гуаншань сумел вернуть себе самообладание, даже отвел ненадолго взгляд, чтобы налить вина. А когда поднял голову вновь — цинъи опять посмотрела на него и вдруг улыбнулась. 

Едва не выронив из дрогнувшей руки чашу, Цзинь Гуаншань подозвал к себе наставника Ши.

— Ты помнишь ли, что обещался отвечать на любой вопрос, что я задам? — спросил Цзинь Гуаншань, облизнув пересохшие губы. 

— Да, господин Цзинь, — улыбнулся наставник, устраиваясь удобнее. — Что непонятно вам осталось в этой пьесе?

Но Цзинь Гуаншань в ответ лишь поморщился и покачал головой.

— Расскажи об актере, — потребовал он и кивнул в сторону цинъи. 

Возможно, то, что случилось следом, было лишь игрой света и теней. Однако лицо наставника Ши вдруг на мгновение исказилось, а потом вновь разгладилось в маску вежливости. Он взял свою чашу с вином и повиновался. 

— Как я сказал вам в первый вечер, — осторожно начал наставник, — это лучший актер в моей труппе. Мало кто сейчас осмеливается играть те пьесы, которые способен сыграть он. Потому глава клана Вэнь очень ценит наш театр: ему по нраву классические оперы, которые с каждым годом всё больше предаются забвению.

— Вот как, — произнес Цзинь Гуаншань и скользнул взглядом сначала по хуадань, другому, тоже довольно симпатичному актеру, а потом снова по цинъи. — А этот?

— О! — обрадовался наставник Ши смене интереса Цзинь Гуаншаня. — Этот актер играть начал совсем недавно, до сих пор он лишь разучивал пьесы и тренировался. Ему только исполнилось тринадцать. — Улыбнувшись, словно хитрый старый лис, наставник Ши придвинулся еще ближе, прикрыл рот ладонью и зашептал в ухо Цзинь Гуаншаня: — Может, он понравился вам?

— Хуадань? — уточнил Цзинь Гуаншань, глядя, как движется следом за плавной рукой цинъи ее длинный рукав. 

— Да. — Голос старика Ши стал еще ниже. — Совсем невинный. Если господин Цзинь заинтересован… 

— Сколько стоит право на первую ночь? — спросил Цзинь Гуаншань, дернув уголками губ. 

Наставник Ши понимающе вздохнул, открыл рот, закрыл, поднял вверх брови, указательный палец, голову — опустил. Залез в рукав, достал оттуда мешочек и, порывшись в нем, вытащил табличку, которую показал Цзинь Гуаншаню. Тот вежливо улыбнулся. 

— А другие?

— Невинны не все, — прошептал наставник Ши, явно помрачнев. — Потому дешевле… 

Он перебрал несколько имен, показал несколько табличек с ценами, и всякий раз Цзинь Гуаншань принимал задумчивый вид и кивал снова и снова. 

— А что цинъи? — наконец, спросил Цзинь Гуаншань, стараясь звучать безразлично. И снова наставник Ши на миг помрачнел, но сделался гладкий и вежливый почти мгновенно. 

Нехотя, он извлек табличку из своего мешочка и положил перед Цзинь Гуаншанем, низко поклонившись. Взгляд тут же зацепился за иероглифы — Вэй Усянь. Имя. Юноша. Не помогло. 

— А почему же так мало? — после прочтения цены, спросил Цзинь Гуаншань, а затем щелкнул веером, раскрывая его и принимаясь неторопливо обмахиваться. — Неужели он так многих обслужил, что его тело не стоит и половины от того, что ты запросил за других?

— Напротив, — виновато улыбнулся наставник Ши. — Абсолютно невинен. 

Горло у Цзинь Гуаншаня сначала болезненно сжалось, потом пересохло. Он не глядя плеснул себе воды, облив колени, а потом с жадностью выпил всё до последней капли. 

— Тогда почему… — снова посмотрев на прекрасное лицо, снова поймав улыбку, снова задрожав от желания, Цзинь Гуаншань с трудом сумел задать такой волновавший его вопрос. — Почему так дешево?

— Не гневайтесь, глава клана Цзинь! — вдруг выдохнул наставник Ши и пал ниц перед ним, на миг отвлекая актеров и публику от просмотра. Но даже если это помешало, цинъи и бровью не повел, и уж тем более не сбился. — Видите ли… он строптивец. Сколько его покупали — всех отказывался обслужить. И возвращать деньги всем… а какой господин еще с процентами потребует!

— Хитрый ты лис, — усмехнулся Цзинь Гуаншань и махнул рукой. — Сядь на место. 

Наставник Ши собрал свои таблички, пошуршав мешочком, и уселся на место. И хотя до конца оперы Цзинь Гуаншань чувствовал, как чужой взгляд впивается ему в спину, это не волновало. Цзинь Гуаншань любовался цинъи, не вникая в суть ее песен, и на этот раз был сосредоточен и весел. Принять, наконец, решение — это оказалось приятно. 

В конце представления, пьяный от собственной радости и чуть-чуть от вина, Цзинь Гуаншань подозвал к себе наставника Ши. 

— Господин Цзинь принял решение? — спросил тот. 

Цзинь Гуаншань кивнул и назвал цену. 

Обрадовавшись, наставник Ши постарался выглядеть не слишком уж откровенно довольным подобному стечению обстоятельств. Но беглая речь его выдала. 

— Хуадань, хуадань… Сейчас же прикажу Ни Гуольяну собраться — и хоть этой ночью он буд…

— Вэй Усянь, — перебил Цзинь Гуаншань. И замер с улыбкой, наслаждаясь: лицо наставника Ши сначала перекосилось от изумления, затем — от испуга. 

— Но он же… господин Цзинь, уж не желаете ли вы меня разорить?

— Я желаю получить право на первую ночь с Вэй Усянем, — ответил Цзинь Гуаншань. Как можно более елейно. И усмехнулся — с вызовом. — И оцениваю это право по твоей же ставке, наставник Ши. Или ты станешь перечить мне, главе клана Цзинь? 

— Нет… — наставник Ши в конец растерялся и побледнел. — Но не слишком ли много для…

— А, — усмехнулся Цзинь Гуаншань. — Так ты хочешь сказать, что в клане Цзинь не умеют считать?

Он поднялся на ноги одним резким движением — и наставник Ши, отскочив, неловко задел тумбочку, споткнулся и чуть было не завалился набок, однако два подскочивших адепта удержали его на весу и поставили на ноги. Цзинь Гуаншань поднял вверх брови и усмехнулся.

— Раз ты так настаиваешь, — заговорил он и кивнул адептам уходить, пока наставник Ши шептал благодарности, — то я заплачу на треть меньше. Или не получишь ничего, — добавил Цзинь Гуаншань, пожав плечами, когда наставник Ши принялся вновь бледнеть.

— Хорошо-хорошо! — торопливо перебил тот. — Вэй Усянь за две трети предложенной вами цены. Когда пожелаете встретиться с ним и где?

— Завтра, — ответил Цзинь Гуаншань. Сердце его снова забилось невероятно быстро. — Здесь же. Займи на всю ночь лучшую из комнат.