Мондштадт.

Собор Фавония.

Вечер 20 августа.

В чумной голове стоит шум. Всякий раз, когда я закрываю глаза, кажется, что пролетают дни, а не секунды. В панике пробуждаюсь. Дилюк успокаивает меня, бесконечно проговаривая: «Все еще двадцатое августа, Кай». Тогда мне удается расслабиться, вслушаться в его спокойный, низкий тембр. И опять он убаюкивает меня.

— Я никогда не спал так долго… — пытаюсь сфокусироваться на его ярких рыжих волосах. Грива горит, будто самый настоящий маяк из Сумеру или костры Натлана. За такие яркие переливы проще всего зацепиться уставшим зрением. — Что это со мной?..

И брат рассказывает о том, чем поили меня Мона и Альбедо. Мозг отказывается принимать информацию, но сейчас не собираюсь копаться в этом. Его пальцы перебирают мою челку, роняют ее на глаза, отчего я морщусь и пытаюсь смахнуть пряди, да только руки привязаны к койке. Стоит мне попросить Дилюка освободить меня, как тот выполняет просьбу, не задумываясь ни на миг. От этого по коже бегут мурашки. Его внимание приятно, но пугает своей неотложностью.

А потом он заявляет, что вынужден уйти.

— Нет. Дилюк, прошу тебя, останься со мной! — умоляю его. Мои пальцы сжимают его кисть. Кажется, что крепко. На самом же деле он не спешит высвобождаться. Мое тело содрогается, и я чувствую, что глаза наполняются влагой. В помещении становится холодно, словно вот-вот пойдет снег.

— Мне нужно уйти, — возражает он.

Первая хрупкая звездочка падает на его нос. Затем опускается вторая снежинка, ложится на его ресницы и сразу превращается в каплю. За ней третья. Дилюк вжимает шею в плечи, оглядывается. Его ладонь стискивает мою, и от этого становится чуть-чуть легче. Снег прекращается, но в палате все еще царит холод. Изо рта валит пар.

— Вернусь, как только решу оставшиеся вопросы. Это не займет много времени. Вот увидишь! Ты и не заметишь, что меня нет…

И я выпускаю его руку. По глазам вижу, как он жалеет о сказанном, как раскрываются его губы в немых оправданиях. Но я киваю, не смея больше задерживать его. Ведь эхом снова и снова проносятся то громкие слова Дилюка, сказанные тихим голосом, то утверждение Альбедо и Моны: «Если бы тебя не оказалось рядом, он бы остался жив…»

— Хорошо. Загляни ко мне двадцать шестого.

— Кай, двадцать шестого меня уже не…

— Я сказал, двадцать шестого, Люк! — упираюсь я и ударяю кулаком о жесткую койку. — Только попробуй не явиться!

Мы замолкаем. Он шумно выдыхает, качает головой, отступает на шаг назад. Дилюк натягивает прозрачную улыбку, молча соглашаясь со мной, хотя глаза выдают обратное. Я и сам понимаю все, но так хочется получить хотя бы толику надежды от брата.

— Я приду завтра, — обещает он и немедленно покидает темную комнату.

Становится пусто. Я ложусь на бок, подкладываю ладони под ледяную щеку. Взгляд бегает по стенам и склянкам, ищет что-то отражающее, но ничего, кроме окошка под потолком. Оно могло бы заменить зеркало, однако сегодня мне не хватит сил на то, чтобы взобраться так высоко. Потому решаю попробовать завтра встретиться с зазеркальным впервые за минувшие недели.

За ночь никто ни разу не окликнул меня его голосом. Разумеется, я просыпался, думая, что Кайа зовет меня, но то были просто сны о нашей первой встрече. В такие моменты заглядывала Аделинда, дабы убедиться, что я в порядке и ни в чем не нуждаюсь. Прекрасная женщина. Нужно отблагодарить ее за чуткость, как только выберусь отсюда. Если, конечно, останусь жив.

Мондштадт.

Собор Фавония.

Утро 24 августа.

Дилюк появился в моей палате рано. Он принес свежую одежду, начищенные сапоги и, разумеется, мой меч. Клинок Фавония мог с легкостью заменить зеркало — так тщательно отполировал его самый надежный кузнец Мондштадта Вагнер. На толику секунды я вновь пытаюсь разглядеть в этом блеске отражение в черных одеяниях, но вижу только себя. Похоже, другой Кайа опустил руки и решил бросить все на самотек. Или же он погиб, прикрывая спину брата. Если так, то я буду только рад.

— Дилюк, может, мне действительно… — но тот спешно прерывает меня, взмахивая ладонью.

— Я уже сказал, что хочу провести последние дни с тобой. Ты целый год пытался, Кайа. И я безмерно благодарен тебе за это. Знаешь, ведь с тех пор, как умер папа, а мы с тобой поссорились, я был мертв. Это состояние мне знакомо. Но тебе удалось украсить мою жизнь путешествиями, сражениями и живописными закатами. Я ни в чем не виню тебя. Держи это в своей неугомонной голове, капитан.

— Но что, если без меня ты выживешь, и тогда мы сможем продлить твое время? — совершаю последнюю попытку я, погружая меч в ножны.

— Я изучил твои дневники. Меня ждет смерть в любом случае, Кайа. Даже, если тебя не будет рядом. И ты знаешь об этом. Потому, мне не хотелось бы умирать в полном одиночестве. Разумеется, если ты готов быть рядом со мной в столь… утомительный момент…

Дилюк отталкивается плечом от дверного проема, шагает ко мне и останавливается в метре от окна. Бледное лицо накрывают золотые солнечные лучи. Длинные темные ресницы опускаются, а уголки губ поднимаются в невесомой усмешке. Я наблюдаю, борюсь в голове с потоком неукротимых мыслей, и выхватываю одну — самую, как мне кажется, верную.

— Я сделаю все, что ты только пожелаешь, мой дорогой друг. Но захвати с собой то, что понадобится для приготовления «Полуденной смерти» на случай, если буду умирать я.

Дилюк хмурит брови, но его хватает ненадолго, и он усмехается. Согласно качнув головой, покидает палату. Я осматриваю ее в последний раз. Шаг. Второй. В серой комнатке лазарета не остается ничего, кроме тишины и лучей солнца.

На улицах Мондштадта оживленно. Шестипалый Хосе перебирает струны. Это мешает Грейс, и та запинается во время чтения утренней молитвы. Герман косо поглядывает в нашу с Дилюком сторону. Дети катают мяч. Маргарита гоняет детей. Кошки мчатся за Маргаритой. Марджори протирает окошки своей лавки. Лоуренс и Свен опять играют в «Камень-ножницы-бумага». Стоит этим двоим меня увидеть, как они бросают свою затею, разбегаются по разные стороны дороги, краснеют и расправляют плечи, высоко задрав головы.

За мостом нас уже ждет телега, подготовленная Дилюком. Точно такая же, как та, на которой я добирался из Ли Юэ. Мы закидываем походные сумки. Брат помогает мне забраться, ведь тело все еще очень плохо слушается меня. Когда Рагнвиндр усаживается рядом, возничий взмахивает хлыстом. Свист над нашими головами. Легкий хлопок. Фырканье лошадей. Цокот копыт. Мы двинулись с места.

За спиной остается долина Ветров со своим величественным деревом. Где-то там, в пушистой сочной кроне, омытой вчерашними ливнями, скрывается бард. Архонт мог бы помочь нам, я уверен, но решил «умыть руки» и не вмешиваться в чужие судьбы. Еще одно подтверждение его бесполезности.

Мимо проплывает Шепчущий лес и озеро Звездопадов с очередной статуей Барбатоса. Удивительно, но по дороге мы не встретили ни одного хиличурла или слайма. Словно Дилюк заранее прошелся ночью, расчистил нам путь и вернулся за мной. Я и сам сделал бы то же самое. Телега останавливается у подножья пика Буревестника. На берегу моря нас ожидает пустая лодка — совсем не такая, как в нашем детстве. У этой имеется мотор и маленькая кабина.

— Ты арендовал ее в Инадзуме? — Дилюк молча кивает.

Снимает сапоги, подкатывает штаны и усаживается за штурвал. Я повторяю за ним, забираюсь следом, опускаюсь рядом. Посудина напоминает какую-то диковинку. В наших краях подобное редко можно встретить.

Мотор с гулом заводится, и корытце устремляется к Безымянному острову, разбрасывая в стороны мерцающие брызги. Сначала я любуюсь видами, бормочу что-то себе под нос. Дилюк слушает, редко отвечает, сосредотачиваясь на пути. В моменты пронзительной тишины я осматриваюсь по сторонам, ищу зазеркального в водной глади, как это бывало раньше, но скоро Дилюк одергивает меня, разбивая всякие надежды на попытку узнать, что же ждет нас завтра.

— Не ищи его больше. Я собственными руками уничтожил эту машину и взял слово с Альбедо, что он больше никогда не посмеет создать нечто подобное.

И мое сердце ускоряется, долбится о грудь, как голубь, попавший в ловушку. Получается, теперь мы предоставлены себе и знать не знаем, что может случиться на этом острове. Мы замолкаем. Я смотрю вперед. Чувствую взгляд Дилюка на своем лице. В какой-то момент он не выдерживает и, прокашлявшись для чистоты голоса, говорит:

— Аделинда так смеялась, когда я рассказал ей, что ты писал ей любовные письма и копил их под свой кроватью, когда только прибыл в наш дом.

— Что?! — мои щеки густо краснеют. Я резко поворачиваюсь к нему. Кулак слабо врезается в его плечо, и Дилюк гнусаво хихикает. — Не было такого! Да и откуда тебе знать о том, что я прятал под кроватью?! У нас был уговор!

— Ну, знаешь… Стоит сказать «нельзя», и сразу захочется переступить это препятствие, так что извини. Я видел все твои тайны…

Удивительно, как лихо Дилюк переключил мое внимание с основной проблемы на нечто легкое, забавное и отвлеченное. Его смех приятно ласкал слух, а я запоминал эти глубокие ноты, чтобы в будущем прокручивать их в своей голове. А улыбался он больше и шире, чем когда-либо. И каждая секунда этой поездки автоматически становится моим ценным сокровищем.

Мотор глушится. Мы спрыгиваем в воду. Здесь она в разы холоднее, чем на противоположном берегу. И, как обычно, остров окутан туманом. Здесь сыро и зябко, но уже вижу, что остров подготовлен и для ночлега. У палатки даже пристроился музыкальный инструмент из Ли Юэ, что вовсю пел свои шелковые песни. Я гляжу в сторону камней, где обычно пробуждается культиватор, но сейчас там пусто. Берег и сам остров безопасны.

— Ты и стража уничтожил… — протягиваю я, опуская сумку на мягкий, но холодный песок. Дилюк кивает. Вместе мы разбираем сумки, готовим костер и защищаем его от бесконечных ветров. А дальше… дальше наступает то, о чем мы так давно мечтали.

Мондштадт.

Безымянный остров.

Вечер 24 августа.

— Тише ты! — шиплю я, скрываясь за высоким камнем.

Моя рука надавливает на красную макушку, утягивая Дилюка за собой. Острие Фавония направлено на врага. Тот вооружен до зубов. Когда его взгляд сталкивается с моим, кажется, словно это мы его жертва. Тогда я взмахиваю мечом, и хитиновый покров обрастает ледяной коркой. Я посылаю победоносный клич, выпрыгиваю из укрытия и бросаюсь к застывшему крабу прежде, чем он успевает оттаять. Тот лежит на моей ладони — совсем крошечный. Две трети указательного пальца, не больше.

— Браво. Ты победил его, капитан… — Дилюк хлопает в ладоши, смеется и приближается ко мне. — Это наша первая добыча за два часа. Еще столько же… пять раз, и мы насобираем крабов на порцию супа!

Я показываю язык названому брату, засовываю почти пробудившееся существо в поясной плотный мешок и всматриваюсь в окружение. Солнце стремительно садится, и единственным освещенным местом на острове становится наша маленькая территория с полыхающими факелами, и то норовят потухнуть.

— Да, в детстве это казалось совсем иным… — протягиваю я, а Дилюк снова смеется, хлопает меня по плечу.

— В детстве тоже было трудно. Прошло время, и тебе кажется, словно тогда все было намного проще. Пришли, наловили крабов, сварили суп.

— Крепус варил… — уточняю.

— Именно. Мы ведь даже не знаем, как его готовить… — кивает он, а у меня внутри все падает. Разочарование накатывает волна за волной. Да только скоро оно рассеется. Нужно только снова услышать наставления старшего брата: — Давай найдем еще парочку, сделаем крабовый бульон. Я приготовлю твои любимые ребрышки, а ты пожаришь фруктовые шашлычки, м? Мясо взял, — спешит успокоить меня Дилюк.

Моя душа вновь расцветает. Действительно, проще сделать то, что у нас получается лучше всего. Мы принимаемся за работу, и проходит час, а наш импровизированный стол на кривом камне уже украшают прекрасные блюда, ароматы которых разносятся на многие километры. Рядом «дышит» вино из погреба винокурни — уже вторая бутылка.

Туман стал плотнее, но нам жарко. Мундиры остались лежать в палатке, рядом с оружием. Мои рукава закатаны до локтей, штаны — до колен. Звонкий фарфор заполняет пространство пением прямиком из Сумеру.

Мы танцуем, задыхаясь. Рука к руке. Песок вверх. Пот по лицу. Стук сердец!

Мы хохочем. Пока время не пришло. Пока мир принадлежит нам, мы позволяем себе многое. И весь Безымянный остров принадлежит нам. И каждая нота принадлежит нам. И каждый вздох принадлежит нам…

Когда сил больше не остается, падаем на песок. Я пытаюсь смахнуть влагу с распахнутой груди, но только пачкаю горячую кожу песком. Хмель вращает небосвод над нашими головами. Звезды кружатся, как вихри из маленьких светлячков.

— Смотри, — поднимаю палец вверх я. — Наши созвездия горят очень ярко. Это твоя Мудрая сова. Гляди, как сияют ее звезды! А там мое Павлинье перо. Мона говорила, оно принадлежит мне…

— Ярко мерцает…

— Твое ярче. У тебя сияют все шесть, а у меня только три… — ухмыляюсь и опускаю веки. Руки складываются под головой, нога закидывается на ногу.

— Четыре…

— Что?

— Четыре сияют ярче, чем две другие… — поправляет Дилюк. Я открываю левый глаз, присматриваюсь.

— Нет. Это все туман. Он ведь как линза работает. Так Сахароза говорила, когда сравнивала это погодное явление со своими очками.

Дилюк не спорит. Я не продолжаю. Еще некоторое время мы любуемся темным небом, усеянным звездами, а когда усталость накрывает с головой, поднимаемся и, пошатываясь, двигаемся к палатке. Мы помогаем друг другу избавиться от надоедливых песчинок, прячемся в нашем маленьком укрытии, забираемся в мешки и проваливаемся в крепкий сон.

Мондштадт.

Безымянный остров.

Полдень 25 августа.

Скрип ржавого металла заставил нас обоих пробудиться.

Сначала я не мог поверить своим ушам, когда распознал уже знакомые шаги, потом никак не мог принять то, что наступил самый страшный день в нашей жизни. Я схватился за клинок и высунул голову из палатки. По берегу безымянного острова бродил культиватор. Он не видел нас, потому мы все еще оставались в безопасности. Только нет смысла ждать, пока он наткнется на нас, а остров слишком мал, чтобы незаметно перемещаться и прятаться до наступления следующего утра.

Дилюк побледнел. Он отчаянно смотрел на меня оленьими глазами и пытался сообразить, где находится и что гремит за пределами укрытия. Я рефлекторно закрыл его рот ладонью, не позволяя выдать нас. Рагнвиндр кивнул, обнял пальцами рукоять Волчьей погибели.

— Сиди здесь. Я избавлюсь от культиватора и вернусь к тебе… — предупредил я шепотом и выполз из палатки, прячась за выступом развалин. Брат поплелся за мной, но быстро вернулся обратно, столкнувшись со мной глазами. — Если все получится, этот момент застынет во времени!

Пока я пробирался кустами к древней машине, меня несколько раз едва не вывернуло наизнанку. Руки все еще слабы, как и ноги. И даже не во вчерашнем вине дело. Нахождение в лазарете сыграло со мной злую шутку, и теперь я не был уверен, что справлюсь с культиватором так же легко, как это было в Ли Юэ с Чальдом и Е Лань.

Мои мысли улетучились, когда я услышал за спиной всплеск, скрип и лязг. Я оглянулся. Еще один страж руин готовил свои ракеты к запуску, и мне пришлось броситься в его сторону.

— Остынь, зараза! — сорвалось с моих губ.

Культиватора охватила толстая ледяная корка. Под ней бледно сияли рыже-красные огни, предвещающие атаку. Теперь мне необходимо заманить первую машину в воду, чтобы поймать в ту же ловушку. Додумав эту мысль, я вскинул голову и увидел, как в меня летят свистящие ракеты. Резкий рывок вперед! Одна за другой врезалась в затылок второго стража, отчего тот оттаял.

— Оу… мои извинения… — взглянул я на него из-за спины, наигранно посмеялся и снова окатил ледяным потоком с ног до головы. — Тебе и твоему другу стоит охладиться, ха-ха!

Я старался держаться. Старался оставаться непринужденным, легким и веселым. Таким меня привык видеть Дилюк в бою с монстрами. Только бы брат наблюдал за мной со стороны и знал, что я в полном порядке. Будто у меня есть силы, терпение, умения. Что я справлюсь со всеми тремя…

— Что за чурловщина?! — третий культиватор слепо движется прямиком к палаткам, где, кажется, вот-вот на него набросится Дилюк. И я вижу, как брат собирается атаковать противника, как разгорается его клеймор, как плотно стиснуты его зубы.

Удар. Фавоний пробивает глаз стража руин, и свечение подо льдом гаснет. В четыре прыжка я несусь на третью машину. Крик ржавчины в стороне говорит о подготовке другого к новой сокрушительной атаке, от которой мне не удается увернуться полностью. Взрыв раздается рядом со мной, и в ногу летят каменные осколки.

— Ты действуешь мне на нервы, гадость!.. — Фавоний разрубает ногу того, что ближе к Дилюку, и культиватор падает, теряя равновесие.

— Пригнись, Кай! — и я слушаюсь.

Лучи солнца ярко вспыхивают, и надо мной пролетает объятый языками пламени феникс. Он роняет другого культиватора на землю. И Дилюк сталкивается в бою с очередным монстром. Я пытаюсь дорваться до брата, но не выходит. Слишком много тварей окружило нас здесь, будто кто-то специально готовил этот план, чтобы убить нас обоих. Но взрыв, другой, и ноги сами несут меня к Дилюку.

Брат теряется, когда я ударяю его по лицу и валю его на землю лицом вниз, обеими руками закрываю его затылок, зажмуриваю глаза. Рагнвиндр барахтается подо мной, пытается вырваться, ругается и громко вопит, а я держу. Держу его в таком положении, что есть сил. Ведь если затылок будет защищен, пророчество не сбудется. Если я прикрою его, то Дилюк останется жив! И плевать, что случится со мной!

Время замедляется.

Я слышу, как медленно заряжаются пушки культиваторов. Слышу, как готовятся к запуску ракеты. Я знаю, что прилетят они в меня. И в какой-то момент…

— Я не выживу без тебя, мой дорогой друг… Не хочу…

— Что ты несешь, идиот?! — рвется наружу брат.

Я касаюсь губами его шеи, надеясь обескуражить таким внезапным и стыдным действом. В то самое место, которое стало причиной его смерти. Дилюк замирает, сжимая в ладонях кулаки. Я ударяю его еще раз и он теряет сознание. Теперь я могу остаться здесь и оберегать его.

— Прости меня за все, что я натворил и чего не сделал, Люк…

Свист.

В нас летят снаряды, готовые не просто раздробить мои кости, но и разорвать все мое тело на маленькие кусочки. Вероятно, вместе с Дилюком. От страха я сжимаюсь.

Слышу удар за ударом. Боли не чувствую, но силы быстро покидают меня. В глазах становится темно. Так же темно, как прошлой ночью. Как в лазарете. Как дома. Как в день, когда я остался один среди виноградников. Сердце неистово стучит. Культиваторы гремят, толпой идут на нас.

— Как… нехорошо… — вырывается из моей груди вместе с кровью.

Я слышу стражей все неразборчивей. Тело замерзает, и я погружаюсь в самую настоящую Бездну…