На следующий день Одиллию и Ротбарта обвенчали и короновали. Церемония прошла тихо и скромно. Чужеземных гостей не было – лишь придворные и несколько самых почтенных столичных семейств. Публика выглядела невесёлой. Люди жалели и покойного короля Вильяма, и юную принцессу, которая, подчиняясь странному капризу, согласилась стать женой человека, годящегося ей в отцы. «Она выходит за него назло принцу Дереку», — шептались некоторые. А ещё всех тревожил вопрос, каким правителем окажется Ротбарт.   

Для венчания Одиллия выбрала из гардероба принцессы длинное белое платье, очень простое, без пышных юбок и украшений. Ротбарт наколдовал ей розы цвета снега, которые она воткнула себе в волосы, и фату, лёгкую, как паутинка.

Хотя Одиллия знала, что венчается «понарошку», она почему-то ужасно разволновалась. Всё вокруг казалось каким-то смазанным и замедленным, будто во сне. Когда священник произнёс: «Теперь скрепите ваш брак поцелуем», она вздрогнула. «Мне придётся целоваться с Ротбартом?! Да ещё и у всех на виду?!» Об этом она как-то не подумала заранее. Пока она лихорадочно соображала, как себя вести, Ротбарт уже приподнял её фату. Одиллия послала ему взгляд, полный испуга и растерянности. Ей стало очень жарко, сердце билось как сумасшедшее. Ротбарт ободряюще улыбнулся и едва заметно кивнул, как бы говоря: «Я всё понимаю, но так положено». Одиллия зажмурилась. Он поцеловал её так быстро и деликатно, что она этого почти не почувствовала. На память осталось лишь ощущение щекотки от его усов. Одиллия вздохнула с облегчением, когда её пылающее лицо вновь закрыла фата.

Остаток дня молодожёны, подчиняясь местной традиции, катались в карете по городу, отвечая на поздравления подданных и раздавая им деньги и сладости. Одиллия чувствовала себя обязанной каждому улыбнуться и помахать рукой. Поначалу это казалось несложным, но под конец она ужасно устала. Ротбарт в ответ на поздравления криво ухмылялся и небрежно кивал. Время от времени он шёпотом обращал внимание молодой жены на того или иного прохожего, говоря что-нибудь вроде «смотрите, какая у него дурацкая шляпа». Одиллия не находила в этом ничего весёлого. Она ощущала скованность и неловкость, особенно когда в толпе замечала тех, кого ранее обкрадывала под видом гадалки. Они, конечно, не могли её узнать, но всё равно ей становилось не по себе.   

После скромного ужина молодую королеву окружили прислужницы. Они проводили её в спальню, помогли переодеться в длинную, до пят, ночную сорочку, отделанную кружевом, затем удалились, оставив канделябр с горящими свечами. Широченная постель с горой подушек так и манила к себе, но Одиллия не решилась прилечь. Она взволнованно мерила комнату шагами. Её босые стопы ощущали то холод каменного пола, то тепло и мягкость ковра. По стенам бегали зловещие тени.  

Вскоре явился новый король. Одиллия вздрогнула и застыла на месте, увидев, что из одежды на нём лишь белая рубаха из тонкого шёлка – к счастью, достаточно длинная, до колен. Войдя, Ротбарт закрыл дверь на ключ и при этом как-то нехорошо ухмыльнулся. Одиллия испуганно прижалась спиной к стене, глядя на мужа, как загнанная в угол мышка – на кошку.   

— Не дрожите, я помню наш уговор, — проговорил Ротбарт насмешливо. Он махнул рукой, и молния, сорвавшаяся с кончиков его пальцев, разрезала кровать вдоль, сделав из одной огромной две поуже. Ещё взмах – и эти половинки отпрыгнули друг от друга, а между ними выросла высокая плотная ширма. Ротбарт скрылся в своей части комнаты. Одиллия слышала, как он укладывается.

— Спокойной ночи, — пожелал он небрежно из-за ширмы.

Одиллия ответила тем же. Потушив все свечи, она забралась под одеяло, но заснуть решилась только под утро. Она не доверяла Ротбарту. Однако он сдержал слово, ни разу не попытался к ней приблизиться.

Когда Одиллия проснулась, за ширмой было тихо. Она осторожно поднялась, на цыпочках прошла в другую половину комнаты. Ротбарт уже не спал. Он лежал на спине, глядя в потолок.

— Доброе утро, Ваше Величество, — поздоровался он, не поворачивая головы. Одиллия промолчала, изучая взглядом его лицо. Оно показалось ей невесёлым, хотя тон Ротбарта был насмешливым, нарочито-светским.

— Как вы изволили почивать? — продолжал он.

— Ай, прекратите, — отмахнулась она. — Зачем вы в таком тоне разговариваете?

— Вы, наверно, до утра не могли сомкнуть глаз, опасаясь меня?

— Я сплю чутко, мимо меня и мышь не пробежит незамеченной. Кроме того, я надеюсь, вы всё-таки хоть в чём-то остались порядочным человеком.

— Это я-то порядочный? — расхохотался он. — Нет, это не про меня. Просто у нас с вами деловой союз, а я не сплю там, где ем. Однако пора тут прибраться, скоро вас придут одевать. 

Поднявшись, Ротбарт несколькими взмахами руки развеял ширму и превратил две кровати в одну большую.   

— Пойду умоюсь, — сказал он. — Не вздумайте переодеваться сами, для этого у вас есть служанки. Малейшее отклонение от заведённых обычаев может вызвать подозрения. Увидимся за завтраком.

Музыканты в обеденном зале вызвали у Одиллии чувство неловкости. Ей показалось неправильным, что король с королевой и другие влиятельные особы беззаботно поглощают кушанья и болтают во весь голос, пока кто-то так старательно, с таким строгим, торжественным видом, играет для них. «Какая-то профанация искусства», — подумалось ей. Но нарушать местные порядки она бы не решилась.  

Накануне она была в таком волнении, что не запомнила никого из музыкантов в лицо. Теперь же она пригляделась к ним внимательнее. Вон тот, полный и краснолицый, с блестящей лысиной, похож на свой инструмент – большую медную трубу. Барабанщик – совсем мальчишка, тощенький, прыщавый, с огромными оттопыренными ушами. У седого скрипача благородное, одухотворённое лицо, в молодости он, видимо, отличался красотой, но это было давно. А вот этот, с краю, тот, что перебирает струны лютни…

Одиллия взглянула на него внимательнее – и едва сдержала возглас изумления. Она узнала Теодора, своего друга детства, бывшего соседа. Как и Ротбарт, он происходил из обедневшего дворянского рода. В последний раз Одиллия видела Теодора, когда им обоим было лет по тринадцать, потом он уехал куда-то далеко. Тогда он выглядел совсем ребёнком, теперь же превратился в весьма привлекательного молодого человека. Кожа лица стала чище, черты – мужественнее, и его больше не стригли грубыми ножницами, теперь гладкие, точно шёлковые, белые волосы свободно струились по плечам. Одиллия пригляделась к изящным длинным пальцам Теодора, нежно пощипывающим струны. Обручального кольца она не заметила. Это заставило её сердце сладко ёкнуть от неясного предчувствия.      

Теодор поймал на себе пристальный взгляд молодой королевы, и лицо его порозовело. Одиллия самодовольно усмехнулась, но тут же мысленно упрекнула себя в легкомыслии. «Нашла время думать о мужчинах, — сказала она себе сердито. — Ты сейчас должна заботиться лишь о том, как бы тебя не разоблачили. А Тео никуда не денется».