Мондштадт.

Кабинет Джинн.

Утро 6 апреля.

Альберих не выходил на связь последние три дня. Сначала я не стал заострять на этом внимание. Все же, подобное уже случалось раньше. Но время шло, а зеркало так и оставалось обычным карманным аксессуаром. Сердце не на месте, а на душе неспокойно. Либо я каким-то образом спас Дилюка, либо он погиб раньше срока.

Нет! Нет-нет! Этого быть не может! Двойник точно предупредил бы о подобном! Разумеется, если он не погиб сам.

Но беда никогда не приходит одна. Всю неделю шел ливень, а вокруг было так темно, что едва ли можно отличить от ночи день. Словно сама Архонт грома разгневалась и раскинула свои черные телеса по небосводу. Аэростаты в такую погоду запускать запрещено. Проливные дожди размыли дорогу. Колеса телеги вязли в грязи, но это единственный способ добраться до Мондштадта быстрее, чем своими ногами.

Родные стены встречали меня с первыми лучами солнца, и от этого уже дышалось немного легче. Я миновал винокурню, дабы сэкономить драгоценное время. «Доля Ангелов» открывает свои двери только через четыре часа. Промокший до нитки, я направился к Джинн и не ошибся. Разумеется, малышка Гуннхильдр вся в работе и спать еще не ложилась. Я влетел в ее кабинет без стука, натянув приветственную улыбку.

— А кто это у нас тут трудится, не покладая рук, ха?

— Кайа? Ты прибыл раньше, чем мы тебя ждали… — тихо прошептала она, поднимаясь с места. Я только и успел пожать плечами в ответ и открыл рот, как она сбежала из кабинета, оставив меня наедине с тикающими по мозгам часами.

Такой прием заставил мое тело напрячься, а сердце — ухнуть в пятки. Уж слишком растерянной выглядела она. Или напуганной? В любом случае, я остался дожидаться ее, не смея садиться в мягкое кресло. Потому, когда дверь кабинета вновь распахнулась, подо мной уже собралась внушительная лужа.

— Джинн, что происходит? — вырвалось из моих уст, когда следом за ней вошли Альбедо, Мона и несколько рыцарей Ордо Фавониус.

Все находились здесь, в такую рань, будто ждали моего возвращения. Магистр опустила голову. Теперь ее серые глаза сильно напоминали то небо, что преследовало меня весь путь от Ли Юэ до Мондштадта. Она долго кусала губы, переступала с ноги на ногу. А потом она заговорила.

— Что, прости?.. — не расслышал я.

Каждое ее слово превращалось в шум, сливалось с треклятым тиканьем часов. Я завертел головой, ища поддержки у зазеркального, но видел в отражениях только себя. Джинн повторила сказанное чуть громче, четче, но разум отказывался понимать. Мы точно говорили на разных языках. Я почувствовал, как кровь отливает от моего лица. Землю выбили из-под ног, а тонкий голосок подруги сейчас напоминал острое лезвие книжного ножа. Чуть позже их стали использовать и для открытия писем.. Альбедо и Мона молча переглядывались между собой, а их взгляды были красноречивее любых слов.

Мондштадт.

Вечер 6 апреля.

С тех пор, как я вернулся в родную столицу, едва ли прошли сутки. Улицы казались пустыми. Даже собаки отказывались ворчать мне вслед. Стены домов покрывала слизь разорванных слаймов. Фонтан на центральной площади больше не бросался брызгами. В нем обосновались монстры крио стихии. От «Великолепия ветра» осталась только выбитая дверь, да треснувшие внутри зеркала. Из щелей антикварной лавки все еще лезли маленькие слаймы, жевали книги и просачивались под стекло старой подзорной трубы.

Здесь наводили порядок Майлз и Брюс: самые пухлые рыцари Ордо Фавониус выполняли легкую работу, протыкая клинками гидро и дендро слаймы. Остальные рыцари ползали по крышам, смахивая гео монстров на землю. Те падали, точно камешки, раскалывались на две-три части и просачивались сквозь брусчатку, погибая. Лучники пускали стрелы по анемо слаймам, парящим у курносого носа Архонта.

После того, как я навестил Джинн, мне никак не удается прийти в себя. Я до сих пор пребываю в полной растерянности.

— Это моя вина… — бормотал себе под нос. — Не уследил. Должен был…

— Хочешь… увидеть его?.. — неуверенно протянула Гуннхильдр, но я отрицательно мотнул головой и поджал губы. Это помешало бы мне мыслить здраво, сбило бы с пути. Унывать некогда, пока Мондштадту грозит опасность.

Я не стал здесь задерживаться, а вместе с Лоуренсом отправился к берегу Сидрового озера. Там нас ждали Альбедо и Мона. К моему удивлению, даже Лиза соизволила прийти и помочь справиться с существами, разорвавшими пространство вселенных.

— Давно не виделись, милашка. Слышала о том, что произошло утром. Сочувствую от всего сердца, — прошептала она и обхватила мое плечо тонкими пальцами. Я оттянул тугой черный воротник, впуская в легкие нагретый воздух.

— Темнеет. Идем. У нас мало времени.

Тропы и поля выжжены. От жирных пиро слаймов остались лишь ошметки. Хорошо, что с нами оказалась Мона. Она здорово ускорила процесс расправы. Я и моргнуть не успел, как та уже протирала ладони белым платочком. Будто знала, что нас ждет в этом нелегком пути.

В чаще Шепчущего леса мы заметили двух щенков громоедов, с которыми пришлось повозиться. Здесь нам пригодилась Лиза. Она неустанно била молниями псов по головам и лапам, а ее громовая роза цвела ярко, наполняя окружение озоном. Круглая луна уже висела высоко над нашими головами, когда поверженные щенки рухнули на землю и превратились в серый пепел. Непривычно видеть этих тварей на наших землях. Пускай же служат ей удобрением.

Далее наше внимание привлек вой. Нет, не волки. Так воют взрослые гончие, мечтающие занять место обычных волков. Переглянувшись, мы направились к озеру Звездопадов. Там схватили самку камнегрыза. Цветок Альбедо пригодился в этой битве, давал нам фору и помогал взлететь над существом, чтобы нанести более мощный удар. От стихий здесь мало толку, но гео алхимика… Меня не отпускает чувство, словно он знал, кого мы встретим в этом пути. Лоуренс помчался в столицу за подмогой, пока мы прибивали рыкающую на нас псину к земле.

Так мы провели всю ночь, пока не разбили все порталы, раскрывшие свои врата на просторах Мондштадта. Ими оказались зеркальные арки. Такие использовали исследователи, ученые и глупцы, но проходы работали только в одну сторону. Лишь путешественники могли покидать их и возвращаться в наш мир без хвоста. А теперь существа, притаившиеся внутри, решили прогуляться по холмам, надышаться мятным ветром.

Этой ночью никто не пострадал. Приключение можно было бы назвать интересным, увлекательным, если бы не одно «но». Сегодня мне как никогда не хватало брата.

«В его кабинете обнаружили наку…» — эхом звучал голос Альбедо в моей голове. После сложной ночи алхимик пригласил меня к себе на чашку какао, хотел показать что-то важное. Я отказался. Сейчас мне хотелось еще раз взглянуть на него. Потому ни ученый, ни Мона не стали возражать, а пообещали встретиться со мной в «Доле Ангелов» следующим вечером. Я в свою очередь никаких обещаний не давал. На том и разошлись.

Джинн уже ждала меня у лазарета, что находился при соборе Барбатоса. Бледная и уставшая. Не только я потерял брата. Она тоже лишилась хорошего друга, что явно читалось в ее опухших глазах. На вопросы Джинн не отвечала, только тихонько всхлипывала, цеплялась пальцами за мое плечо, а протянутый мной платок она восприняла как спасение, спрятав в нем красное лицо. Находиться в его палате магистр и вовсе не смогла, сбежав через минуту после того, как мы вошли.

— Холодный… — прошептал я, касаясь его взмокшего лба.

Он почти не дышал, но грудная клетка все еще покачивалась. Мною овладела какая-то мания. Сидел на корточках, присматривался к его губам, крыльям носа и животу. Убеждался, что он жив, а стоило отвернуться, подняться, выпрямиться, как тревога охватывала с головой, и я возвращался в прежнее положение, выискивал взглядом отголоски дыхания.

В пальцах теребил ключ от его комнаты. Джинн просила осмотреть ее, так как ордера на обыск у Ордо Фавониус не было. Думаю, Альбедо и Мона простят меня, если я пропущу встречу? Им придется понять.

Находясь здесь, в белой чистой комнате, где хорошо слышны пения утренней службы, я совершенно потерял счет времени. Не заметил, как заходила Джинн, заглядывала Виктория, навещала Розария. И все норовились похлопать меня по плечу, поддержать, на что мой Глаз Бога агрессивно мерцал, а посетителей сдувало, точно жухлую листву порывом ветра. Как и Глаз Бога брата, который я одолжил у него.

«Могу ли я взять его, чтобы знать, что ты жив?»

Он кивнул. Может, мне показалось, но хочется верить, что он сам дал свое согласие. А значит, отдал добровольно. Его память останется сохранной, когда он придет в себя. Он придет в себя. Я знаю. Еще слишком рано умирать.

После шести вечера в палату вошла Барбара. Мне пришлось выслушать очередные сочувствия, с которыми я не знал, что делать, а затем попросила покинуть покои, ссылаясь на ограничение часов посещения больных. Я спорить не стал, рассыпался в благодарностях, и спешно покинул собор.

Мондштадт.

Комната Альбериха.

Вечер 7 апреля.

В лицо ударил спертый воздух, запах чернил, бумаги. Я прошел внутрь, запирая за собой дверь на ключ и щеколду. Под ногой хрустнул грифель карандаша. Звук заставил ком в горле провалиться. Мои глаза метались по записям на стенах. Октябрь. Ноябрь. Декабрь. Январь. Февраль. Март. Десятки коротких историй, заметок, очерков с одним и тем же вердиктом: «Дилюк мертв».

В центре маленькой комнатки, напротив заправленной кровати стояло то самое зеркало, с которым Кайа прибежал однажды ночью в мою таверну. В фантазии вырисовывались картины того, как сошедший с ума Альберих часами смотрит на себя, говорит со своим отражением, гладит раму подушечками пальцев, а под его глазами пролегают глубокие черные синяки, которые он не желает замечать.

И ведь я прекрасно видел его изможденный вид! Наблюдал за тем, как сильно менялся мой брат изо дня в день. С какой жадностью он забирал мое время, а я и рад был дарить его, вместо того, чтобы попытаться вникнуть в суть происходящего. Он не спал ночами, бил монстров со мною бок о бок, тренировался с Джинн, а я отказывался верить в то, что Кайа нездоров.

— Ты во всем виноват. Ты старший, и должен был следить за ним, но радовался, как дурак. Мерялся силой! Хах!

Я нырнул пальцами в волосы, распустил тяжелый хвост. Будто сбросив груз в виде копны волос мне станет легче. Как бы не так. Мои глаза носились по едва видимым строкам дневника, заменяющего собой обои, цеплялись за информацию, но разум сплевывал ее, отказываясь проглатывать и переваривать. Тогда я сдвинул шторы, распахнул окно, впуская свежий воздух в берлогу, зажег лампу. Из кармана вынул крио Глаз Бога, положил на письменный стол. Он ярко мерцал голубым светом.

— Ничего, Кай. Я вытащу тебя оттуда, чего бы мне это ни стоило…

Глаз Бога. Бескрылый, странный, ненавидимый своим владельцем. Сейчас он был моим маячком и лучом, вселяющим в сердце надежду. Сбросив с себя тяжелый черный мундир, я аккуратно отцеплял со стен листочки, складывал в стопки с пометками. Нечего рыцарям совать в это свои носы.

А страниц больше, чем я думал. Значит Альбедо и Мона увидят меня нескоро.

И следующие часы я провел за чтением историй о себе и брате. Какие-то из них заставляли волоски подниматься дыбом, какие-то откровенно веселили. Надо же, как фантазия разыгралась у Альбериха! Смерть от удара молнии? Нет, сэр. Что-то выглядело так правдоподобно, что я ненароком подумал, будто Кайа следил за каждым моим шагом. И верно, уйди он из Мондштадта, я непременно пошел бы следом.

— Что же ты видел, Кайа? Как же ты жил все эти месяцы?..

Сгорбившись над мятыми страницами, я просидел всю ночь. Сна ни в одном глазу. Мозг работал как обезумевший мотор на третьи сутки бодрствования. И когда последняя запись с пометкой о безымянном острове была отложена, я рухнул на кровать. Тесная. Жесткая. Узкая. Боясь стеснить меня в нашем общем доме, Кайа променял комфорт на эту нору. На эти шумные улицы под окнами. На стены, сдавливающие со всех сторон. На белый потолок, покрытый паутиной и трещинками.

Моя голова перекатилась набок, и я встретился с собственным отражением. Теперь и у меня под уставшими глазами пролегли глубокие синяки. Быть может, если я проведу здесь пару-тройку дней, то тоже окажусь в элитной индивидуальной палате для душевнобольных? Я усмехнулся и медленно сел, не позволяя себе заснуть. Часы показывали восемь, а значит можно вновь вернуться к Альбериху. Там я попрошу у сестер еще одну кровать или стул со спинкой и отдохну на месте, рядом с ним.

Пошатываясь, покачиваясь на месте, я встал, потянулся и накинул на плечи черный мундир. Сложив листочки из дневника в толстую стопку, нырнул в тумбу за папкой или чем-то, куда можно было бы завернуть записи Кайи, от чужих глаз подальше, но мое внимание привлекла тонкая тетрадка.

Стыдно ли мне было, когда я читал эти записи? Да, конечно стыдно. Пускай там много про меня, но я не привык рыться в чужих вещах друзей и близких. Да и не сказать, что записей в тетрадке было много.

Записки из личного дневника.

1 ноября.

«Здравствуй, Дилюк. Мы так давно не разговаривали с тобой. Знаешь, легко, непринужденно, как в детстве. Когда-то нас называли близнецами, хотя мы с тобой такие разные! Но вместе мы и правда были одним целым! Я — мозг и смекалка, а ты — сила и ловкость. Как же мне хочется вновь войти на винокурню, увидеть твою улыбку, стащить у Аделинды корзину с грушами, отправиться на рыбалку и…»

Далее запись обрывается, словно Кайа передумал продолжать этот текст. Я с досадой вздыхаю и поднимаю глаза к потолку, пытаюсь вспомнить тот день. Долго думать не приходится.

Альберих заявился ко мне с конвертом. Правда, содержимое текста выглядело совсем иначе: вульгарно, глупо, оскорбительно. Так мне казалось тогда. Словно он решил поиздеваться надо мной. Мы поссорились в тот вечер. Я даже запустил ему в спину феникса, о чем впоследствии пожалел. Но кажется, это то, что он собирался сказать мне изначально.

Сощуриваюсь, присматриваюсь к отпечатавшимся далее линиям. На будущих пустых страницах можно разглядеть и «рыжую пташку», и «пылкого садовника». Листаю дальше. Натыкаюсь на новую запись.

Записки из личного дневника.

4 февраля.

«Я счастлив. Моя душа поет, а сердце мчится неудержимым галопом. Хочешь ли ты посетить безымянный остров? Хочешь ли наловить крабов и сварить из них суп, как в детстве? Хочешь ли танцевать под звуки прибрежного ветра и разбивающихся о камни волн до самого утра вместе со мной? Я хочу. Хочу сделать это, пока ты жив. Хочу успеть стать твоим лучшим другом, надежным плечом, любимым братом. Может, когда-нибудь я принесу тебе это письмо, передам его лично в руки. И ты не запустишь в меня своего горящего попугая, ха-ха! Надо бы. Пока ты жив, я должен успеть вновь станцевать с тобой на могиле Архонта времени»

Невольно веду плечами. Тревога застилает глаза. Шея покрывается красными пятнами. Хотел бы я? Да, разумеется. Ведь сам это предложил. Вздыхаю и переворачиваю страницы. Они пусты. Только в конце тонкой тетрадки притаилось последнее послание.

Записки из личного дневника.

6 марта.

«Сегодня отчаливаю в Ли Юэ. Е Лань обещала встретиться со мной. Она еще не знает, о чем я попрошу ее, ха-ха! Мне пора стать сильнее ради тебя, Люк. Потому что ближе друга, чем ты, у меня нет. Ты будешь жить. Что бы ни говорили Мона и Альбедо. Плевать на звезды и миры. Ты будешь жить, пока живу я.P.S.: Выше нашей дружбы только ласточки…»

— Выше нашей дружбы только ласточки… — произносит голос Кайи.

Я поднимаю глаза. На меня глядит его отражение. Оно вскидывает подбородок и облегченно выдыхает, пока я неотрывно смотрю на лицо младшего брата.