Чем ближе было полнолуние, тем сильнее ломало Стайлза. Питер всегда был рядом, и в нём Стилински находил своё успокоение. Хейл говорил, что уже объяснился с его отцом и с учёбой всё уладил. Стайлз не интересовался, что именно сказал Питер его близким и преподавателям, ему было просто не до этого. А ещё, он просто верил Питеру, потому что чарующий голос Хейла действовал на него теперь каким-то магическим способом.

Жизнь предстала в новых невыносимых красках. Стайлз многое успел возненавидеть: сырой подвал, в котором была кромешная тьма, и из которого Хейл не позволял ему выходить; стальные цепи, что держали его как собаку, ограничивая движения; невыносимую жажду, что была в сущности голодом, но ощущалась именно как жажда; боль, нестерпимую и повторяющуюся, разрывающую его сознание и ломающая его психику; Питера, что был отчасти причастен к его страданиям, а так же являющийся единственным обезболивающим для Стайлза; но больше всего — себя. То, чем он становился — не нравилось ему. 

Питер успокаивал, говорил, что это временно, из-за боли, но Стайлз чувствовал — навсегда. И ему не хотелось меняться, не хотелось становиться таким недоверчивым и остервенелым. Не хотелось всех ненавидеть и всех опасаться. Весь мир словно обернулся против него. 

Только Питер рядом, только он не бросил.

Скотт так и не появился.

Друг... одно слово и только. Какая же на самом деле у них тогда была дружба? 

Боль не давала думать, поэтому все слова Хейла становились его мыслями. Всё, что бы не произнёс Питер было истиной для Стилински и Стайлз боялся, что станет таким же, как Хейл-старший. И это был один из худших раскладов для него.

Стайлз так и сидел на цепях, в этом старом подвале: скрёбся, грызся, выл, стонал и просто мучился. Ему хотелось умереть... или убить кого-нибудь, словно так могло стать легче, словно чьё-то убийство могло заглушить боль в груди и гул в голове. Но Питер был рядом, сидел с ним чуть ли не сутками, притягивал к себе и молча обнимал. Они так могли сидеть часами. Забирал боль через поцелуи. И готовил его...

К полнолунию.

Стайлз чувствовал, что полнолуние выдастся для него полнейшим адом, и от этого нужда в Питере становилась острее. Он почему-то думал, что если они пройдут через это вместе, то они станут едины. Не в этом ли и заключается суть их союза? Быть единым целым. И если Питер так влияет на него, то сможет ли сам Стайлз хоть как-то повлиять на Питера?

— Тебе страшно, — Хейл гладил его спутанные отросшие волосы, — потому что тебя ждёт ужасная боль. Но не волнуйся, я всё сделаю, чтобы это кончилось как можно быстрее. И всё станет как прежде.

Но Стайлз понимал, что как прежде не станет, что теперь всё будет совершенно по другому и придётся привыкать к новой жизни. Придётся быть сильным и не бояться грядущего.

Когда Стайлз совсем начинал сходить с ума от ярости и злости, Питер, по обыкновению, поливал его холодной водой и как ни странно, это помогало. Просто окатывал его из ведра ледяной водой, приводя хоть на какое-то мгновение в чувство. Наверное, где-то в глубине души Стайлз мечтал о хорошем душе, но из-за вспышек боли ему было даже не до этого. Если бы не водные процедуры Питера, было бы намного хуже.

Стайлз никогда не знал, сколько дней прошло с того дня, когда он стал осмысленно говорить и хоть как-то воспринимать реальность. Стилински предпочитал не напрягать уставший мозг и не пытаться вспоминать, что последнее с ним случилось. Он подумает обо всём, когда боль прекратится.

В полнолуние Питер вёл себя ещё необычнее, и Стилински запоздало заподозрил в этом подвох. Как и обычно с утра Питер покормил его сам, был более ласков и ободряюще что-то говорил, мигрень не давала возможности всё обдумывать, и даже когда Хейл проверял надёжность цепи, Стилински смотрел за его действиями отрешённым взглядом, словно не понимая, что делает Питер.

К вечеру кости начало ломить и боль стала совсем адской, поэтому Стайлз потерял возможность думать сознательно. Он просто глухо рычал, забившись в угол, как напуганное животное.

Ближе к полуночи, Питер был уже в подвале, в его руках было ведро холодной воды, разбавленной аконитом. Стайлзу будет больно, но иного выбора у него нет. Он смотрел на Стилински с неприятным чувством беспокойства.

Питер отвык уже переживать за кого-нибудь, кроме себя. Но в этот раз в нём словно проснулась человечность, и он пропитался жалостью к Стайлзу. Эта ночь будет тяжёлой для Стилински, важной для Питера и особенной для них двоих. Главное — сделать всё правильно, а остальное не имеет значения. Лишь бы у него получилось хоть немного контролировать Стилински. 

— Всё будет хорошо, — слабо улыбнулся Хейл и выплеснул воду на забившегося в угол парня.

Стайлз взвыл, заметался по подвалу, но цепи удерживали его, ограничивали свободу, не позволяли сбежать. Стилински кричал, выл, в его устах проскальзывало что-то похожее на человеческую речь. Питер ждал, когда Стайлз посмотрит на него, и когда это, наконец произошло, у парня поменялся цвет глаз. Один его глаз был ярко-жёлтым, что ясно говорило о том, что он ещё бета, только обращённый, второй же отдавал голубизной как у независимого омеги. Эта двойственность и разрывала на части Стайлза.

Хейл даже замер, завороженно смотря в глаза Стилински. Он никогда не видел этого раньше, но слышал, что такое возможно. Теперь оставалось сделать последнее.

— Тебе придётся потерпеть, — предупредил его Питер, прекрасно понимая, что Стайлз не поймёт его слов. Но почему-то сказать эти слова было важно.

Мужчина довольно быстро разделся, по спине тут же пробежал холодок. Питер приблизился к Стилински, но обращённый оборотень не собирался быть послушным, он выпустил когти и издав волчий рык, кинулся на Хейла. Но Питер был сильнее и без труда прижал сопротивляющегося Стайлза к стене, сдавливая его горло одной рукой, а второй быстро разрывая одежду на парне. От Стилински неприятно пахло — потом, плесенью и аконитом.

— Питер, — услышал мужчина своё имя с уст Стайлза и даже немного удивился.

Обращённый не должен сейчас понимать происходящего. Запомнить всё он запомнит, но сейчас понять не сможет.

Хейл ужасно хотел поцеловать Стайлза, но отросшие клыки у оборотня обещали откусить язык. Рисковать не стоило, к тому же, Питер собирался заняться со Стайлзом совершенно иным. Но необычные глаза Стилински зачаровывали, заставляли медлить.

Свободной рукой Хейл скользнул по торсу Стилински, царапая кожу ногтями и оставляя тонкую нить следов от когтей. Он сжал бедро Стайлза крепко, а затем разжал пальцы и погладил.

Неприятный запах аконита кружил голову, вызывал лёгкую озлобленность. Питер чувствовал, как напрягся его член, как он уже жаждет скользнуть в узкую дырочку, почувствовать Стайлза. И чтобы сам Стилински почувствовал его. У Питера не было времени, чтобы подготовить Стайлза, полная луна взошла, а значит нужно торопиться. Укрепив ошейник на крючке, до которого ещё пришлось дотащить Стайлза, закрепив руки обращённого чуть выше, Хейл хмыкнул, сжимая в руке пенис оборотня.

Стайлз дёргался, глухо рычал, но закрыв глаза больше не сопротивлялся, аконит уже начал на него действовать или это прикосновения Хейла так усмиряли Стилински?

— Питер, — шептал сухими губами Стайлз.

Хейл улыбался, подрачивая член Стайлза, чувствуя, как он твердеет, размазывая смазку по всему стволу, дотрагиваясь рукой до яичек, перебирая их пальцами и поглаживая. Стайлз хрипел, слабо дёргался, но от стенки уже никак не мог отсоединиться, крючки прочно держали цепи.

Питер, имея извращённые и животные понятия в сексе, всегда отдавал предпочтение своим желаниям. Его когти, острее лезвия бритвы, осторожно поглаживали молодое тело, иногда несильно погружались в плоть, заставляя капельки крови скользить по обнажённому торсу, бёдрам и груди. Но регенерация у Стилински была просто отменная. Каждая ранка заживала стремительно. Питер немного увлёкся, делая всё более глубокие раны и внимательно наблюдая насколько быстро они заживают.

Когда Питер приподнял бёдра Стайлза, Стилински весь сжался, словно почувствовав худшее, и в его взгляде промелькнуло что-то осознанное. Ай-яй-яй, надо поторопиться, иначе Стайлз будет отвергать его, а это может привести к нехорошим последствиям.

Придерживая Стилински за бёдра, Питер скользнул членом между ягодиц, заставляя оборотня прогнуться от неожиданности. Ошейник душил Стайлза. Питер скользнул ещё раз, только медленнее, надавливая на анус, но не входя в него. Хейлу было довольно неудобно входить, но его член уже изнывал от желания пронзить Стайлза.

Обращённый тихо зашипел, переходя на утробный рык, когда Питер стал пропихиваться в тугое колечко, медленно насаживая на себя Стилински. Стайлз взвыл, почувствовав в себе только головку, но потом с его уст сорвался всё же человеческий крик, когда Хейл резко двинул бёдрами вверх, полностью вонзаясь в оборотня. Мужчина довольно осклабился, почувствовав, как по его бедру заскользила тонкая струйка. Всё же порвал, но с быстрой регенерацией Стайлза это было не так уж и страшно.

Питер не стал ждать и позволять Стилински привыкнуть к нему, и начал быстро двигаться, наращивая просто животный темп. Стайлз тихо скулил, жмурился, напрягался и в какие-то минуты расслаблялся, но снова весь напрягался от бешеного темпа.

Подскакивая от резких движений Питера, он то и дело чувствовал как ошейник то немного расслабляет его шею, то совсем сдавливает, перекрывая кислород. Перед глазами всё поплыло, все его ощущения сосредоточились только в одном месте, где он чувствовал горячий член Хейла.

Питер наслаждался тем, как сжимает его Стайлз, как он хрипло дышит у него над ухом. Хейл, не прекращая резких движений, глубоко полоснул Стилински бок и почувствовал в своём правом боку, в том же самом месте, где и у Стайлза были раны от его когтей, острую боль, которая в мгновение стихла и раны у Стилински затянулись в мгновения ока, хотя на такой ущерб он мог бы потратить и больше времени. О, это было просто прекрасным знаком! Стилински почти его пара.

Стайлз жмурился от неприятных ощущений, которые со временем вроде начинали ему нравиться, но всё так же приносили дискомфорт. Питер не жалел его, двигался грубо и сильно, как настоящий альфа.

Стилински чувствовал острую нехватку воздуха, всё же ошейник душил его, а член Питера разрывал, и в этой непонятной стадии он чувствовал, как внизу живота собирается тугой комок, как его собственный член пульсировал, готовый разрядиться в любой момент. И Питер, словно почувствовав это, сжал его член, рукой, заставляя нервно заскулить. 

От того, что теперь Хейл держал его только одной рукой, ошейник перекрыл вообще доступ кислорода к лёгким, и Стайлз захрипел, нервно открывая рот, слабо задёргался.

Он чувствовал, как Питер разрывает его, но острее всего он чувствовал руку альфы на своём члене, как она доводила его до пика. И кончая, Стайлз испытал такой уровень разрядки, что ему никогда и не снилось. Его просто накрыло с головой, в глазах заплясали разноцветные круги, и Питер вновь приподнял его за бёдра, давая возможность вдохнуть долгожданный кислород.

Питер кончил следом же, довольно обильно изливаясь в Стайлза. Стилински выгнулся, почувствовав в себе огненную сперму, прожигающую его изнутри и как-то тихо взвыл.

Хейл тут же стал отстёгивать цепи, чувствуя, что Стилински становится покорным и как слабеет в его руках. Осторожно посадив Стайлза на пол, он ласково погладил его по волосам и поцеловал в висок.

— Посмотри на меня, — тихо попросил Питер.

Стайлз послушно поднял взгляд на Хейла, и альфа увидел, как красные глаза Стилински медленно тускнеют, как в нём меркнет сила Девкалиона, как Стайлз перестаёт быть альфой, которым успел стать лишь на пару минут.

— Питер, — уже осознанно проговорил Стайлз, — кто я?

— Оборотень.

— Я бета? — уточнил Стилински.

— Нет, — отрицательно покачал головой Питер.

— Омега?

— Нет.

— Альфа? — криво усмехнулся Стайлз, явно сомневаясь в последнем.

— Не угадал, — озадачил его Хейл.

— Но... кто? — Стилински нужно было это знать.

— Ты моя пара, — Питер притянул к себе Стайлза, вдыхая его тонкий запах, теперь уж точно запах Стайлза. — Ты особенный. Ты...

Но дослушать Стайлз не сумел, потому что провалился в обморок.