На днях был кошмарный ливень, а Кавех, как назло, забыл ключи от дома. Очередной заказчик растворился, как утренняя дымка с восходом солнца, он снова отдал обед бродячим животным, по пути домой его чуть не покусали плесенники... он потратил все свои силы на то, чтобы поддерживать нехитрую илюзию: всё в порядке. И улыбаться. Много и тепло, так, как нравится людям.
Только всё равно что-то было не так. Потому что люди уходили, как вода уходит в песок, а Кавех медленно варился в своём невеселом одиночестве.
К концу дня у него уже не было сил на адекватную, спокойную реакцию, он замёрз и устал, и до жути хотел кого-то обнять – но ему оставалось только сесть на крыльцо под потоками дождя и ждать возвращения Аль-Хайтама. Почему он не может вернуться пораньше, когда это нужно?
Аль-Хайтам пришёл чуть позже конца рабочего дня. И, казалось, он даже не сразу понял, что это Кави сидит на крыльце его дома.
— Кави? Почему ты...
— Я забыл ключи. Или потерял, не знаю. — сипло ответил Кавех.
— Почему ты не пошёл в таверну? Или к Тигнари в Гандхарву? Или в Академию... ко мне.
— Очень ждут меня в Академии. — буркнул Кавех, вставая на ноги и смахивая мокрую чёлку со лба.
Дождь ещё лил – вода струйками текла по водостокам и специальным желобкам, и стоял приятный равномерный шум, от которого захотелось бы спать, будь Кавех внутри, а не снаружи.
— Не надо думать, что после случившегося ты стал изгоем. — Аль-Хайтам вставил ключ в замочную скважину и провернул её с характерным, таким желанным сейчас звуком. — Студентов Кшахревара до сих пор учат на примерах твоих работ. Научное сообщество тебя ценит, не сомневайся. В конце концов, — дверь отворилась, — я мог бы отдать тебе ключи и напоить чаем.
— Всё учишь меня жить? — Кавех юркнул внутрь и стряхнул с ног мокрые ботинки.
— Напоминаю о важных вещах, — Аль-Хайтам прошёл следом, включил свет, хотя было ещё светло – но из-за пасмурного неба всё погрузилось в дождливые сумерки.
Кавех замер и грустно засопел. Всё это сразу – кошмарный день и то, что Аль-Хайтам подставляет свое плечо, пусть и в несколько специфичном виде, не могло оставить его спокойным.
— Хайтам. Дашь обнять себя?
— Ты чего? — нахмурился на секунду Аль-Хайтам, а потом, судя по всему, обжегся обо что-то в его взгляде и кивнул. — Что случилось?
— Ничего, — полушепотом ответил Кавех, жадно прижимаясь к Аль-Хайтаму.
Удивительно – как много может дать прикосновение одного человека к другому. Кавеху стало куда спокойнее и комфортнее, чем было до этого.
— Кави, — с привычной строгостью начал Аль-Хайтам, — я не могу гарантировать, что всё будет хорошо. Но если тебе нужна будет помощь – я могу гарантировать свою. Чтобы ты больше не сидел под ливнем на холоде. Всё понял?
Кавех отпустил его и кивнул, часто-часто моргая.
После Кавех завернул к себе в спальню, чтобы взять сухие вещи, полотенце и запереться в ванной минимум на полчаса. Но перед этим он задумался, неуверенно вышел на кухню и так же неуверенно спросил:
— Аль-Хайтам, — но тот толком не услышал, —Аль-Хайтам!
— М? — он возился с чем-то около плиты, но обернулся на голос Кавеха.
— Аль-Хайтам, можешь... — он пожевал губу; было стыдно о таком просить, — можешь поделиться едой? Я верну потом, как... будет возможность.
Он беспомощно развёл руками. Аль-Хайтам, как ни в чем не бывало, ответил:
— Разумеется. Я взял ужин на двоих. — о, так вот, что было в пакете, который Хайтам держал в руках, — составишь компанию?
— А? — Кавех сначала не понял, что его угощают и приглашают поужинать, — Да. Да, конечно. Только в душ сбегаю, а то...
— Разумеется. — кивнул Аль-Хайтам.
Кавех улыбнулся, абсолютно искренне, и поспешил помыться и согреться, чтобы подойти к столу.
Многие считали Хайтама черствым и бездушным, как кусок камня или сложный механизм. Какое-то время Кавех думал так же. Все в Аль-Хайтаме, в конце концов, кричало об этом: стан, прямой, как остов здания; правильное лицо с острыми чертами, будто не созданное для эмоций; руки, с длинными, ровными пальцами, сильное аккуратное тело. И голос, иногда холодный и острый, как сталь кинжала.
Но Кавех знал, что о здании нельзя судить только по фасаду. За самыми грубыми, грозными стенами может скрываться прекрасная библиотека, мастерская или оранжерея, полная зелени и ярких красок. Так было и с Аль-Хайтамом. Впервые Кавех это понял, когда они впервые познакомились. Отстранённость и холодность быстро перетекли в обычную сдержанность, за которой скрывались любопытство и неловкость, и даже заботливость. У таких людей, как Хайтам, есть всего несколько человек, которые им по-настоящему важны, и они ради этих нескольких человек выложатся по полной.
Сейчас Кавеху всё чаще вспоминались их годы в Академии, и он цеплялся за то, на что раньше не обращал внимания в Аль-Хайтаме. Аль-Хайтам был более терпелив по отношению к нему, чем к остальным, следил за его состоянием, слушал даже тогда, когда вся остальная компания его игнорировала. Казалось, тогда для него это было едва ли не важнее, чем для Кавеха.
Просто... сейчас Кавех начал замечать за собой такое поведение, какое было у Хайтама в те годы. Повышенное внимание, этот внимательный взгляд, который прячется, когда его замечают, странная задумчивость... он мог так же замирать, когда Хайтам неожиданно касается его, смущаться на ровном месте. Разве что Хайтам, смущаясь, сбивался с толку, поджимал губы, хмурился, пытался казаться строже, а Кавех тут же защищался своими эмоциями, мог взмахивать руками и обвинять собеседника в чем угодно.
В остальном он вёл себя точно так же, как юный Аль-Хайтам. И это очень озадачивало.
Вот они ужинали вместе. Кавех был чертовски голоден, но, стоило ему съесть совсем немного, и внимание сместилось на Аль-Хайтама. Губы того влажновато блестели от соуса, а сам он сосредоточенно жевал креветки. Было в процессе поедания пищи что-то очень чувственное – человек ведь в этот момент увлечён едой, наслаждается чувством сытости и вкусом...
Аль-Хайтам заметил, что Кавех на него пялится. Кавех отдернул взгляд куда-то в блюдо с пани-пури. Съел один шарик, вернулся к креветкам. Было почему-то неловко.
Их тишину всегда наполняли несказанные слова. Что-то, что хотел скачать Аль-Хайтам много лет назад, но так и не сказал; множество слов, осевших на языке с той дурацкой ссоры; извинения, которым не нашлось места в их разговорах; и, вот сейчас, слова, которые Кавех задумчиво вертит во рту, ещё не особо понимая, что это такое. А Аль-Хайтам снова хочет что-то сказать – но так и не говорит.
Вместо этого – болтовня о прошедшем дне. Она тоже важная, она как бы показывает: ты мне небезразличен, мне интересно, чем ты живёшь и как себя чувствуешь, но то, что висит в воздухе несказанным и не до конца оформившимся – важнее.
— Аль-Хайтам... спасибо. — Кавех не добавил «за ужин», потому что был благодарен далеко не только за ужин.
Но Аль-Хайтам лишь пожал плечом и кивнул:
— Пожалуйста. Посуду моешь ты.
И Кавех на эту неприятную новость почему-то весело фыркнул.