Часть той ночи у Кавеха смазывается, превращается в выхваченные вспышкой молнии образы: Хайтам в мягких штанах на бедрах заваривает чай (и в любой другой вечер Кавех сам себе бы позавидовал, потому что без своей — пусть и обтягивающей — одежды Хайтам ему показывается до обидного редко); Тигнари, укрытый пледом, в чьей-то (вроде как в его, в Кавеховой) сухой рубашке и в самых теплых носках, которые они смогли найти, сидящий боком на стуле и почти ожесточенно вытирающий уши и волосы в перерывах между таким же яростным стучанием зубов по кромке кружки; мокрая тяжесть его хвоста на коленях, путающаяся в полотенце и расчёске тёмная шерсть.

Хайтам пытается подать сигналы: делает страшные глаза, чуть кивает на Тигнари, склоняет голову и стучит пальцами по столешнице. Со стороны кажется, что у него тик. Кавех старается не смеяться — нервы на пределе, а объяснять Хайтаму пантомимой, почему вываливать на Тигнари не самые приятные новости прямо сейчас – идея не самая блестящая, у него нет сил. Поэтому, когда Хайтаму надоедает изображать из себя идиота (хотя получается у него неплохо), он просто уходит в коридор и зовет Кавеха. А потом бесцеремонно вталкивает его в ванну, и Кавех успевает задохнуться сначала от неожиданности, потом от наглости, а потом от почти что восторга. От тела Хайтама мягко и ровно исходит тепло (да благословят Архонты каждый из шести его кубиков), зато шепот шипящий и почти ледяной. Хайтам пытается быть угрожающим, но в одних штанах и с босыми ногами на плитке это выходит так себе, да и горой мышц Кавеха напугать сложно.

— Ты должен сказать ему про матр! 

— Это ты с ними разговаривал, почему я должен быть посыльным?

— Эмпатия, Кавех, эмпатия, мы говорили об этом несколько часов назад.

— А что я должен сказать? Хайтам говорил сегодня с заместителем Сайно, но я передам тебе то, что он сказал, потому что он разучился говорить?

— Что сказал его заместитель? — почти кричит Тигнари из кухни, и Кавех закрывает лицо руками. Хайтам тяжело вздыхает, машет рукой Кавеху и возвращается обратно к столу.

— У тебя настолько хороший слух? — Хайтам как-то слишком осторожно садится на стул. Тигнари задумчиво продолжает расчесывать свой хвост.

— У меня все ещё полные уши воды, но да. Хотя обычно он гораздо лучше, — Тигнари показательно трясет влажными волосами и ушами за компанию. — Так что сказал его заместитель? — голос у него спокойный, больше не дрожащий ни капельки. Тигнари собран, как будто он на лекции или проводит важный эксперимент.

Хайтам снова вздыхает, и Кавеху очень хочется отойти от столешницы, на которую он опирается, и положить руку ему на плечо. Просто чтобы успокоить, добавить уверенности, показать поддержку. Но он почему-то не решается.

— Они планируют собирать экспедицию, если в течение недели он не вернется, — осторожно, как будто от этой новости натянутая тетива внутри Тигнари, благодаря которой он прошел от Авидьи до Сумеру среди ночи под ливнем и грозой, лопнет, и Тигнари просто осядет газовым шарфом на пол — только что был, а теперь и силуэта не осталось. Но Тигнари сильнее, чем думает Хайтам. Смотрит и слушает спокойно и внимательно. — Матры отправили еще несколько человек в Караван-Рибат и в Аару на всякий случай.

Тигнари устало и грустно качает головой.

— Вчера к нам привезли человека из Аару. Никто там не видел Сайно уже почти полгода. Он не стал заходить туда, пошёл напрямик. Нет, я не знаю куда, — говорит он прежде чем Хайтам открывает рот, чтобы задать вопрос.

— А в Караван-Рибате... — Тигнари закатывает глаза.

— Как же я не догадался спросить у больного и его родственников, не провели ли они опрос в другом поселении!

Тигнари отводит взгляд, но Кавех видит, как судорожно дёргается у него уголок губ и какая бесконечная тоска мелькает под прикрытыми ресницами. Теперь Кавеху хочется положить руку уже на его плечо.

Хайтам откашливается, говорит тихо и мягко:

— Дня через три из Караван-Рибата приедут посланцы, которые расскажут все заместителю Сайно. Потом они решат, нужна ли экспедиция, проработают её план, возьмут обученных...

— И выйдут в пустыню в лучшем случае через пару недель. А может ещё позже.

— Тигнари, — Кавех старается говорить ещё мягче Хайтама. — Мы можем отправиться в Аару или в Караван-Рибат, — он игнорирует прожигающий взгляд Хайтама всеми своими невыспавшимися силами. — Там есть пустынники. Мы можем поспрашивать их, и...

— И сделать ту работу, которую выполнят матры, — обрывает Хайтам.

— А ещё нанять кого-то из них.

В изломе поднятых бровей Хайтама Кавех явно читает: «И кто же, позволь спросить, будет за это платить?».

Тигнари вздыхает.

— Вы хоть понимаете, сколько пустынников ненавидит Сайно? Сколько их родственников он арестовал? А скольких убил? — Кавех об этом никогда не думал. Хотя Хайтам, судя по опущенному взгляду, догадывался. А может и просто знал — Сайно наверняка пишет какие-то отчеты. Тигнари смотрит грустно, уши печально опущены. Кавех не уверен, что хоть раз видел его таким. — Пустынники не вариант. И матры тоже.

И Кавех вдруг понимает — Тигнари пришел к ним не жаловаться и не простить утешения и успокоения. Тигнари пришел проработать и без того созревший план. Хайтам нервно стучит по столу пальцами — тоже понял. Говорит резко:

— Ты не пойдешь в пустыню. Ты там просто умрешь и всё.

Тигнари почти скалится, и Кавех вспоминает, что лисы вообще-то хищники.

— А что ты сделаешь? Привяжешь меня? Запрешь? Попросишь матр меня арестовать?

— Тигнари...

Кавех решает внести хоть какой-то вклад в этот разговор:

— На турнире тебе стало плохо. Тебе нельзя в пустыню, Хайтам прав.

— Я пришел не спрашивать вашего разрешения. Хайтам, мне нужна самая подробная карта пустыни, которая у тебя есть.

Хайтам складывает руки на груди.

— Я тебе её не дам. Я не собираюсь помогать тебе в самоубийстве.

Тигнари закатывает глаза, начинает расчёсывать хвост с удвоенной силой; густая шерсть выламывает несколько зубчиков. Тигнари смотрит на расческу почти растерянно.

— Кавех, я куплю тебе новую. Ты знаешь, где у Хайтама лежат карты?

— Я тоже не собираюсь помогать тебе умереть.

— Еще раз, я пришел не спрашивать вашего разрешения, если вы не дадите мне чурлову карту, то я пойду завтра в библиотеку и найду ее там. Это просто отложит мой поход на день. А в пустыне каждый час на счету. Посмотрите на это так: я не собираюсь там умирать. Я собираюсь помочь Сайно выжить.

— Нет, — Хайтам говорит с нажимом. — Ты не пойдешь в пустыню.

— Мне не десять лет. Я не пришел отпрашиваться у родителей в гости к друзьям.

— Ты ненавидишь уходить из Гандхарвы, — у Кавеха, в отличие от Хайтама, голос почти дрожит. Тигнари не продержится в пустыне больше суток. — И как же Коллеи?

Первый раз за этот вечер (хотя правильнее сказать за ночь), Кавех видит на лице у Тигнари смятение. Не грусть, не злость или железную уверенность. Смятение.

— Я оставил очень четкие инструкции ей и своим людям. Пару недель они как-нибудь без меня справятся.

— Тигнари... — Кавех все-таки садится рядом с Хайтамом. В этом бою за безопасность Тигнари им придется сражаться вместе. Возможно, насмерть.

Тигнари упрямо щурится.

— А вы друг за другом не пошли бы в саму Бездну?

И это... это запрещенный прием. У Хайтама на секунду линия челюсти очерчивается лезвием клинка, так сильно он стискивает зубы. Кавех вздыхает, молчит так долго, как может, чтобы Тигнари не успел сказать что-то еще более добивающее.

— Насчет Бездны не уверен, но...

— Это другое, — обрывает Хайтам, складывает руки на груди.

— И чем же это отличается?

— Мы не теряем сознание от жары через полчаса.

У Тигнари хвост раздраженно шевелится на коленях, ухо свирепо дергается.

— Я просто пришел к вам за картой. Если вы думаете, что я решил идти в пустыню только сегодня, то вы не правы.

И Кавех понимает, что да. Не правы. Наверное, Тигнари планировал это уже давно, несколько недель. Более того, он наверняка был готов к тому, что однажды это случится.

Хайтам трет лоб, тяжело вздыхает.

— Ладно. Хорошо, — Кавех смотрит на него во все глаза. Он что, действительно собрался отправить Тигнари на верную смерть? — Давай подумаем об этом утром? Сейчас ты вряд ли куда-то пойдешь, а нам всем надо выспаться. Завтра обсудим все это еще раз.

— Я постелю тебе на диване.

Тигнари опустошенно кивает.

***

Утро встречает Кавеха не кофе, но его запахом. А еще расстеленной прямо на обеденном столе картой и склонившимся над ней Хайтамом (какая жалость, что теперь в домашней кофте). У Хайтама осунувшееся лицо и темные тени под глазами.

— Ты вообще не ложился? — Кавех шепчет, потому что укутавшись в одеяло и обняв собственный хвост, на диване спит Тигнари. У Хайтама такой взгляд, что ответ в целом и не требуется. Кавех смотрит на карту — вычерченные линии, обведенные в кружочки оазисы, руины и просто любые ориентиры. На карте лежит подозрительно знакомый карандаш и еще более знакомая линейка. Но ради благого дела не жалко. — Ты действительно хочешь отпустить его в пустыню?

Хайтам мученически вздыхает, рассеянно оглядывается в поисках кружки. Пустой.

— Свари на нас на всех, будь добр, — Хайтам и вежливая просьба — наверное, все плесенники в Авидье передохли. Кавех достает из раковины турку. Хайтам вздыхает еще тяжелее, опускается на стул. Кавех не удерживается — проводит по волосам на затылке, и Хайтам, невыспавшийся, уставший, послушно опускает голову, просто напрашиваясь на то, чтобы Кавех провел пальцами по шее и помял затекшие плечи. Кавеху бы хотелось однажды проделать этот же путь губами. Кофе может немного подождать, а вот затекшие плечи и откинутая шея Хайтама — нет. — В одном он прав, — от его тихого низкого голоса по пальцам проходит вибрация. Хайтам, наверное, сейчас даже не стал бы сопротивляться, если бы Кавех действительно ее сцеловал. — Мы его не удержим. Он просто уйдет сам и точно погибнет.

— То есть мы идем в пустыню?

Хайтам прижимается щекой к Кавеховой ладони, едва-едва улыбается.

— А у нас есть выбор?

— Похоже, что нет.

Хайтам согласно закрывает глаза.

— Нет, давай-ка кофе я сварю сам. Ты сообрази что-нибудь из еды, — перехватывает ладонь, проводит по ней еще мягче, чем вчера, и встает.

Тигнари просыпается как раз к завтраку, лохматый, бледный и сонно потирающий глаза. Он слабо улыбается, смотря на то, как Хайтам убирает карту в тубус.

— Ты все-таки мне её дашь?

— Нет, — Тигнари сначала поднимает брови, а потом хмурится. — Мы идем с тобой.

Следующим утром они делают первый шаг по дороге из Караван-Рибата.