Ночью Чонхо, как ни старался, заснуть не мог. У него получалось задремать на какое-то время, но почти тут же он снова просыпался. Будто что-то не позволяло ему уснуть.

Рядом спокойно спал Сан. Чонхо взглянул на него с лёгкой долей тоски и отвернулся, а после и вовсе решил покинуть не только кровать но и комнату.

Он медленно побрёл по коридору, и остановился у лестницы. Облокотившись на перила, Чонхо смотрел в окно на противоположной стене. С его расстояния было видно немного: только черноту двора, но вся комната была освещена ярким свечением луны.

Чонхо заметил странную особенность этого места. Днём на небе всегда были тучи, закрывающие собой солнце, но как только начинало темнеть, небо всегда было чистое, даже лёгкого намёка на облака не было.

Спустившись вниз, Чонхо включил на кухне чайник, но не стал ждать, когда он закипит, потому что он не собирался пить чай. Он это сделал по инерции, просто потому что всегда, заходя на кухню, он включал чайник.

Так и сейчас, включив его, он ушёл из кухни и, надев куртку, вышел на крыльцо.

Каждую ночь луна была полной, будто время стояло. Или каждые сутки обнулялось. Что-то вроде временной петли, но это не она. Иначе бы и события повторялись, но каждый день с ними случалось что-то новое. Или не случалось ничего.

Этот мир казался странным, он не поддавался привычной логике, но Чонхо нравилось тут. На то были причины.

Он сел на деревянное крыльцо и привалился плечом к перилам. Его одолевала лёгкая тревога: когда вроде всё нормально, всё как обычно, но на душе неспокойно.

Он переживал о том, что раскрылся Сану. И хоть он ничего лишнего не рассказал, ничего, что было секретом для других, ему было некомфортно от этого. Бередить давние раны, стараясь не рассказать лишнего и не выдать своего собственного отношения ко всему этому, было сложно. С моральной стороны сложно.

И хоть Сан слушал его внимательно, выражал сочувствие и пытался как-то поддержать, как делал это всегда, легче не было. Было только хуже.

В тяжёлых мыслях, Чонхо всматривался в еле шевелящиеся ветки кустов, растущих вдоль забора. Всё было тихо и спокойно. Мир спал. А в один момент чернота теней взглянула на него слепыми глазами. Чонхо успел напрячься, но быстро вспомнил, что такие интересные глаза имеет только одно существо в этом мире. По крайней мере, Чонхо знал только их маленькую черную хранительницу Бёль.

— Ты чего пришла? — спросил он у кошки. — Сейчас нам не нужно показывать дорогу. Мы дома и у нас всё хорошо.

Бёль что-то тихо муркнула, направляясь прямо к крыльцу. Она неотрывно смотрела на Чонхо, а приблизившись, села на ступеньку ниже. И всё продолжала смотреть, будто ожидая чего-то.

— Ты что-то хочешь? Тебя покормить надо? — Чонхо не понимал такого молчаливого внимания.

Бёль снова тихо мявкнула и запрыгнула на ту ступеньку, где сидел Чонхо.

Он не стал трогать кошку, помня, что она ни разу не позволяла к себе прикоснуться, сколько бы Сан ни пытался это сделать. Раз она решила посидеть тут с ним, то пусть сидит.

Чонхо думал, что она должна скоро уйти. Это животное вызывало странное ощущение. Она была не как все остальные кошки, и Чонхо сначала ощущал себя немного неуютно. Возможно, почувствовав это, Бёль низко замурлыкала и боднула его своей маленькой пушистой головкой в бедро.

Чонхо удивился такой реакции кошки. Она сейчас просила ласку? Она хотела, чтобы Чонхо погладил её?

— Ты чего хочешь, кошка? — спросил он, поднимая руки со своих колен, чем Бёль тут же воспользовалась, залезая сверху.

Она продолжала мурлыкать, суетливо утаптываясь на коленях Чонхо, и он невольно улыбнулся, наблюдая за ней.

— Эй, маленький зверёк, — обратился он к кошке, аккуратно опуская ладонь на её загривок, когда та удобно улеглась. — Что мне делать?

Задав вопрос, он замолчал. Бёль только дёрнула ушами, продолжая мурлыкать.

— Это всё так тяжело, — выдохнул он. — Ты же знаешь, что это был Сан, да? — Бёль дёрнула кончиком хвоста. — Ты знаешь.

Чонхо начал медленно проводить ладонью по гладкой шёрстке зверька, прокручивая в голове навязчивые мысли снова и снова.

— Мы разговаривали вечером. Он начал что-то вспоминать. Он так… Его это правда сильно заботит. Он не стал рассказывать, что он видел, когда с ним случались эти приступы, но он точно что-то увидел. Я так думаю, — тихо говорил он, снова смотря в черноту кустарников. — И мне… Что мне с этим делать, Бёль? Ты же знаешь, что первый, с кем я начал общаться в старшей школе, был Уён? Благодаря ему я подружился с остальными. И с Саном. Когда мы впервые увидились… Он тогда смотрел на меня так внимательно. Пристально. Мне показалось, что он узнал меня. Мы очень долго не виделись, и я думал, что он узнал.

Бёль подняла голову, посмотрела на Чонхо и мяукнула, привлекая его внимание.

— Да, я про то же, — сказал он кошке, погладив её между ушами. — Я уже хотел подойти к нему, сказать, как я скучал всё это время, спросить, где он был. Я так хотел обнять его. Я так скучал, Бёль. Представляешь? — грустно вздохнул Чонхо. — А он сказал что-то, я уже не помню что, это было давно… Сколько? Лет пять прошло с того времени, да? Он сказал что-то, что ясно дало понять, что он видит меня впервые. Я был так… Это же Сан, Бёль. Это был мой Сан, — он понизил голос почти до шепота и замолчал на некоторое время, вспоминая прошлое. — Ты знаешь, каково это? Когда тот, кто был для тебя самым важным, единственным в жизни, самой жизнью, смотрит на тебя, улыбается, — Чонхо заглянул кошке в глаза, приподнимая брови, — и не помнит. Не знает. Ты знаешь, Бёль, каково это, когда для человека, без которого ты просто не представлял своей жизни, ты просто новый знакомый? Спустя время, конечно, хороший друг, но всё ещё не тот, кем был раньше. Потому что он не помнит, — и снова замолк, поднимая глаза к небу.

Хотя прошло достаточно много времени, Чонхо никак не мог отпустить эти чувства. Они до сих пор отдавались тяжестью где-то под рёбрами.

— Я почти ни с кем не общался. В детстве, не знаю, меня считали странным или скучным. Не знаю. Но почти никто не воспринимал меня. А те, кто относились ко мне хорошо… Наше общение было слишком поверхностным, что ли. Только Сан был для меня… Сначала он был другом. Он был просто мальчишкой со двора, который посмотрел на меня. Который сам заговорил со мной.

Чонхо начал вспоминать совсем ранние годы. Тогда всё было хорошо. Тогда ещё ничего плохого не случилось. И потом снова заговорил:

— Сан сам ко мне пришёл. И приходил каждый раз. Всегда. Он всегда был рядом со мной. Я был один, Бёль. До появления Сана я был один. А потом Сан пришёл в мою жизнь и… Он столько всего мне рассказывал, он столькому меня научил, он мне так много всего показал!

Чонхо восторженно говорил это, а кошка на его коленях забеспокоилась. Она прекратила мурлыкать, приняла сидячее положение и внимательно смотрела на него своими слепыми глазами.

— Он сначала был просто другом. И я так любил его, Бёль, — Чонхо посмотрел на кошку с печалью во взгляде, а та тихо мяукнула, потянув к нему свою мордочку. Будто правда слушала. Будто всё понимала. — Я был ребёнком. Знаешь эту детскую любовь? Я смотрел на него, как на что-то невероятное. Я хотел быть с ним всегда. Я хотел проводить с ним всё своё время.

Он не любил говорить об этом. Обычно он вообще ни с кем не говорил о своём прошлом. Но была ночь, яркий свет луны, тишина, перебиваемая тихим шелестом листвы, и кошка. Кошка, которая слушала его. Которая будто сама просила всё рассказать. И Чонхо поддался порыву выплеснуть это всё, рассказать о своих чувствах. Бёль выслушает его и никому ничего не расскажет. Это будет их маленькой тайной.

— Мы учились в одной школе, но он был на класс старше, — снова заговорил он после недолгой паузы. — Каждый урок я с нетерпением ждал, когда прозвенит звонок и я смогу выйти из кабинета, чтобы пойти к Сану. Я ждал его после уроков, чтобы вместе пойти домой. Мы вместе обедали у него или у меня дома, мы оставались ночевать друг у друга. И для меня это было так важно и так нужно! Быть рядом с ним. Всегда. Постоянно. Насколько это возможно, — Чонхо посмотрел внимательно на кошку, ища ответ в её невидящих глазах о том, понимала ли она его. — Потому что он был семьёй, Бёль. И он всегда смотрел на меня так тепло. Он всегда улыбался мне, он всегда меня внимательно слушал. Всё, чтобы я ни говорил, ему всегда было интересно меня слушать.

Кошка поднялась на задние лапы, а передними уперлась Чонхо в грудь. Она снова тревожно замяукала, навострив ушки. Чонхо усмехнулся такой реакции и спустил с себя животное, ставя её всеми лапами на свои колени. Бёль фыркнула и вновь начала вытаптывать круги, пока не улеглась. А Чонхо продолжил говорить:

— Летом, оставаясь у кого-нибудь из нас на ночь, мы выходили на балкон и смотрели на звёзды. Он рассказывал мне про созвездия, про другие галактики, про кометы. А я говорил ему, что мы вместе улетим на какую-нибудь звезду и будем жить там вдвоём и никогда не будем расставаться. Я говорил ему, что у нас будет своя звезда. Только для нас двоих. Он смеялся, но никогда не говорил, что это чушь, — молчал некоторое время, невольно улыбаясь, вспоминая те ночи. — Это же правда чушь, Бёль, но тогда я этого ещё не знал. Я просто хотел остаться с Саном навсегда, — говорил Чонхо еле слышно, почти шёпотом. — Мы вместе ложились спать и долго не могли уснуть, постоянно разговаривая о чём-то. О чём угодно. Обо всём. Сан любил обниматься. У него с детства эта привычка. И я так любил, когда мы вместе оставались на ночь, потому что я мог спать рядом с ним, а он обнимал меня. Мне всегда так хорошо было в его объятиях, — голос Чонхо дрогнул, и он прочистил горло, сдерживая непрошенные эмоции. — Потому что его объятия были домом. А сам он — семьёй.

Воспоминания детства причиняли боль. Это было счастливое для Чонхо время, то, что бы он точно хотел бы пережить снова. Это были сокровенные воспоминания, которые он берёг с особым трепетом. Эти воспоминания наполняли его счастьем.

Но они же рвали на части всё живое, оставшееся в нём. Потому что этого больше не было. Это осталось прошлым. Только его прошлым. В этих воспоминаниях он остался один. И он знал, что это останется прошлым навсегда. Понимание невозвратности терзало его, травило.

— Я так любил его, — вновь подал Чонхо голос. — Он был всем для меня. А потом, лет в десять, наверное, я вдруг понял, что это не та любовь. Я тогда так испугался, Бёль. Я ничего не понимал, что со мной происходит. Я не знал тогда. Я просто начал реагировать на Сана иначе. Так нужно было реагировать на девочек, — потрясённо прошептал он. — Я испугался и начал избегать прикосновений Сана, потому что мне было сложно справляться с тем, как реагировало моё тело.

На этих словах кошка начала громко мурчать и выкручиваться на его коленях, чуть не падая. Чонхо удержал её, рассмеявшись неуклюжести зверька.

— Что это значит, Бёль? — укоризненно заворчал он, а кошка только дёрнула хвостом. — Так вот, — вернулся он к прерванному рассказу, — Сан сразу понял, что со мной что-то не так. Я боялся ему что-то рассказывать. Я думал, что я всё испортил. Я думал, что это неправильно. Что я неправильный. И мне казалось, что я очень обижу этим Сана, ведь он видел во мне друга. Он спрашивал, что со мной случилось, а я боялся рассказать, не знал, как объяснить ему это. Но он настаивал, и тогда я всё-таки рассказал.

Бёль перевернулась со спины на лапы и, навострив уши, снова начала пристально смотреть на Чонхо, который, не обращая внимание на её поведение, говорил дальше.

— Я так перенервничал в тот момент. Мне так было страшно. И стыдно. Мне было очень стыдно за свои чувства. И я думал, что вот теперь, узнав это, он уйдёт. Просто уйдёт, потому что кому нужен такой друг? И я заплакал. А он, знаешь, что сделал, Бёль? — прищурившись, посмотрел он на кошку. — Он обнял меня. Он рассмеялся и назвал меня дураком. И обнял. Я сказал ему, что люблю его. Так, как стоило бы любить девочек. Он тогда меня обнимал очень долго. Он успокаивал меня, говорил, что в этом нет ничего плохого, и что я только зря слёзы трачу. И он сказал, что тоже любит меня, — Чонхо замолчал, выразительно смотря на кошку. — Бёль, можешь представить моё облегчение, которое я испытал тогда? Я разревелся ещё больше, но уже от радости. Это было так глупо. Но я слишком волновался тогда. А после наша жизнь не поменялась никак. Мы всё так же не разлучались. И мы так же оставались друг у друга на ночь, так же много говорили и засыпали в обнимку. Ничего не поменялось, но мне было легче. Мне не нужно было ничего больше. Сан был со мной. Я был нужен ему.

Рассказывая, Чонхо улыбался. Не мог не улыбаться, потому что в груди до сих пор грело от того, что он тогда испытывал.

— А однажды мы что-то делали, и он поцеловал меня.

Чонхо замолчал, вспоминая в красках тот момент. На него тогда обрушился просто шквал эмоций. Это, наверное, было самое любимое его воспоминание.

— Бёль, я тогда в такой ступор впал! Смотрел на него и не понимал, что он сделал. А Сан только улыбнулся своей этой улыбкой, от которой и сейчас все растекаются. Он ничего не стал мне объяснять. А я побоялся спросить, что это значит. Но внутри, о, Бёль, знала бы ты, как я ликовал внутри себя! Я был… Я испытывал такой восторг и такое счастье. Сан поцеловал меня, представляешь? Он сам это сделал! — речь Чонхо стала громче, торопливей, эмоциональней, как и руки, более энергично гладящие кошку. — Это было приятно. И я думал, что всё будет нормально. Я тогда подумал, что, возможно, Сан тоже ко мне чувствует эту неправильную симпатию. Я очень на это надеялся. И я ждал, что он снова сделает что-то такое, — оборвался на выдохе и продолжил уже тише: — но я не дождался.

Кошка жалобно мяукнула, прижав уши.

— Потому что в какой-то момент он просто исчез. Именно исчез, как по волшебству. Его не было в школе один день. Потом второй. Я ходил к нему домой, но мне не открыли. Я думал, что, может, просто не вовремя пришёл и никого сейчас нет дома. Но в школе Сан так больше и не появился. И дома никого больше не было. Сколько бы я не приходил, мне никто не открывал. Я тогда спрашивал у моих родителей, знают ли они, где семья Сана — наши мамы дружили, и моя должна была знать. Но она не знала. Ох, Бёль, можешь представить? Можешь представить, что я тогда испытывал? Мне тогда было так плохо. Я тогда думал, что у меня отобрали всю мою жизнь и что хуже быть не может.

Чонхо сначала замолчал. А потом засмеялся. И это не был смех о чём-то хорошем. Его смех был наполнен горькой иронией.

— Не может? Правда? Когда мы снова с ним встретились и он меня не вспомнил, вот тогда я понял, что хуже быть может. И это такое невыносимое чувство! За эти годы, когда мы не виделись, я ни на минуту не мог успокоиться. Я думал, что я привыкну, что я перестану любить его, ведь он оставил меня, ничего не сказал, просто тихо куда-то уехал. Я даже злился на него. Потому что, почему он мне ничего не сказал? Он же знал, что уедет, так почему не сказал? Зачем тогда он поцеловал меня в тот раз? Он же знал о моих чувствах, он специально это сделал? — в возмущении Чонхо снова начал повышать голос. — Бёль, я правда злился. Но надолго меня не хватило. Я продолжал любить его. Его не было больше в моей жизни, но он оставался ею.

Чонхо снова стих, проговаривая слова на выдохе. Еле слышно и с большими паузами.

— Я продолжал любить его и ждать. Я выпустился из младшей школы. Потом окончил среднюю. Прошли годы. Прошли годы, Бёль, и я думал, что я смирился. Ровно до тех пор, пока не увидел его. И… Боже, Бёль, я готов был заплакать прямо там от неверия! И я хотел кинуться к нему, обнять, я хотел сказать ему всё, что накопилось во мне за эти годы.

Каждое слово сквозило печалью и тоской. Бёль начала громко мурчаще мяукать, как кошки подзывают котят, и топтаться по коленям Чонхо, обтираясь об него.

— Он не узнал меня, Бёль. Он просто не вспомнил. Боже… Я так возненавидел свою жизнь тогда. Потому что Сан был рядом, но не для меня. И рядом был Уён. И вот он был для Сана.

Чонхо горестно усмехнулся, проводя ладонью по своему лицу.

— Уён классный парень. Я ценю дружбу с ним, я люблю его, он замечательный друг. Но как же сильно внутри меня всё скручивалось от негодования и обиды, когда Сан обнимал его. И целовал. И проводил почти всё своё время с ним. Я помнил, как это ощущалась — быть рядом с Саном. А теперь я мог лишь смотреть со стороны. И, знаешь… То, что происходит сейчас… — Чонхо задумался, осматривая двор перед собой. — Всё это место меня сначала пугало, но тут я смог снова почувствовать то далёкое, забытое чувство, когда Сан рядом и только для меня. Знала бы ты, как я скучал по нему, Бёль. Он давно уже рядом, но всё ещё не так, как мне бы того хотелось, и я так скучал по нему.

Чонхо обернулся на дом. По инерции. Будто он мог заглянуть сейчас в окно и увидеть спящего друга. Но с крыльца окон в их комнату видно не было, да и не получилось бы в любом случае. Поэтому он снова только тяжело вздохнул, поворачиваясь к кошке.

— Я должен был уехать. Если бы не это место, я бы уехал. Я бы больше не увиделся ни с кем из своих друзей. С Саном тоже. Если бы не это место. Но теперь я так благодарен ему, — Чонхо продолжил говорить более спокойно. — Только тут, спустя столько лет безответных чувств, я вдруг смог снова ощутить близость с Саном. И, знаешь, я одновременно рад, что у меня есть такая возможность, но также и ненавижу всё это. Потому что, сама подумай, Бёль, мы тут одни. Что, если Сан ведёт себя так лишь потому, что кроме меня тут никого нет? Ну, знаешь, стрессовая ситуация и способы снятия этого стресса.

Кошка низко мяукнула и демонстративно отвернулась от Чонхо, усаживаясь на самом краю его колен.

— Сан снова поцеловал меня сам. И он сам, я ничего не делал, никак не провоцировал его, но он… — Чонхо перешёл на шёпот. — Он был возбуждён, когда мы были вдвоём, и… И я не смог просто… — он начал запинаться, подбирая слова, — Господи, я на самом деле жалею об этом. Потому что как только мы выберемся отсюда, мне кажется, Сан станет прежним. И я снова не буду его интересовать.

Чонхо замолчал, обдумывая свои слова. В голове была каша. Он не знал, как ко всему этому относиться, и что нужно сделать. Как будет правильно в его случае?

— Вот что мне кажется, Бёль, — снова заговорил он. — Поэтому я жалею, что мы сделали это прошлой ночью. Он сейчас что-то вспоминает, а я не хочу этого. И я не хочу, чтобы мы возвращались в реальный мир, — отстранённо сказал он, смотря перед собой. — Это такая чушь на самом деле, но я хочу побыть эгоистом и остаться тут с Саном. С тем Саном, которому я нужен. Потому что я облажался, Бёль. Я теперь знаю, какого это — быть с Саном вот так. И я просто не хочу, я не могу вернуться в тот мир, где Сан никогда не будет… Где я ему не буду нужен вот так, — выделяя последнее слово, Чонхо приподнял брови. — Лучше бы мы ничего не делали, лучше бы я ничего не знал. Лучше бы я тоже всё забыл. Я просто идиот, что позволил этому случится.

На этих словах Бёль вскочила на его коленях и снова упёрлась передними лапами в грудь Чонхо. Он отстранился от мордочки кошки, но она продолжила лезть к нему в лицо и громко мяукать.

— Что ты от меня хочешь?

Бёль, мурча и мяукая, тыкалась к нему, а потом за его плечо и потянула к двери. Она продолжала это делать, пока Чонхо не снял её со своих колен и не поставил на ступеньку ниже.

— Ты хочешь, чтобы я сейчас пошёл в дом? К Сану? — спросил недоверчиво он, неуверенный в том, правильно ли он понял кошку. Она мурчаще мяукнула, внимательно смотря на Чонхо. — Предлагаешь рассказать ему то, что я рассказал сейчас тебе?

Кошка снова звонко муркнула.

— Вот уж нет! Ни за что! — вскрикнул возмущённо Чонхо. — Бёль, он забыл меня! Сейчас у него другая жизнь, другие интересы, другие люди рядом с ним. И это только моя проблема, что я никак не могу забыть свою глупую детскую любовь. Я не скажу ему, Бёль. — уже спокойнее закончил он. — Я не скажу. Всё оставшееся время, пока мы можем оставаться тут, я просто буду наслаждаться иллюзией, что я ему нужен. Я знаю, что обманываю сам себя, я знаю, как плохо мне будет потом, когда всё это закончится. Но я не могу, Бёль. Я не могу! Понимаешь? Я не могу, — будто пытаясь убедить её или самого себя, повторял Чонхо.

Кошка недовольно фыркнула и, развернувшись, побежала в тени кустов. Туда, откуда изначально пришла.

Чонхо ещё некоторое время сидел на крыльце один, обдумывая всё. В частности, он думал о том, стоит ли рассказать Сану. Но так и не придя ни к чему, он ушёл в дом досыпать оставшуюся ночь.