В этот раз Охота не задалась. Ещё у границы посёлка почуял Пастырь, что кто-то на землю лесную ступил чужой. Да вот только кто - разве поймёшь? Но неспокойны волки, а значит, добыча простая, лёгкая, сама в пасть идёт, сама кровь свою предлагает. Так почему бы не поживиться тем, что само упало в лапы? Стая рвётся, стая бурлит и захлёбывается воем, предвкушая пир. Егорий хмурит брови, ведёт плечами. Ему не нравится настрой Охоты, он против жертвы так каковой, если она - не жертва суда. А в этот раз лес насторожённо молчит, и не спешит рассказывать судье о прегрешениях путницы.

О том, что это женщина, он догадывается по запаху, который хоть и перебит медным ароматом крови и горькой полынью болезни, всё равно прорывается. И какая дура могла пойти в лес одна? Что она искала? Лёгкой смерти? Он в силах ей это подарить... Только вот жажда жить в незнакомке видна невооруженным взглядом. Глаза полны слёз и отчаяния, но зубы плотно сжаты, она готова умереть, но не сдаться.

Она одна. Одежда истрепалась, волосы - спутались. Седая женщина стоит, прижавшись спиной к дереву, и держит в испещрённых морщинами руках сук дерева. Волки догнали свою добычу, которая, и вправду, оказалась лёгкой. Егорий спешивается, ведёт коня под узды. И видит первозданный страх в глазах женщины, которая с ужасом смотрит на вожака. Не дура. Трудно не понять, кто ведёт охоту. Трудно не догадаться, кто этот высокий молодой мужчина перед ней.

- Пастырь... - Шепчет она, сама не своя, запёкшимися губами, и смотрит со страхом и мольбой.

Егорий не зверь. Он не человек, и не волк, что-то между. Не вовкулака, не способный к обороту, не леший - скорее сила, что определяет зло и благо. Это его судьба, не простая, и не сложная, просто такая, какая выпала на его долю. Так что ж теперь?

И он, не видя над женщиной никакого смертного греха, сказал своё слово:

- Назад.

И волки подчиняются, нехотя оставляя свою долю.

- Я уже отдал вам добычу. Вам мало стало? Умерьте пыл. Это моя добыча. - Право вожака на добычу - священно. Это понимают все дикие звери, хотя раньше Егорий не изъявлял желание забрать у них свою часть. Тем не менее, волки, уже с признанием права сильного, отступают. А женщина, видя своё спасение, почти лишается чувств.

Егорий, качая головой, подхватывает свою "добычу", перемещая её в седло верного Бурки. Путь до посёлка неблизкий, важно довезти, не дав уйти в мир иной по дороге. То, что он недооценил степень измождения женщины, он понимает сразу же и торопится, понукая и без того расторопную скотину. Они едут день, и ночь, и ещё один день, до тех пор, пока между деревьями не показываются первые избятники.

В посёлке не гасят огня, ждут Пастыря со спутницей. И сразу же изба Ярины полнится ведьмами, а самого Егория выставляют за дверь, с указанием натаскать воды.

- Где ж ты её нашёл, такую болезную? - Причитает Купава, примчавшаяся по первому зову с болотной травой. - Ну иди, не стой столбом, воду неси!

И он носит воду, а потом сидит у куриных лап, отчего-то не в силах пойти к себе, хотя знает, что ничем не сможет помочь. Там, где ведьмы колдуют, лучше не лезть - помешаешь. Это он усвоил с детства, не вмешиваясь в материнские ритуалы и таинства после того, как один раз выпил то, что она оставила в своей комнате, и целую седьмицу щеголял с ослиным хвостом. Убирать его мать отказалась, смеясь, что это будет урок на будущее. Через седьмицу хвост отпал, а вот опаска и уважение к ведьмовству остались.

Ближе к рассвету вышли колдуньи из избы, уставшие, измотанные кропотливым трудом. И в который раз подивился Пастырь доброте этих женщин, которые когда-то подобрали и выкормили его, которые до сих пор помогали каждому, кто просил от чистого сердца.

- Иди домой, выспись, в порядке она. Теперь только высшие силы нас рассудят - выживет, или нет. От неё больше зависит тут, чем от нас. А жить она хочет. - Сказав так, последняя ведьма ушла к себе, оставив Егория на пороге.

Выглянула мать.

- Да уж, задал ты нам задачку, Егорка. Ну ничего, поставим мы её на ноги. Столько уж проклятий на ней - соперница зла желала, что ли... Иди, спи, да я тоже прилягу. Михей к купели пошёл, ещё с полседьмицы будет по лесам блукать... А ты нам заскучать не даёшь. Иди-иди, будет день - будет пища.

У себя в избе долго вертелся с боку на бок Егорий. А с утра завыли волки - в Черный лес пожаловали люди.

Егорий, спешно натянув рубаху, подорвался к своим хвостатым подопечным, свистнул Бурку, да повёл их к кромке леса, где, переминаясь с ноги на ногу, стояла пятёрка мужичков.

- Чего надобно? - Не спешившись спросил Пастырь, грозно глядя на незваных гостей.

Мужики попятились, понимая по-настоящему, что лес не зря назван Черным. Взгляд тёмных очей сковал их по рукам и ногам, заглядывая в самую душу.

- Так это, батюшка... Мы девку ищем - из-под венца убёгла. Говорят, в лес дура кинулась... Не видал ты?

- Не видал. А чего убёгла? Али жених не по нраву? Али насильно под венец тащили?

- Дык, кто их, баб энтих поймёт. Жених хорош всем, богат, да щедр. Как увидел её, так с ума сошёл мужик, от своей невесты отказался - то ли графини, то ли ещё какой барыни, да к дуре-девки в ноги упал. А она нос воротит свой, да глазищами зелёными блестит... - Тут говоривший сплюнул, видимо, выражая всё своё презрение к беглянке, и добавил, - Ведьмино отродье!

Егорий зарычал, на коне подъезжая к самым ногам мужиков, заставляя их мелко пятиться, отсупаясь.

- Не тебе о ведьмах говорить мне, человек! Пошли прочь из леса! Загрызу!

За спиной у него завыли волки, подтверждая правдивость угрозы. Мужики развернулись, и кинулись бежать. Егорий долго смотрел им в след, а после скомандовал:

- Рыжий и толстый ваши. Черны их души, да темны помыслы.

И развернул коня. Стая кинулась в погоню.

Путь до посёлка занял куда больше времени, заехал Пастырь на заимку леших, навестил и Алию с младшим Лешаком. Вернулся лишь в разгаре следующего дня, да так и встал как вкопанный, увидев красивую темноволосую девицу, несущую пучок ведьминой травы.

Развернулась к нему девица, поклонилась в пояс:

- Спасибо тебе, Пастырь, за спасение от смерти лютой. Век не забуду!

Молчит Егорий, смотри на девицу, налюбоваться не может, глаза её зелёные колдовские заворожили.

- Али не признал меня?

Качает головой пастырь, ничего не понимает.

После уж рассказ свой держала Видана - внучка колдуньи деревенской. И сказала она, как приехал в их деревню новый барин со своей невестушкой, как умом он тронулся, как решила отомстить ей врагиня заклятая - невеста барина бывшая. И наслала она семь заклятий страшных на девушку - старость, несчастье, дорогу трудную, зверей страшных, в мужья чудище лесное, родню нечистую, да смерть скорую. И пришлось бежать Видане в лес Черный, спасаться бегством, разом постарев, да растеряв всю свою удачу.

- Думала, вот она, смерть моя пришла... - Призналась девушка, ёжась, да глаза отводя, слёзы сдерживая. - Сбылись ведь проклятья барыньки - И дорога дальняя, и старость быстрая...

Слушали все, да только головами качали. Осталась Видана жить в посёлке, да замуж скоро вышла.

Егорий, Пастырь Волчий, через седьмицу попросил стать девушку женой своей.

- Уж мила ты мне больно, Видана. Без тебя тошно жить, света белого не вижу!

Ей и самой приглянулся добрый да пригожий Пастырь, справедливый, хозяин справный. Да только одна мысль её похуже волка съедала. А ну как сбудется проклятье мачехи? И дорога была дальняя, и старость скорая, и звери лютые, и муж - не человек. Хоть и хорош он слишком для чудища, да всё лесной.

Рассказала она о том Егорию, задумался крепко тот. И как быть, как недопустить несчастья с милой своей? Долго думал Егорий, а после совета с ведьмами да русалками нашёл-таки выход.

- Ты, милая, должна себя прежнюю оставить, а новую принять. Ты более не девка деревенская - ты ведьма лесная. Стало быть, и имя мы тебе новое справим, судьбу другую написав.

На том и порешили. Была она Виданой, а под венец пошла Жданой - долгожданной, одной-единственной, на века небом да лесом посланной. И жгли костры до утра, старую жизнь девушки сжигая, пели песни, плясали до упаду - чтобы жизнь у молодых была лёгкая, чтобы работа в руках не спорилась - горела.

Разговаривала Ждана и со свекровью будущей.

- В деревне, девка когда замуж идёт, плачут все... Бабы голосят, причитают, невеста с самого сватовства должна слёзы лить - девичество оплакивать своё, да жизнь прошлую, отчий дом... А тут - все весёлые, другие. Почему так?

Тяжко вздохнула Ярина, погладила по голове невестку свою, обняла как дочь родную:

- Забудь, что было. Замуж девка идёт - чего ж плакать? Али муж плох, да нелюб? Так не ходи за него, другого найди - все поймут, не осудят. Ведьмы, мы свободнее, мы честнее, чем люди. И ты не плачь, разве можно жизнь свою загодя оплакивать? Ты не жизнь закончила, а новую дверь открыла себе, новое счастье. Ты жива после таких несчастий осталась - радоваться нужно. Замуж идешь - тоже хорошо, коли муж пригож, а нет - так гони его в шею! Сердце своё слушай, оно тебе подскажет, где судьба твоя. Ты теперь не просто без роду, без племени - ты теперь часть нашего лесного народа, часть леса. Равная нам, ведьма. Чего не умеешь - научишься, чего не можешь - поможем.

Ждана, слушая эту речь, да ощущая теплые руки старшей ведьмы на своих волосах, расплакалась чистыми слезами благодарности. И никаких слов не нужно стало, чтобы сказать всё, что на сердце накопилось.

- Поплачь, дочка, да вытри слёзы. Жизнь целая впереди, новая. Так вступи в неё гордо, с честью.

И пошла Ждана под венец с высоко поднятой головой, плясала на своей свадьбе без устали, шла к кострам рука об руку с мужем своим - Егорием. Смотрит на него - и слов никаких не надо, всё понятно ей.

"Люба ты мне, Ждана" - Говорит его взгляд.

"И ты мне мил" - Опустила глаза, зарделась.

Крепко держит руку жены своей Волчий Пастырь, опора ей прочная, стена каменная. А она - очаг горячий, пламя первозданное, оберег его долгожданный. Рука об руку идут, как под венец, так и по жизни, помогая, да поддерживая друг друга. Голова к голове, рука в руке, сердце к сердцу - и вовеки веков.