Тигнари не двигается с места, вцепляется руками в ремень сумки, прижимает уши к голове, и Кавех рад, что не видит сейчас его лица. Он и сам не может сделать ни шагу — ноги как будто увязли в зыбучих песках. Сайно лежит на животе всего в шаге от воды, волосы скомкались в грязную мочалку, по всему телу ссадины и синяки, нога перемотана, по одну руку лежит копье, с другой стороны валяется какая-то длинная палка. Даже с расстояния нескольких метров Кавеху видны резко очерченные ребра. Архонты милостивые, через что же он прошел за эти четыре месяца?

Хайтам отмирает первым, делает несколько широких шагов, прикладывает к шее руку — ищет пульс. Кавех не может отвести взгляд. У Хайтама щеки побледнели, несмотря даже на загар, он хмурится, и Кавех почти готов к тому, что Хайтам сейчас покачает головой и тихо скажет Тигнари: «мне жаль». Но он вдруг выдыхает и слабо-слабо улыбается.

— Он живой.

Колени у Кавеха все-таки подкашиваются. От усталости, от облегчения, от это слабой Хайтамовой улыбки, от того, что Тигнари буквально через секунду после слов Хайтама опускается рядом с бессознательным Сайно, как бережно отводит в сторону волосы, от того, как по его пыльному лицу скатываются крупные слезы.

Хайтам помогает перевернуть Сайно на спину, и Кавех задыхается снова: от того, как безвольно руки опускаются на песок, от того, что ребра не просто очерчиваются — выпирают под натянутой кожей, от того, как Тигнари хмурится и сквозь слезы осматривает Сайно теперь уже своим врачебным взглядом. Проверяет пульс уже сам, достает бурдюк, ополаскивает чистой водой сначала свои руки, потом чуть приподнимает голову Сайно и вливает в его рот совсем крошечный глоток — всего несколько капель.

— Кавех, — почти шепотом, — Вскипяти воду, потом свари что-то вроде каши. У пустынников был овес, он подойдет, и что мы еще у них вчера забрали? Сушеное мясо? Его тоже положи. Хайтам, установи палатку, а потом помоги его перенести.

Кавех слушается — так гораздо проще, не надо думать, надо просто делать.

Тигнари тщательно осматривает каждую царапину, особенно внимательно на правом плече, но ее царапиной назвать сложно — рана глубокая, красная и воспаленная. Одним Архонтам известно, сколько ей дней. Чуть выше локтя у Сайно болтается грязное подобие сползшей повязки.

Кавех замечает, как Тигнари нарочно не касается его ноги. А еще замечает, что к ноге привязано бинтами — или чем-то похожим — несколько палок. И даже когда Хайтам помогает Тигнари перенести Сайно под тент, он этой перевязки не касается. Почему-то откладывает. Снова вливает ему в рот глоток воды, в этот раз Хайтам придерживает ему голову. Кавех чувствует себя несколько... бесполезным, но лезть Тигнари под руку не решается. Собирает еще немного валежника — по большей части здесь сухие пальмовые листья, которые на костер не годятся, поэтому он отходит немного, находит сухой куст и безжалостно обламывает у него все ветки до самых мертвых корней. Тигнари тряпкой обтирает Сайно лицо и шею, другую он положил ему на лоб, еще по одной — на каждое запястье.

— Где вода?

«Скоро будет, подожди две минуты» — хочет сказать Кавех, но свои собственные слова он глотает. Сайно едва приоткрывает глаза и явно пытается улыбнуться.

— Ты снова пришел, — неразборчиво, едва слышно, но угадать можно. Сайно полуслепо смотрит на Тигнари.

— Я здесь, — у Тигнари снова мокнут ресницы, а шепот проглатывается всхлипом. У Кавеха есть ощущение, что он нагло влезает во что-то настолько личное и интимное, что ему становится жарко не от палящего солнца, а от стыда. Сайно дергает рукой — слабо, едва заметно — пытался протянуть ее к Тигнари, но сил не хватило. Хайтам осторожно подкладывает Сайно под голову сумку и отходит в сторону. Ловит Кавеховый взгляд, подходит и забирает переполненную миску с кашей. Мисок у них всего три, а ложек четыре — потому что Кавех в один из ней со скуки выстругал одну в свое положенное вахтенное время.

— Я рад что ты пришел, — одними губами, снова почти теряя сознание.

— Сайно, здесь еще Кавех с Хайтамом, мы правда здесь. Мы не могли найти тебя раньше, — он осторожно забирает у Хайтама подобие каши — скорее недоваренный овес, но это точно лучше, чем целое ничего, которым Сайно, похоже, питался в последнее время.

— Они раньше не приходили, — голос у Сайно сонный, медленный. — Ты говорил, что приведешь Коллеи. Я бы хотел её увидеть.

Кавех видит, каких трудов стоит Тигнари не заплакать снова, а Коллеи — особенно в связке с Сайно — для него удар под дых. Они вообще не особо разговаривали за все эти дни, но Коллеи не упоминалась ни разу.

— Ты ее увидишь. Вернемся в Гандхавру и увидишь. Будешь у меня там неделями сидеть, пока не поправишься, — Сайно улыбается и закрывает глаза. Хвост у Тигнари нервно стучит по песку. — Сайно, не засыпай, разговаривай со мной, ладно? Я здесь. Мы все здесь. Тебе надо поесть, Кавех сварил кашу, — Кавех скорее подержал в кипящей воде пригоршню овса и несколько лоскутов вяленного мяса, но чисто технически, это можно назвать кашей. Потом он ее подержит на костре еще немного, если они не опрокинут все три миски на землю. — Сайно, одну ложку, пока что только одну. Придурок, мне Коллеи в детстве было проще накормить, чем тебя. Не засыпай, ладно? Хайтам, подержи ему голову, — Хайтам — теперь похоже сиделка и медбрат, помогает Сайно привстать. Не то чтобы помогает — своими руками держит его за затылок и под лопатками. — Вот так, — голос у Тигнари мягкий, и Кавех вспоминает шелест листвы в Гандхарве. Что-то ласковое и неуловимо нежное. — Сайно, а теперь расскажи мне что случилось.

Сайно снова улыбается — самыми краешками губ, потому что сил у него больше нет ни на что. Кавех подтаскивает котелок с кипятком поближе к ним, мочит в озере тряпку со лба Сайно, кладет заново. Хоть что-то, чтобы чувствовать свою полезность.

— Я же уже рассказывал, — и Кавех понимает, что доказывать, что они тут на самом деле, и это не очередной мираж, бесполезно. Совершенно бессмысленно, пока Сайно не придет в себя окончательно. Тигнари тоже это отлично понимает.

— Расскажи мне еще раз, — на Сайно он уже не смотрит, ищет что-то в своей сумке, наливает в какую-то баночку немного горячей воды. Протягивает Кавеху бинт, осторожно поднимает руку Сайно с той самой раной — гноящейся и глубокой. — Расскажи, что случилось с твоей рукой.

— Я же уже...

— Сайно, пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты рассказал.

Сайно вздыхает — это заметно только по тому, как ребра распирают кожу.

— Чурл попал из арбалета, а я не успел увернуться, — Тигнари достает еще какую-то баночку из своей сумки, кивает больше самому себе. — Но потом я развернулся, и тогда не увернулся он, — Кавех не сразу понимает, что слабый выдох — это попытка выдавить смешок. Даже Тигнари шокировано дергает ушами. Хайтам кладет руку на лоб и качает головой, но Кавех видит, что за этой рукой он улыбается. Если Сайно пытается пошутить так же отвратительно, как и раньше, то всё должно быть в порядке. Тигнари качает головой.

— Объяснишь мне свою шутку? Если это была она.

Сайно улыбается — все также слабо, но абсолютно блаженно.

— Потому что увернуться и повернуться похожи друг на друга... ну... или я вернулся, а он не увернулся, — Тигнари кивает с самым серьезным видом, промывает рану, втирает в нее что-то слабо пахнущее земляникой и горчащее чем-то смутно знакомым. Сайно даже не морщится. — Потому что вернулся тоже похоже на увернулся, а он не смог увернуться от моего копья, понимаешь?

— Понимаю, — Тигнари тяжело вздыхает, но хвост у него дергается скорее радостно, чем раздраженно. Он забирает у Кавеха бинт. — Ты даже пытался ее перевязать, да?

Сайно — и это прогресс — едва заметно кивает. Тигнари снова — и опять с помощью Хайтама — вливает в него ложку каши и еще воды — на этот раз целых два глотка.

Взгляд у Сайно все равно расфокусированный, а голос все такой же тихий и хриплый.

— Ты же меня учил.

Тигнари отходит на минутку, умывается водой из оазиса. Кавех придерживает одной рукой котелок с горячей водой, а другой миску с жидкой кашей. Ладно, с ее недоваренным жалким подобием — он все-таки ее попробовал.

— Шину я тебя накладывать тоже учил, но ты все сделал не так, — Кавех замечает, что пальцы у Тигнари, несмотря на весь его врачебный опыт подрагивают, когда он разрезает повязку на ноге. — Надо было фиксировать ее до бедра, — у Сайно даже взгляд становится осмысленней, он почти обиженно хмурится. — Но ты старался.

— Ты сам сказал, что я молодец и все сделал почти как надо.

Тигнари чуть опускает уши, закусывает губу и осторожно ощупывает ногу. Воспаленная, опухшая. Кавех не то чтобы что-то понимает в видах травм, но даже своим неискушенным взглядом он видит что у Сайно перелом.

— Я такого не говорил. И не сказал бы ни за что, — Сайно тихо охает. Тигнари тревожно хмурится и смещает пальцы чуть левее. — Ты разговаривал с миражом, понимаешь? — у Тигнари в голосе звонкие нотки отчаяния, потому что понимает — разубеждать бесполезно. Но Сайно неожиданно кивает.

— Да. И сейчас с тобой разговариваю, — он почти осмысленным взглядом проходится по Кавеху с Хайтамом. — Но вас я раньше не видел. Но я все равно рад.

— Сайно, — Тигнари осторожно касается его ноги почти под коленом. — Мы настоящие. Мы правда тут.

Сайно чуть качает головой, грустно улыбается — наверное улыбается, понять это пока сложно.

— В первый раз ты тоже так говорил.

Тигнари вздыхает, отворачивается, снова умывает лицо, снова мочит повязки для лба и запястий — Архонты, как ему сейчас, наверное, тяжело под этой жарой, с вот таким вот едва живым Сайно. Снова вливает в него пару ложек еды.

Наклоняется почти его к лицу, и взгляд у Сайно совсем почти осмысленный и безумно, бесконечно нежный. Он снова дёргает рукой, снова пытается коснуться ей лица Тигнари. В этот раз выходит чуть лучше. Тигнари берет его ладонь сам, прижимает к своей щеке.

— Сайно, послушай внимательно и постарайся понять. У тебя перелом, и ты об этом знаешь. А еще он начал срастаться, но ты видимо падал, шел и снова падал, и он не заживает. И в некоторой степени это хорошо, потому что мне придется поставить кость правильно, понимаешь?

— Нет, — Сайно говорит честно, и за нежностью сквозит осмысленная горечь. Он приходит в себя и ожидает, что мираж развеется.

— Мне нужно сломать тебе ногу снова, а потом сделать повязку как надо. Кавех, Хайтам, найдите несколько прочных веток. Действительно прочных и длинных.

Хайтам поднимает брови, но покорно идет вместе с Кавехом искать то, что еще не отправилось в костер. Кавех краем уха слышит, как Сайно говорит, и голос у него крепнет. Наверное, он бы пришел в себя и без их присутствия. Наверняка это случалось уже не раз и даже не два. Просто в какой-то момент пустыня бы все-таки взяла свое, забрала бы обратно принадлежащего ей человека, утопила бы в шорохе песка, укутала бы в неряшливый саван истлевших пальмовых ветвей.

— А когда ты это сделаешь, ты уйдешь? — Кавех не хочет смотреть, но заставить себя отвернуться не может. Тигнари всё еще сидит рядом с Сайно, все еще держит его руку у себя на щеке.

— Нет, — и уши у него мягко склоняются. — Я останусь здесь. А потом мы вернемся домой, к Коллеи. Я надеюсь, что ты даже не будешь потом хромать.

— Не хочу, чтобы ты уходил, — и впервые в голосе Сайно Кавех слышит боль и тоску — он почти пришел в себя. Он почти готов снова проснуться и обнаружить себя около воды в одиночестве, как много раз до этого. Кавех находит прочную палку, Хайтам где-то раздобыл еще две. Как он это сделал, Кавех даже не пытается понять.

— Я не уйду. Обещаю тебе.

Сайно снова слабо и грустно улыбается. Рука безвольно падает на песок, стоит Тигнари повернуться на них и смерить придирчивым взглядом их находки. Он подбирается, снова как будто к прыжку готовится. И снова четким врачебными командами:

— Хайтам, убери сумку из-под его головы, держи его плечи. Кавех держи здоровую ногу. Крепко. Сайно, сейчас будет больно, – короткий взгляд на Кавеха с Хайтамом. – Держите крепко, очень крепко.

Кавех вдавливает ногу Сайно в песок со всей силы, видит, как напрягаются плечи Хайтама, когда Сайно прогибает спину от боли, слышит отвратительных хруст, а потом вымученный и почти что удивленный крик:

— Чурлова бездна! — Сайно откидывается на спину, прижатый Хайтамовыми руками, глотает воздух открытым ртом. Потом всё-таки приподнимается на локтях, судорожно пытаясь отдышаться, смотрит на них распахнутыми ясными глазами, говорит все еще неверяще, но до сумасшествия радостно: — Вы настоящие.