Пролайферы очень странный предмет.

Зародыш волнует, рождённые — нет.

Огромный живот доставлял неудобство. Кристина с трудом перевернулась на спину, почувствовала головокружение — тяжёлая матка сдавила сосуды. Плод болезненно толкался изнутри, а усиливающееся внизу давление заставляло страдальчески стонать.

Чёртовы схватки длились почти сутки, и с каждым часом становилось всё хуже. Она просила сделать кесарево сечение, умоляла, плакала, но акушерка-садистка только качала головой.

«Ребёночек у вас, мамочка, большой, но это не показание. Вам просто нужно будет правильно тужиться и не спешить, чтобы разрывы не были сильными. Вас, кстати, ещё не тужит?»

Сашу к ней не пускали, говоря, что «мужчинам на родах делать нечего». Она стискивала зубы до скрипа, но в моменты особенно острой боли кричала. И тут же её щеку обжигала пощёчина.

«Не ори. Больно? А когда ноги перед мужем раздвигала, не больно было? Приятно? Вот и потерпи»

Она не помнила, когда именно, но в промежность ей будто плеснули кипятком, попутно разрывая ткани до самой задницы. Собственный крик был перебит другим — пронзительным и немного хлюпающим. Дышать стало труднее, а сердцебиение, сбившись с галопа, внезапно споткнулось.

И прекратилось.

***

Холодный пот крохотными капельками стекал по её лбу. Зрение с трудом фокусировалось в темноте, а ладонь автоматически легла на плоский живот.

Приснилось.

Она перенервничала, и результат не заставил себя ждать. А ведь то была всего лишь первая ночь после увиденных двух полосок на тесте. Саша был прав — стоило приступить к решению проблемы ещё вчера, а не тянуть до следующего дня. Она не сомневалась в том, какой выбор сделает, просто хотела набраться сил. А в итоге только измотала себя.

***

Подозрительную особу с плакатом Кристина увидела ещё на подходе к клинике. Невысокая женщина прохаживалась туда-сюда, не давая возможности посетительницам проскользнуть незамеченными. Глубоко беременных или дамочек с маленькими детьми пропускала, но если на глаза ей попадались одинокие молодые девушки, она тут же бросалась к ним, едва ли не тыкая в лицо плакатом. Могла схватить за руку или повысить голос, не позволяла просто отмахнуться от себя и, в конце концов, выбрала своей мишенью Кристину.

— Доброе утро, могу поинтересоваться целью вашего посещения данной клиники? — женщина преградила путь, задав свой вопрос с лёгкой улыбкой.

— Это личное, — Кристина сделала шаг в сторону, и женщина упрямо шагнула следом. Приподняла плакат, на котором были распечатаны жутковатые изображения выкидышей на поздних сроках, только с подписями «Аборт — убийство».

— А вы знаете, что у нерождённых с момента зачатия есть душа? Убивать невинное существо — большой грех.

Кристина отвела взгляд от плаката. И то ли ночной кошмар повлиял на её настроение, то ли нежеланное положение со всеми вытекающими давало о себе знать, но неожиданно она почувствовала раздражение, острое настолько, что миролюбивые принципы избегания конфликтов отодвинулись на задний план.

— Я думаю, что женщина сама вправе распоряжаться своим телом, — голос её звучал холодно, но сжатые в кулаки ладони подрагивали. Она не шла на аборт как на праздник. Женщина, решившаяся на такой шаг, напоминает зверя, попавшего в капкан и вынужденного отгрызть себе лапу, чтобы спастись.

— Но нерождённый ребёнок — это не ваше тело.

Аргументы у незнакомки были самыми банальными — подобное Кристина слышала ещё в подростковом возрасте, а потому отвечала со скукой:

— Пока эмбрион существует за счёт ресурсов материнского организма, он ничем не отличается от паразита. Людей, желающих вывести глистов, вы тоже отговариваете? Придумываете сказки про душу, запугиваете убийствами?

Женщина побледнела, не ожидавшая уверенного сопротивления. Крепче стиснула плакат пальцами и процедила сквозь зубы:

— Как можно сравнивать детей и глистов?

— Я не детей сравниваю. Эмбрион — это ещё не ребёнок.

— А если потом захотите родить, но не сможете?

— Аборт не станет причиной бесплодия, если сделан в безопасных условиях и специалистом.

— А если бы ваша мать решила сделать аборт?

— Меня бы не существовало, соответственно, мне было бы всё равно.

— Зачем вы тогда сейчас живёте, если вам всё равно?

С губ Кристины сорвался вздох. Ничего нового. Люди из движения «За жизнь» каждый раз как зомбированные твердили одно и то же. Про грех, бесплодие, про мать и душу. И дискутировать с такими людьми было забавно в первом десятке споров, после чего вся эта ересь начинала утомлять. Отступив в сторону чуть резче, Кристина выпалила:

— То, что я была эмбрионом, не обязывает меня их любить или быть инкубатором, уж простите за прямоту. Я свою жизнь люблю и живу для того, чтобы быть счастливой. В моё счастье дети не входят. А вы, раз так беспокоитесь из-за чужих абортов, усыновите хотя бы одного отказника. Впрочем, я совсем забыла, что движение «За жизнь» призвано ломать чужие жизни, а не заниматься усыновлением или борьбой против войн. Подумайте о том, где оказываются ненужные и нелюбимые дети, которые родились из-за того, что вы принудили их матерей сохранить беременность. Ваше движение должно быть направлено на защиту жизней уже рождённых людей, а не на крики о правах и желаниях сгустков клеток. Не нужно меня отговаривать. Пожалуйста, дайте пройти.

Женщина отшатнулась как от пощёчины, поджала губы, но промолчала. С облегчением покидая клинику некоторое время спустя, Кристина не обнаружила её на улице.