Не очень уверенно, но я могу назвать свою жизнь счастливой. Если не смотреть в зеркало, не вспоминать моменты из прошлого и не думать слишком много, то моя жизнь очень даже ничего. Но не думать не получается, когда машина заезжает на парковку. Что-то в голове щёлкает, и я вспоминаю…

Здание киностудии такое большое. Мама ведёт меня туда, и я кружусь, бегаю вокруг неё. Кричу что-то, тычу пальцем в проходящих людей. Мама смеётся, улыбается, но не мне, а голосу в телефоне. Мне всё равно. Я гоняю голубей и первая вбегаю в здание, такое большое, большое, большое!..

Тёмное.

Страшное.

Кровавое.

– Выходи, Нин, мы приехали! – весёлый голос. У него такой весёлый голос, будто всё хорошо.

Я смотрю перед собой. Взгляд уже не оторвать, как бы я не старалась. Через лобовое стекло всё видно слишком детально. Как же это похоже на ту, ту киностудию. Но ведь её забросили, перестроили, её больше нет… Но почему тогда так похоже?

В голове теплится робкое: Август просто не знал, куда меня везёт… Но там написано. Прям на здании. А читать он умеет.

Он выходит из машины. Я сижу. Он стучит в моё окно. Я сижу. Август открывает дверь и недовольно произносит:

- Нина, не дури, мы договаривались.

Я сижу.

Он сейчас договорится, и я умру прямо здесь.

Лица Августа я не вижу, потому что повёрнута к нему не той стороной. Так что я от неожиданности застываю, когда его руки мягко обнимают меня за плечи.

– Нина, пожалуйста. – Это даже не просьба, это мольба. – Ты можешь мне не верить, но мы здесь только для того, чтобы помочь тебе. Пойдём, ладно?

Он поворачивает моё лицо к себе. Я смотрю на него и сердце сжимается. Я опять перед ним виновата.

***

Мы идём по длинному тёмному коридору. На полу трещины, и я, следуя старой детской привычке, стараюсь на них не наступать. По сторонам тоже стараюсь не смотреть – слишком уж неприятно выглядят лица с плакатов в полумраке. А до следующей лампочки ещё далеко.

В такой обстановке всё что угодно будет смотреться ужасно.

Всё, кроме Августа.

Он будто бы сам источает свет, и я не жмусь к нему только потому, что не хочу показаться назойливой мухой.

– Когда зайдем, ты посидишь немного в приемной? – говорит он.

Посижу одна. Это плохо.

– Потом я тебя позову, и ты увидишь Якова Сергеевича Резника. Знаешь кто это?

Новые люди. Тоже плохо.

Август чего-то ждёт, наверное, моего ответа. Я по привычке киваю.

Но Августу почему-то не нравится.

– Яков – режиссёр, – со вздохом принимается объяснять он, – и мой друг по совместительству.

Режиссёр… Только я думаю о том, что это может значить, как Август открывает одну из ряда одинаковых дверей и затягивает меня внутрь.

Полумрак сменяется на яркий электрический свет. Зрение привыкает, и я вижу маленькую комнатушку без окон, с двумя дверьми, не считаю ту, через которую мы зашли. Возле стены потёртый бордовый диван. На тумбочках расставлены фикусы и традесканции. Август снова тянет меня за собой, и я касаюсь пыльных полосатых листьев. Кажется, их давно никто не протирал.

Возле кулера стоит человек. Я не сразу его замечаю – он неподвижен словно манекен.

– Яков Сергеевич на месте? – быстро спрашивает его Август.

Человек всё так же молча кивает, и Август скрывается за дверью. Я остаюсь на том же месте, где стояла. Даже шанса успеть достать блокнот и написать «Пойдём вместе» у меня не было.  

Начинаю замечать, что парень косится на меня. Мне не нравится, что он смотрит. Слишком внимательно. Даже забыл о налитой воде. Я собираю всю решимость в кулак и поворачиваюсь к нему, надеясь, что хотя бы так он отвернётся.  

Он так и поступает. Теперь мы меняемся местами, и уже я его разглядываю.

Парень мне почти неприятен. Его черты лица не похожи на ровные, чёткие черты Августа. Широким лбом и глубоко посаженными глазами он напоминает мне отца. Даже взгляд у него тяжёлый. У дяди не такой.

– На роль? – хмуро спрашивает он, разглядывая воду в пластиковом стакане.

Я только взгляд отвожу.

Парень ждёт несколько секунд, а потом поднимает лицо.

– И чего молчим?

Замечаю, как застывает его взгляд на моём лице. Блуждает, разглядывает. А потом он сжимает пальцы и… Вода из стаканчика выливается на пол. Он резко встаёт и, хлопнув дверью, убегает из комнаты.

На душе становится зябко. Странный он. На меня так даже дети не реагировали.  

Парень так занимает мои мысли, что я и не замечаю сколько времени прошло. Вспоминаю и оглядываюсь, только когда позади меня слышатся шаги.

Первым из комнаты выходит мужчина, за ним и Август. Эмоция у него на лице странная.

Я настораживаюсь.

– О господи… – Мужчина презрительно смотрит на разлитую воду, но замечает меня и лицо его озаряется. – О, так вот какая наша подрастающая звездочка! Нина, будем знакомы, я – Яков Сергеевич.

На этот раз первой руку протягиваю уже не я.

Меня заводят в ту самую комнату, откуда только недавно вышли они. Ей оказывается кабинет. Я осторожно сажусь на одно из кресел возле стола, Август занимает второе, закидывая ногу на ногу.

Мужчина торжественно вручает мне ручку.

– Не беспокойся, актёра озвучки мы для тебя найдём, – успокаивает он меня, пока я непонимающе наклоняю голову. – А читать ты ведь умеешь? – он переключается на Августа. – читать, писать… Она сможет выучить сценарий?

Август кивает.

– Конечно.

Достаёт из кармана лёгкой куртки мой блокнот и кладёт возле меня.

– Она очень способная. Гены.

А сам стучит пальцем по книжке. Наверное, хочет, чтобы я что-нибудь написала. Меня хватает на кривенькое «Здравствуйте».

Яков Сергеевич удовлетворенно кивает.

– Это очень хорошо, очень. – А потом снова оборачивается на Августа. – А она у тебя ведь всё понимает? И вообще насколько…

– Всё. – сразу прерывает Август.

Я закрывая глаз ладонью. Такие разговоры мне никогда не нравились.

– О-о… – тянет мужчина и голос его звучит теперь совсем по-другому. – Это меняет дело. – посмеивается. – Ты меня удивляешь, Дементьев.

– Ближе к делу. Сколько ты предлагаешь за роль?

Режиссёр откидывается на спинку кресла. Что-то прикидывает в голове.

– Ну… – он медлит. – триста тысяч.

– Два миллиона.

У меня дыхание прерывается. Что он несёт?

– Сколько!? – озвучивает Яков Сергеевич мои мысли.

– Нина ведь исполняет полноценную роль… и плюс моё камео.

– Ага, камео… – Режиссёр вытирает ладонью лоб, нервно смеётся. – Камео… Август, твои аппетиты растут с каждым годом. Вроде у нас уже был подобный разговор, и я уже объяснял, что наша студия не может себе такого позволить.

– Может, – настаивает Август, и я вижу, как блестят решимостью его глаза. Он опирается о стол и привстаёт. – Ты хоть представляешь, что будет, исполни Нина у вас роль? – он тычет мне в лицо. – Это окупится. Сто раз окупится!

– Ну уж нет! – мужчина тоже встаёт и грозно смотрит на Августа. – Кто будет сниматься решать буду я, а свою девочку лучше бы по врачам таскал, а не по киностудиям!

Я вжимаюсь в кресло. Хочу отсюда сбежать. Август сжимает со злобой челюсти, и я почти слышу, как скрипят его зубы. Таким я его точно ещё не видела.

И почему-то мне не страшно. Я комкаю подол платья. Не могу отвести взгляд. Смотрю с придыханием.

Первым с тяжёлым вздохом опускается Яков Сергеевич. Вторым, откинув пряди с лица, садится Август.

Они молчат. Я незаметно стягиваю со стола свой блокнот и пишу там мелкими буквами «Может уйдём». Август раздражённо дёргает губой, берёт ручку и пишет «Жди».

Режиссёр что-то ищет в компьютере. Поднимает на нас хмурый взгляд. Август его выдерживает, я отворачиваюсь.

Мужчина скрещивает руки.

– Ладно, согласен, – недовольно произносит он. Потом хмыкает и откидывает голову. – Эх, Август, Август, умеешь же ты, сукин сын…

Осекается. Фыркает.

– Снимем мы твою девочку за два миллиона. Только пускай маску снимет. Мы должны видеть с чем работать. За такие деньги-то!

У меня в голове разноситься звон. В мгновение я осознаю, что Август хочет, чтобы я снялась в кино.

Меня начинает трясти.

Как он мог! Он ведь знает!..

Я подскакиваю, чуть не падая. Словно со стороны вижу две пары глаз, взгляды которых прикованы ко мне.  

Кручу головой, сжимая кулаки. Нет, нет! Никто не снимет с меня маску, никогда! Снова пячусь.

Из глаза начинают катиться слёзы злости. Да как они вообще могли такое предложить?!..

– Нина, стой! – кричит Август, но я не хочу его слушать.

Выбегаю из комнаты, несусь по коридорам.

Не знаю куда, не обращаю внимание на повороты. Добегаю до конца, дальше – тупик. Запыхавшись, ударяюсь об стену. Прислоняюсь, в попытке утихомирить дыхание. Вжимаю подушечки пальцев в лицо. Со всей силы. Чтобы стало больно – всё равно слёзы уже катятся. Нина, успокойся, успокойся…

УспокойсяпожалуйстадавайНинауспокойсяуспокойсяуспокойсяуспокойся

Слышу чьи-то шаги, разносящиеся эхом по стенам.

Сжимаюсь. Я знаю кто это, и я не хочу его видеть. И слышать.

Август сразу обнимает меня, и я не могу ничего с собой поделать – жмусь сильнее.

– Прости, прости, что привёл тебя сюда! Поехали домой, Нина… поехали домой, – сбивчиво шепчет он, прижимая меня к себе.

Я глотаю слёзы и согласно киваю.

Его руки сжимают плечи. Ведёт меня куда-то. Мне становится больно от его прикосновений – на коже останутся синяки. Но я вижу его напряженное, сосредоточенное лицо и думаю, что заслужила. Я почти чувствую, как от него веет недовольством. Он старательно сдерживается, но мне уже и самой становится стыдно. Ведь не хотела быть актрисой, а устроила представление!

Август молчит и от этого только хуже.

Мы садимся в машину. Август опирается руками об руль, наклоняет голову. Я послушно жду продолжения, но совсем не ожидаю, когда голос Августа (совсем не бархатный как обычно, а просто уставший и какой-то неживой) произносит:

– Только не вини себя из-за этого. У каждого может случиться истерика, главное не держать всё в себе.

Снова хочется плакать. Уж лучше бы он молчал, потому что чувство вины разрастается ещё больше.

Следующие пятнадцать минут в машине самые ужасные за всю мою жизнь.

Я смотрю в окно и касаюсь своего лица… Своей маски. Чёртово отражение.

Её никогда.

Никто.

Не снимет.

Я почти уверена, что режиссер какого-то глупого фильма не заставит меня это сделать. Только мама могла. А её уж точно здесь нет. Возможно даже уже и на Земле нет.

Мы заходим в подъезд. Поднимаемся. Между третьим и четвертым этажом Август останавливается, а я утыкаюсь носом ему в спину.  

– Нина… Я должен объяснить тебе, почему я это сделал.

Прямо сейчас?

Я рвано вздыхаю. Сил волноваться уже не осталось, и я хочу просто упасть на кровать и уснуть.

И даже то, что рядом Август меня не сильно воодушевляет.

Просто. Лечь. Спать.

– Знаешь, я долго об этом думал. – Непроизвольно становится страшно. – Наверное, для тебя это и вправду будет трудно понять, но… этот фильм – твой шанс на совсем другую жизнь…

Я жду продолжения, не подавая признаков жизни.

– Я договорился, и мы сделаем тебе новое лицо.

Дыхание перехватывает. Я хватаюсь за холодные перила, чтобы не упасть. Замираю на ступеньке.

Задираю голову и вижу его спокойное лицо. Если это шутка… Я опасно накреняюсь назад. Если это шутка, то она плохая… Очень плохая! Я ведь знаю, что это невозможно!

– Я говорил сегодня со своим знакомым хирургом. Я добавлю, с мачехи твоей стрясём… Денег хватит. Ты мне веришь?

Я мотаю головой. Нет, не верю, не верю! Он говорит что-то, кладя руки мне на лицо. Дрожу. Я пытаюсь скинуть их, вцепляюсь, но чуть не сваливаюсь с лестницы, и Август прислоняет меня к перилам. Теперь за спиной – пропасть. И Август это знает. Он снова берёт меня за лицо, и снова я не позволяю ему сделать то, что он собирается. Жмурю глаза. Мне страшно, очень страшно. Глаз наполняется слезами. Уже какой раз за день?..

– Нина, тебя от этого отделяет столь немногое… Пожалуйста, опусти руку.

Грудь содрогается в всхлипах, и я чувствую, как снова начинает давить что-то на грудную клетку. Хочу отключиться, хочу, чтобы Август просто обнял меня, чтобы убрал руки!..

Но опускаю свои.

Август нежно улыбается, шепчет: «молодец». А я со всей силы снова сжимаю глаз. Поскорее бы это закончилось…

Август расстёгивает ремни на затылке. Маска легко поддаётся уверенным пальцам и скользит по коже головы.

Ногти оставляют красные следы полумесяцы на коже. Слышу стук моего лица об ступень.  

Я больше чем голая перед ним.

А он говорит своё:

– Ну и чего ты переживала?

И я не выдерживаю.

Слёзы текут по моему нелицу и не собираются останавливаться. Я запрокидываю голову, распахиваю рот в беззвучном крике, который всё равно рвёт глотку. Кричу и кричу, плачу, уже не волнуясь о том, что на это всё смотрит Август. Вытираю нелицо рукавом, снова и снова, снова и снова…

Пока Август не начинает гладить меня по нещеке.

Я вздрагиваю – странно и страшно ощущать прикосновения… Он ведёт пальцами по рубцам, по лоскутам пересаженной кожи. Я чувствую холод и тепло одновременно. Даже слёзы замирают, как и я сама.  

– Тебе больно?

Я мотаю головой, сжимая зубы. Беззвучно всхлипываю.

– Нина, всё в порядке. Посмотри на меня.

Я подчиняюсь. Открываю глаз, но что толку? Всё так расплывчато, что я едва вижу его перед собой.

Август продолжает меня гладить, а я всхлипывать.

И я вдруг чувствую, что мне становится легко. Прямо здесь и сейчас, на этой чёртовой лестнице. Будто сняли слои воска, и я осталась без ненавистного, но такого привычного панциря.

Я слабо улыбаюсь. Сомневаюсь, что это похоже на улыбку, но…

Август счастливо смеётся в ответ.

– Я же говорил… Я же говорил, Нина…

Слёзы норовят вырваться с новой силой, но эти слёзы совсем другие. Не больные. И я снова улыбаюсь.

Но как же это чертовски приятно. Я просто улыбаюсь!

– А ты боялась, дурочка… Ну, разве так тебе хуже? А ты рыдаешь. Я ведь так тебя люблю, а ты рыдаешь!

Не дослушиваю и вжимаюсь в него. Он обнимает меня крепко-крепко. Я рыдаю, повисаю у него на шее, и он едва не упав, опускается на ступеньки. Он меня любит, любит… Царапаю тонкие слои кожи об его слишком жёсткую для таких случаев кофту, но жмусь ещё больше.

Он гладит меня по спине, волосам, укачивает словно ребёнка.

– Нина…

Я всхлипываю остатками носа. Дышать трудно, очень сильно сжимается шея, но мне легче.

Хочу смеяться, хочу кричать, хочу ещё больше прижаться к Августу и не отпускать его никогда…

А он снова и снова обнимает меня, позволяет забраться на него с ногами.

Мы сидим так долго, и почти удивительно, что мимо нас никто не прошёл. Хотя я бы не удивилась, узнав, что мы просто не заметили.

Приоткрываю глаз, чтобы посмотреть на Августа, но случайно цепляюсь взглядом за своё лицо. Как же странно смотреть на себя со стороны, видеть пустые чёрные прорези… Не бояться, что лицо не на тебе, ведь всё хорошо, так и должно быть.

И вправду должно… Вытираю слезы. Я с Августом, но без лица, и мне так хорошо, словно наконец поняла, где я всё таки на своём месте.

И всё таки безумно хорошо.