Велдон ходил вдоль столов, на которых лежали безжизненные тела, с таким важным и гордым видом, будто был повелителем этого мрачного, пропахшего трупными ядами подземелья. Впрочем, эта сомнительная честь по праву принадлежала ему, ведь никто не работал в мертвецкой так часто, как он. Сегодня на нём была чёрная рубаха с широкими рукавами, которые он не стал засучивать, и в помутневшем воображении Аэрина это придавало ему сходство с коршуном, летающим над падалью и выискивающим кусочек пожирнее.

Чародей держал раскрытую книгу, но почти не заглядывал в сделанные собственной рукой записи. Его голос звучал по обыкновению бесстрастно и монотонно.

— Аластару удалось узнать, кто эти трое. — Он указал на тела дагонитов, которые двумя днями ранее были убиты в канализации под городом. В их числе был и эльфийский маг. — Четвёртого опознать не удалось, но уверен, тебе и без этого будет интересно. Вот этот, — Велдон остановился возле стола с телом уже немолодого имперца, — три года назад служил в Храме Единого. Стантус Варрид. Те, кто с ним работал, говорят, что однажды у него случилось какое-то несчастье и он разочаровался в вере. Начал общаться с подозрительными людьми, читать разные книги, содержание коих граничит с ересью. Вероятно, во время этих поисков Стантус добрался до комментариев к “Мистериуму Заркса”, а что было дальше, угадать нетрудно. Замечу, что такие разбитые, потерявшие душевный покой люди чаще всего и пополняют ряды культов, подобных “Мифическому Рассвету”. Родственников у Стантуса нет, зато есть апартаменты на Храмовой площади. Аластар уже отправил туда людей.

Велдон закончил со Стантусом Варридом и приблизился к следующему столу.

— Это его хороший знакомый, их часто видели беседующими в таверне “Всех святых”. Откуда он пришёл и чем занимался, никто не знает. Он представился Стирбьорном и несколько недель снимал комнату у Виллета. Среди его вещей ничего интересного не обнаружили, и сейчас Аластар допрашивает всех, кто хоть раз говорил со Стирбьорном, в надежде наткнуться на ведущие к “Мифическому Рассвету” ниточки. — Велдон обошёл посиневшее тело норда и остановился у головы эльфа, которому Рин раздробил грудную клетку целенаправленным ударом меча. Однако Ревинг не спешил про него рассказывать и позволил себе отступление. — Обратил внимание, что даэдропоклонники предпочитают работать у подножия святая святых Империи? Бывший священник, неизвестный, прикидывающийся паломником… Может показаться, что они делают так в насмешку богам. Аластар убеждён, что дело в слабой охране квартала: стражники считают, что возле Храма Единого не могут совершаться преступления, поэтому теряют бдительность. Я же придерживаюсь точки зрения, что последователи Мерунеса Дагона ищут себе в собратья тех, кто нуждается в понимании и поддержке. Их проще всего завербовать. Сам знаешь, когда тебе настолько тяжело, что хочется свести счёты с жизнью, появление любого чужака, проявляющего к тебе внимание, воспринимается как явление инкарнации Стендарра.

Аэрин, хмурясь, поднял на Велдона тяжёлый взгляд.

— Нет, не знаю.

Ревинг сохранил невозмутимость. Он, не испытывая никакого отвращения или трепета перед умершими, прислонился к тому самому столу, где покоилось тело эльфа, скрестил руки на груди и приподнял подбородок. Магические светильники отбрасывали загадочные отблески на его чёрные волосы. Теперь он был похож на ворона. Аэрин терпеливо отвернулся.

— К чему я это. В ходе наших поисков выяснилось, что из числа служителей Храма Единого пропал ещё один человек. Если точнее, аргонианин по имени… — Велдон всё же бросил взгляд в книгу, которую положил на полотно, прикрывающее разрезанное тело, — …Джилиус. Со слов священника, он уже месяц не появляется в храме. Исчез без предупреждения и следа. Странно то, что никто из его знакомых не замечал за ним ни кризиса веры, ни иного, что нарушало бы его душевное равновесие. Но некоторые умеют прекрасно скрывать от других то, что у них на уме, так что Джилиуса всё равно объявили в розыск. У нас есть все основания полагать, что он присоединился к “Мифическому Рассвету”. Латиус, ты слушаешь?

— Да, внимательно.

— Тогда перехожу к самому интересному. Кто он?

— Ты меня спрашиваешь?

Велдон безразлично осмотрел мертвецкую.

— Сомневаюсь, что услышу ответ от них. Я ещё не совсем свихнулся.

Аэрин не так хорошо знал мужа Иветты, но за время их знакомства это был первый раз, когда Ревинг пошутил. Если такое можно назвать шуткой.

Не обратив внимания на каменный взгляд Рина и не дождавшись ответа, чародей объяснил:

— Я спрашиваю не о его личности, а о его внешности. На первый взгляд и не поймёшь сразу, кто перед тобой: альтмер, босмер или представитель иной древней расы. Люди легко примут его за высшего эльфа. Сами эльфы задумаются над чистотой его крови. А вот жители Валенвуда без колебаний назовут его своим королём.

Аэрин вгляделся в черты лица убитого. Сам являясь имперцем, он и правда не мог определить, к какому народу принадлежит дагонит. Высокий рост и золотистая кожа делали его выходцем с островов Саммерсет. Но слова Велдона…

— Это Манкар Каморан?

Велдон оттолкнулся от стола, захватил свою книгу и бросил её туда, где ей и было положено находиться — к остальным бумагам.

— Близко, но нет. Сомневаюсь, что Манкар Каморан собственной персоной станет спускаться в канализацию, чтобы встретиться с предполагаемым неофитом. — Велдон вдруг сменил тему: — Ты знаешь капитана Лекса?

— Пару раз пересекались.

— Это он опознал его. Причём вышло до абсурдного случайно. В прошлом месяце Лекс собирал налоги в Портовом районе и устроил для этого локальную перепись населения. — Аэрин слабо понимал, как это связано с Каморанами, но не перебивал. — Этот эльф жил в одной лачуге и тщательно скрывал своё имя и свои мотивы. Лексу пришлось встряхнуть бедняков, чтобы рассказали всё, что знают о нём. Один пройдоха с перепугу назвал имя: Равен Каморан. И как ты понимаешь теперь, имя-то настоящее. Лекс сказал, что пришёл к этому Равену, потребовал оплатить налоги, как подобает, а эльф только посмеялся и без проблем выдал нужную сумму. Это мгновенно растопило сердце нашего добропорядочного капитана, так что с тех пор Лекс к нему не заходил. В ведомости записал как Равена Каморана, и больше ни в одном документе, вообще нигде, это имя не встречается.

Аэрин ещё пытался трезво соображать, поэтому спросил:

— А тот дом?

— Записан на давно умершую бабушку. Это выяснили только сегодня, когда стали интересоваться Равеном.

— И как он связан с Манкаром?

— Ты же читал “Комментарии”? — спросил Велдон. Аэрин неуверенно кивнул. — Там был интересный абзац о дочери, которую он создал, но она не пошла по пути дагонитов. Тогда он избавился от неё и создал другую, послушную. Он полюбил её, и “чёрные птицы принесли ей брата”.

Последнее Велдон сказал необыкновенно выразительно, выдерживая паузы, подчёркивающие его красивый голос. Если бы он не стал так заострять внимание на этих словах, Аэрин пропустил бы намёк мимо ушей. Но он, кажется, понял, что имел в виду Велдон.

— Полюбил её?

— Толкуй это как хочешь. Можешь уточнить у Иветты, я всего лишь пересказываю, что там написано. — Аэрин не смог ничего ответить, и тогда Велдон заключил: — Слова про птиц могут быть намёком на его имя, Равен означает “ворон”. Я думаю, что он сын Манкара Каморана. Это объясняет и его необычную внешность. Камораны — королевская династия, в них смешалась кровь альдмеров, предков всех эльфов, высших эльфов, лесных и даже имперцев. В давние времена династические браки не слишком заботились о сохранении чистоты крови, было достаточно благородного статуса. Вспомни хотя бы тёмных эльфиек, занимающих Рубиновый Трон.

Аэрин ни одной не помнил, потому что его императором всегда был Уриэль Септим, остальные его мало заботили.

— А те супруги?

Велдон понял, о ком он.

— Их унесли на днях. Всё, что можно было сделать с телами, я сделал. И да, мои догадки оказались верны, что подтверждается и вскрытием новых тел. Мы имеем дело с последователями Мерунеса Дагона, которые после смерти действительно попадают в Обливион. Их души не задерживаются в Нирне.

Аэрин едва слышно промолвил:

— Даже после смерти вынуждены служить ему…

— Тебе будто жаль их?

— Жаль, — признался он. — Особенно теперь, когда я знаю их имя и то, что им была нужна простая человеческая поддержка. А они были обмануты. Теперь им до скончания веков быть запертыми в Обливионе.

Голос звучал сухо, хрипло. Слова тяжело давались.

Велдон снова медленно поплыл вдоль столов чёрным призраком. Его рука беззвучно натягивала льняные полотна на лица убитых. На этот раз он заговорил без былого эмоционального запала, без едко-насмешливого безразличия, с каким привык подходить к работе:

— Это не те люди, о смерти которых нужно жалеть. Если бы ты не убил их, убили бы они. Многих убили бы. Ты ведь раньше командовал патрульными, побывал во многих разбойничьих стычках. Не привыкать же.

— Не привыкать, — вынуждено согласился Аэрин. — Но я бы предпочёл убить ещё сотни скампов и дремор и ещё десятки раз пройти сквозь огненный портал вместо того, чтобы отнимать жизни обычных людей.

Велдон укрыл последний труп и обернулся. Тишина в мертвецкой была гнетущей и изматывающей.

— Прости. Иногда я забываю, что ты был в Обливионе.

Рин не понял, как это может быть связано, поэтому пропустил извинение мимо ушей, запоздало отмечая, что оно прозвучало вполне искренне. Он добавил совсем неслышно:

— Виновен всегда тот, кто жив.

— Аэрин… — Велдон вдруг подошёл к нему и присел напротив. Он впервые назвал его по имени. Глаза чародея сверкали зелёным, будто у ядовитой змеи. — Тебе бы поспать…

Латиус ушёл, оставив его. Следовало собираться в дорогу: они с Теодором отправлялись завтра на рассвете.

Как Рин и предполагал, Валериус понял, что за место отмечено на карте Сиродила, вырезанной в стене неизвестного мавзолея. Узнав, что «Мифический Рассвет» поклоняется Мерунесу Дагону, он вспомнил о неких пещерах близ озера Арриус на севере, в которых ещё в юности, неутомимо исследуя родные земли, обнаружил огромную статую Принца Даэдра. Когда Валериус был там, никаких сектантов ещё не видел, но сотни лет назад святилище наверняка пользовалось популярностью у дагонитов. Похоже, Манкар Каморан решил вернуть этому месту былую славу.

Не составило труда догадаться, что, если у «Мифического Рассвета» и было пристанище, то именно там. Аэрин решил, что нужно немедленно собирать отряд легионеров и выдвигаться в путь, это был их единственный шанс избавиться от Каморана и вернуть Амулет Королей. Да и тот призрачный. Однако он забыл, что Теодор Валериус — не такой узколобый солдат, как он. Тео был агентом, способным выследить самого осторожного и незаметного, умеющим проникнуть в ряды врага и выведать необходимую информацию, он ловко прятался в тенях, вскрывал запертые двери, воровал, если надо. При такой работе нужно было уметь красиво говорить и убеждать, с этим он тоже прекрасно справлялся. Аэрин же всегда был молчуном, привыкшим делать то, что скажут. Поэтому не стоило удивляться, что, когда они вдвоём стояли перед Транквиллом, генерал принял сторону Валериуса, который был категорически против открытого нападения. Вместо этого он предлагал прикинуться таким же фанатичным даэдропоклонником и проникнуть в самый центр змеиного логова, чтобы выяснить как можно больше об их культе.

Аэрину пришлось принять это. Но, когда Валериус заявил, что пойдёт один, Рин не стерпел. В отличие от Теодора, он был знаком с «Мифическим Рассветом» и их работой, понимал их цели, читал «Комментарии» в конце концов. Пойти должен был он.

Однако Тео опроверг все доводы Аэрина лёгкой фразой о том, что Латиус — простой патрульный и всю жизнь им был, в то время как сам он с детства привык к шпионской работе. С этим нельзя было спорить. Тогда генерал, недолго думая, отправил их вместе.

Накануне вечером они также зашли к Иветте, чтобы она посвятила Валериуса в тайные мотивы «Мифического Рассвета» и рассказала Рину о том, что ей удалось узнать из других томов «Комментариев». На этот раз он слушал сдержанно, не перебивал, но старался запомнить всё, что она говорила, насколько это было возможно. Кто знает, может, им действительно пригодится эта информация, когда придётся общаться с дагонитами и притворяться друзьями.

Во второй книге описывался некий магический обряд, назначение которого и точное проведение оставались неизвестны. Третья была посвящена достижению свободы в том понимании, какой видел её Каморан. Он писал, что человек может сравниться и превзойти богов, разрушив цепи и смертную оболочку, познав тайные мистерии мироздания. Аэрин всего этого не понимал, но ему становился ясен ход мыслей противника. Может, Иветта считала Манкара Каморана одарённым магом или даже гением, Аэрин же твёрдо решил: Манкар Каморан безумец.

Четвёртая книга через запутанную историю древности, рассказанную трудным, смешанным с древнеэльфийским языком, восхваляла Дагона и ту самую пресловутую Свободу.

Даже во второй раз эти тексты не показались Аэрину интересными. Они завораживали, но стоило отвлечься, снова почувствовать себя на земле, а не где-то в облаках или за их пределами, как писания Манкара Каморана снова превращались лишь в даэдрическую ересь.

Когда Иветта закончила свой странный рассказ, Аэрин проводил взглядом Валериуса, а сам ненадолго задержался. Чародейка посмотрела на него с беспокойством.

Он мог бы поделиться с ней всеми сомнениями и опасениями, мог бы сказать, как сильно дорожит ею и как благодарен ей за всё, понимая, что иной возможности признаться в этом ему может не выпасть. Но он знал, сколь впечатлительна его подруга, и не хотел заставлять её лишний раз тревожиться. Поэтому он подошёл к ней, снял с шеи имперским амулет и, положив на стол, попросил:

— Сбережёшь до моего возвращения?

Иветта вышла из-за груды книг и бумаг, приблизилась, обняла.

— Береги себя, Рин, ладно?

Самого его успокаивало то, что Транквилл уже написал графу Чейдинхола о необходимости выслать подмогу из числа местной стражи, если Рин и Валериус не вернутся через трое суток. Ему слабо верилось в успех этой авантюры, но он не привык обсуждать приказы.

* * * 

Они вошли в Чейдинхол, стараясь не привлекать к себе внимания. Лошадей оставили в городской конюшне, сами остановились в недорогой таверне у западных ворот. Их одежды были непримечательны, только из ножен на поясе выглядывали рукояти мечей, но это тоже не слишком бросалось в глаза: кто из странников в нынешние тревожные времена рискнул бы отправиться в путь безоружным?

Теодор был прекрасным актёром: глядя на его улыбчивое лицо и слыша беззаботный голос, трудно было догадаться, что он выполнял важнейшее поручение, от результата которого напрямую зависела судьба Империи. Казалось, он вовсе не волновался. Поэтому Аэрин, признавая его опыт, доверил все переговоры ему: и пустую болтовню с другими постояльцами таверны, и общение с хозяйкой, и доклад графу, перед которым они появились, прежде чем отправиться к озеру Арриус.

Едва солнце поднялось над горами Валус, они покинули Чейдинхол и отправились на север. Сначала под ногами петляла хоть и заросшая травой, но всё же приметная дорога, но, как только все прилегающие к городу поместья и фермы остались позади, пришлось пробираться по тонкому сухому лесу, заваленному обломанными ветками или целыми упавшими стволами. Носок сапога без конца натыкался на разбросанные под ногами камни, прячущиеся подо мхом и опавшими листьями.

Шли молча, но в какой-то момент Теодор, туже затянув шарф, чтобы ветер не дул в горло, решил рассказать:

— Озеро Арриус — одно из самых необычных озёр Сиродила, и скоро ты увидишь, почему. Дело в том, что оно представляет из себя как бы две чаши, и вода переливается из верхней в нижнюю, образуя небольшой водопад. — Он широко жестикулировал, рисуя в воздухе то, о чём говорил. — Зимой Арриус полностью замерзает, да это и неудивительно, у подножия Джерол уже сейчас рискуешь окоченеть до смерти, и водопад, конечно, тоже замерзает. Меня всегда почему-то особенно это волновало: брызги словно замирают во времени, останавливаются, как заколдованные, а с приходом весны медленно оттаивают и продолжают движение, которое прекратилось на несколько месяцев. Согласись, в этом есть своего рода поэзия.

Аэрин хмыкнул. Он никогда не думал ни о чём подобном.

— Наверное. Я в поэзии не силён.

Валериус засмеялся, и Рин искоса взглянул на него. Они оба нервничали. Но если Латиус шёл угрюмый и молчаливый и пытался сосредоточиться на предстоящем деле, то Валериус сбрасывал напряжение разговором и смехом, звучащим нервно и не слишком уверенно.

— Я тоже, просто у меня брат разные куплеты сочиняет, вот я у него и нахватался, — объяснил он. Аэрин не знал, что у Валериуса есть брат. Он больше не помнил никого в легионе с такой фамилией.

— Он тоже солдат?

Тео закатил глаза и усмехнулся.

— Кто, эта бестолочь? Я тебя умоляю, он даже дома усидеть не мог, отец каждый день гонял его за то, что не слушался. Куда ему в солдаты?

— А ты только знай заступался за него, — с шутливым осуждением проворчал Рин. Теодор говорил с такой тёплой интонацией, что сразу становилось понятно: он был в хороших отношениях с братом. — Младший?

— Да. А у тебя? Есть родня?

Аэрин ответил без энтузиазма:

— Сестра. Старшая.

Валериус, должно быть, решил, что собеседник просто не хочет об этом говорить, но у Аэрина были другие причины избегать разговора о сестре. Во-первых, он не видел её несколько месяцев и очень скучал. А во-вторых, чувствовал себя виноватым перед ней за то, что подвергает опасности собственной глупостью. Что бы он ни натворил, это не должно было сказываться на ней. Лара всегда видела в нём воина, защитника, даже героя, и Рин был счастлив, что она так им гордится. Но с тех пор, как он угодил в тюрьму и предал её доверие, он много думал и понимал, что теперь вряд ли сможет смотреть ей в глаза без угрызений совести. Интересно, знала ли она о том, через что он прошёл с тех пор, как они виделись в последний раз? Наверняка знала. Патрульные наплели ей разных слухов.

Путь от Чейдинхола занял немало времени, но останавливаться и делать привал, чтобы пообедать и дать себе отдых, не хотел ни Аэрин, ни Теодор. Неуклюжие попытки завязать разговор они оставили сразу же, едва начали, и в дальнейшем шли в тишине, лишь иногда обмениваясь короткими репликами. Чаще всего Тео предупреждал, что тут не мешало бы внимательно смотреть под ноги, или обещал, что за очередным деревом или валуном покажется какая-то примечательная природная особенность. Латиус полностью доверился спутнику и ни разу не усомнился, в нужном ли направлении они идут.

Когда стало вечереть, Теодор остановился, шумно вдохнул носом воздух, как охотничий пёс, и негромко сказал:

— Вот мы и на месте.

Через пару минут Аэрин и сам понял, что до озера осталось всего ничего: горный ветер, морозный и сухой, вдруг стал тяжёлым и влажным, как часто бывает в сумерках на берегу. Однако здесь, на склоне Джерольских гор, близость воды ощущалась иначе. Вместо лёгкого прохладного ветерка, какой поднимался от озера Румаре, где стоял Имперский Город, путников зажало в настоящий ледяной капкан вьюги. Зимы на севере Сиродила начинались рано и тянулись несколько долгих месяцев.

— Ну и холодина! — пожаловался Тео, стуча зубами. Его стёганка казалась совсем лёгкой.

Рин в шутку припомнил:

— Ты же наполовину норд, терпи. Иначе предки сочтут тебя изнеженным южанином.

— Я и есть изнеженный южанин, — без тени обиды отозвался Валериус. — Наполовину норд моя мать, а я самый настоящий сиродилец. Да я в Скайрим ни под каким предлогом не сунусь!

— Слабовольный ты человек…

Валериус проворчал что–то в ответ, но Рин не расслышал из-за свиста ветра в ушах, да и вряд ли это высказывание нуждалось в его комментарии.

Наконец, из-за стены деревьев появилось озеро Арриус. Оно оказалось больше, чем Аэрин представлял, и в самом деле необычным. Вода в нём ещё не замёрзла, хотя по ночам наверняка уже покрывалась тонкой коркой льда. Разбрасывая брызги, шумел маленький водопад. Тео указал на противоположный берег:

— Нам туда, — и первым пошёл к притаившемуся среди скал гроту.

Аэрин на всякий случай поправил ножны, чтобы без труда обнажить оружие в случае опасности.

Они обогнули восточную половину озера, поднялись по узкому ущелью среди скал. Может, Аэрин сошёл с ума, но ему ясно виделась здесь тропа, по которой часто кто-то ходил. Лес уже укутался сумерками, и лишь благодаря открытому пространству большого водоёма стремительно приближающаяся ночь не смыкалась вокруг беспощадной мглой и мужчины ещё хоть что-то могли видеть. Как только впереди показалась чернеющая бездна, Аэрин понял, что они пришли. Тревога ожидания и неизвестности, по пятам преследующая его последние дни, уступила место холодному расчёту и безропотной решимости, с которыми он без колебания прошёл сквозь Врата Обливиона в Кватче. Возможно, умение отринуть страх было хорошей чертой для солдата. С другой стороны, это противоречило самому человеческому естеству, притупляя животный инстинкт самосохранения. Ступая в бездну широкого грота, Аэрин словно добровольно шагнул в пасть огромной глубинной твари, способной проглотить его, словно какого-то моллюска.

Рин прикрыл глаза и медленно выдохнул.

Валериус достал из сумки дорожный светильник, запалил, и маленький огонёк с живым интересом начал изучать неровные каменные своды, прокладывая путь. Пещеры уходили в глубь горы, влага и холодный ветер образовали на полу незаметную наледь, и, спускаясь, приходилось всё время быть настороже и смотреть, куда ставишь ногу.

Широкая глотка горной пещеры заканчивалась небольшим закутком, куда не задувал ветер и где не капали с потолка мутные холодные капли. Валериус замер, подняв руку и призывая спутника тоже остановиться, но Аэрин и сам заметил, что впереди горел свет. И не такой крошечный огонёчек на пропитанном маслом фитиле, как у них, а настоящее пламя двух факелов, установленных во вбитых в камень скобах. Этого было вполне достаточно, чтобы отбрасывать на пол длинную человеческую тень.

Тот, кто обитал в пещерах озера Арриус, без сомнения, тоже увидел посторонний блеск чужой лампы и, может быть, даже услышал шаги. До Аэрина донёсся шорох грубой ткани одеяния. Теодор вдруг обернулся, строго посмотрев в глаза, вопросительно кивнул. Ответным наклоном головы Рин дал знать, что готов ко всему.

Они вышли в небольшую каверну, где коптили два факела. Привратник, охраняющий проход в святилище, изрёк громкое приветствие:

— Рассвет разгорается.

Он был молодым коловианцем лет двадцати. Как и все последователи «Мифического Рассвета» носил бордовую робу, подпоясанную простым кожаным ремешком, и капюшон, который сейчас служил не для того, чтобы скрыть лицо, а чтобы хоть немного согреть. Однако Аэрин не сомневался, что парнишка владел опасной даэдрической магией и в любую секунду мог заковать своё тело в непробиваемую броню, а вдруг появившимся в руке мечом мгновенно пронзить растерявшегося противника. К тому же молодой дагонит выглядел сильным и ловким, так что вероятность битвы едва ли его пугала.

Слова были похожи на пароль, к которому требовался правильный ответ, но ничего подобного Латиус никогда не слышал и в «Комментариях» не читал. Теодор подумал о том же, посмотрел на спутника, но Рин едва заметно покачал головой. Тогда Валериус вышел вперёд и простодушно улыбнулся.

— Приветствуем тебя, — поздоровался он. — Мы с другом пришли сюда, чтобы присоединиться к служителям Лорда Дагона, и видим, что это нужное место.

Дагонит казался растерянным. Он недоверчиво спросил:

— Как вы узнали о святилище?

— Из книг Мастера, — без запинки отчеканил Тео. Он говорил так открыто, будто сам верил в собственные слова. Аэрин, например, точно верил. — Он оставил подсказки, указывающие на карту, а уже она привела нас сюда.

Молодой коловианец хмыкнул, криво улыбнулся.

— “Поприветствуем новый день” — вот, что вы должны были ответить, — объяснил он и кивнул, зовя за собой. — Идём. Я отведу вас к хранителю Харроу, он объяснит, что к чему.

Привратник снял один из факелов и пошёл дальше по тоннелю пещеры, спускающемуся всё глубже и глубже. Теодор и Аэрин переглянулись за его спиной.

По пути им иногда встречались другие дагониты, занимающиеся своими делами. Они провожали новобранцев заинтересованными взглядами, а Аэрин вёл мысленный счёт. Пока что, вместе с привратником и загадочным хранителем, даэдропоклонников было шестеро. По три на каждого — может, у них и имелись шансы выбраться отсюда. Вот только стоило ли надеяться, что культистов действительно так мало? Аэрин не знал, сколь обширна эта сеть пещер и сколько ещё сектантов могло укрываться здесь.

Коловианец свернул в тесную комнату, обставленную грубой самодельной мебелью, и привлёк к себе внимание данмера, выводящего строчки письма на жёлтом листе бумаги.

— Хранитель Харроу, к нам прибыли новопосвящённые.

Тёмный эльф тут же отложил перо и обернулся. В его взгляде читалось сильное недоумение.

— Вот как? Обычно меня предупреждают об их прибытии до того, как они в самом деле добираются до нас.

Он встал с табурета, подошёл к Рину и Теодору и окинул их недоверчивым взглядом, будто оценивал товар на рынке. Аэрин пристально, не тая ненависти, смотрел в ответ. Это могло быть расценено как дерзость.

— Кто вы такие? — не спеша их ни в чём обвинять, спросил Харроу. — Как нашли нас?

Валериус был как всегда убедителен.

— Я Гвинас, а это Доменико, мой друг. Узнали из книг Мастера, мутсера, из “Комментариев” к писанию Лорда Дагона. И вот мы здесь.

Харроу издевательски хмыкнул.

— Что за имя у тебя такое?

— Мой прадед был босмером, поэтому отец решил, что назвать меня его именем будет… благородно.

Аэрин на миг задумался, заранее ли Теодор придумал всё это или так искусно импровизировал? Харроу тем временем продолжал допрос:

— Чтобы найти это святилище, вам были нужны четыре книги.

— Да, хранитель. Мы не взяли их с собой, но у меня есть это письмо. — Теодор суетливо покопался в карманах и нашёл тот самый свёрнутый листочек, который Аэрин отобрал у настоящего Гвинаса. Валериус правда хорошо подготовился к этому делу. — Вот. Четвёртую книгу я получил лично из рук представителя ордена.

Харроу раскрыл письмо, мельком прочёл, его всё устроило. Он перевёл выжигающий взгляд красных данмерских глаз на Аэрина.

— А твой друг что же, немой?

— Простите, хранитель, он немного… мнительный.

— Мнительный? — глумливо переспросил эльф.

Пока Тео не назвал его ещё каким-нибудь неполноценным, Аэрин объяснил:

— Я не доверяю посредникам. Я хочу говорить лично с Манкаром Камораном.

Голос не дрогнул, прозвучал твёрдо и даже угрожающе. На Харроу это, кажется, подействовало, но, чтобы скрыть настоящие эмоции, он от души рассмеялся.

— Посредник, значит? Что ж, приятно видеть того, кто не кланяется мне и не называет хранителем через каждое слово. — Привратник за спиной Аэрина неуверенно потоптался на месте. — Пусть так. Мы ценим и любим каждого брата. Тебе повезло, Доменико, Мастер как раз здесь. Через час он будет читать проповедь, вкладывая в наши сердца слова Лорда Дагона, и я думаю, что вам выпадет честь быть посвящёнными в наш орден лично им. А пока я провожу вас туда, где вы сможете отдохнуть с дороги. Но перед этим, прошу вас, сложите оружие.

Харроу плавным жестом указал на столик у стены, и Теодор первым поспешил снять с пояса меч. Движения Аэрина были намного более медлительные и недоверчивые, но он всё же отстегнул ножны.

Вот теперь у них не осталось ни малейшего шанса.

Их отвели в одну из пещер, где было обустроено что-то вроде местных казарм: стол и табуреты, чтобы обедать, сундуки для хранения вещей, всевозможные корзины и ящики, и несколько спальников, разложенных рядами на полу. Аэрин с запоздалым удивлением отметил, что под землёй гораздо теплее, чем на обдуваемой озёрным ветром поверхности. Благодаря многочисленным факелам и очагам, собранным в комнатах, воздух здесь быстро нагревался до комфортной температуры. Конечно, не как на залитом солнцем песчаном берегу эльфийского Ауридона, но зубы больше не стучали.

Хранитель Харроу подошёл к одному из сундуков, вынул багровые одеяния и предоставил новоприбывшим. Отказа он бы не стерпел, поэтому Аэрину пришлось снять стёганку и накинуть вместо неё длинную робу дагонита. Теодор перевоплотился с куда большей готовностью. Затягивая пояс на талии, он спросил:

— Хранитель, когда мы услышим проповедь Мастера?

Тёмный эльф, прикрыв глаза с безропотным благоговением, нравоучительно процитировал строку из первой книги:

— “Лорду Дагону нужны лишь те, кто достаточно умён, чтобы остановиться и повременить. То нетерпение, что гложет…”

— “…вот первое, что тебе надо побороть”.

Красный взгляд устремился на Аэрина. Даже Теодор удивлённо изогнул бровь.

— Вижу, ты в самом деле серьёзно отнёсся к писаниям Мастера. Это достойно похвалы, младший брат.

Отношение Харроу к Аэрину мгновенно изменилось. Недоверие превратилось в нечто вроде благосклонности. Он улыбнулся и оставил их, покинув комнату.

— Это было очень кстати, — негромко похвалил Валериус. — Ты выучил книги наизусть?

Аэрин сам не знал, зачем сказал это и как вообще эти слова пришли на ум. Он неуверенно оправдался:

— Я перечитывал их несколько раз, пытаясь понять, обычно по ночам, и… как-то само запомнилось.

— Нам это только на руку.

— И что будем делать теперь? У нас нет оружия, а я насчитал уже девять культистов.

— Восемь, — поправил Тео. — Ты видел одного и того же дважды. Не паникуй, дождёмся этой проповеди, посмотрим на твоего Манкара Каморана, попытаемся узнать о них всех как можно больше. Наша главная задача понять, где они прячут Амулет Королей, и вернуть его. Это уже любыми способами.

— То есть…

— То есть если посчитаешь, что пора действовать, будем действовать. Я тебе доверяю, Латиус. Всё предсказать невозможно. Если всё пойдёт спокойно, и мы продержимся три дня, прибудет подмога. Если что-то пойдёт не так, тогда… посмотрим по ситуации.

Время прошло быстро. Теодор сидел за столом и терпеливо ждал, Аэрин же успел осмотреть каждый сундук и ящик, разворотить каждый спальник и заглянуть под каждый камень. Он не знал, что искал, просто сидеть без дела не мог. В итоге, в ящиках обнаружились запасы еды, а под одной подушкой — первый том «Комментариев», которые кто-то любил перечитывать, наверное, пытаясь постичь замысловатые писания. Оружия или даже простого кухонного ножа здесь не нашлось.

Пещеру вдруг накрыло раскатистым звоном. Было похоже, будто кто-то ударил в гонг, и не составило труда понять, что так дагониты созывали собратьев на проповедь. Теодор первым вскочил на ноги и кивком указал в тоннель.

— Идём. Познакомимся с этим ушастым выродком.

Самостоятельно отыскать путь к святилищу им не позволили. Почти сразу за ними пришёл Харроу, недовольно заметил, что им не стоило покидать комнату, и повёл новопосвящённых в общий зал, куда стекались последователи Мерунеса Дагона со всех расположенных близ Арриуса пещер. Культистов оказалось далеко не восемь и даже не девять, как сначала подсчитал Аэрин. Это было настоящее осиное гнездо.

Харроу шёл быстро, и через несколько минут вывел своих новых братьев в огромный грот, раскинувшийся внизу от скалистого выступа, где они стояли. Аэрин замер, пытаясь справиться со сбившимся дыханием. Теодор почти незаметно усмехнулся, припоминая это место.

Под обширными сводами каверны стояло искусно выполненное изваяние Мерунеса Дагона. Статуя даэдра возвышалась над людьми каменным исполином, в несколько раз превосходя человека в росте, и в каждой из четырёх рук Принц Разрушения держал по оружию, словно готовый вот-вот обрушить свой гнев на неверных ему смертных. Его подданные уже собрались у его ног перед установленным на возвышении алтарём. Их было не меньше двух десятков. Аэрин перевёл взгляд на товарища и по его прыгающим глазам понял, что Тео считал головы. А толку? Двое против такой толпы — верная смерть.

Аэрин снова посмотрел на святилище. Он заметил, что на плоском белом камне под статуей лежит связанный пленник-аргонианин. Не нужно было много ума понять, для чего он там, и Рин снова тревожно взглянул на Валериуса, но тот, увлечённый подсчётом, не обратил на обречённого никакого внимания.

Харроу спустился вниз, в толпу, занял место так, чтобы не задирать голову слишком сильно, но и не стоять в самом хвосте, и с важным видом сложил руки в рукава робы, терпеливо ожидая чего-то.

Последователи Дагона всё прибывали и прибывали. Теодор, возможно, уже не раз сбился со счёта.

В какой-то миг наполняющий святилище гомон вдруг прекратился. Все разом замолчали в богобоязненном трепете, устремили взоры вперёд, на алтарь. Аэрин тоже посмотрел туда.

На возвышение поднялась красивая эльфийка. На ней были такие же одежды, что и на всех остальных, но она не отказала себе в удовольствии украсить воротник, рукава и подол изящной золотой вышивкой. Это придавало её образу некую царственную изысканность. Её распущенные волнистые локоны блестели в свете многих ламп и факелов, развешенных по периметру. На губах эльфийки застыла едва обозначенная таинственная улыбка. Женщина обладала непреодолимым обаянием. Аэрину не требовалось объяснять, кто она. По необычной внешности, имеющей сходство как с лесными, так и с высшими эльфами, он догадался, что к дагонитам вышла дочь Манкара Каморана, сестра того мага, которого Рин вместе с Иветтой убил в канализации. Они и правда были похожи.

Эльфийка подала кому-то руку, помогая взойти по ступеням. Латиус судорожно сжал кулаки под широкими рукавами дагонитской робы.

Он ничего не ожидал, а потому был готов ко всему. О Манкаре Каморане он знал немногое, только то, что он приходился сыном поверженному двести лет назад узурпатору из Валенвуда, больше половины жизни провёл в Обливионе и был, вероятно, могущественным магом. Рин не удивился бы даже, если бы перед ним предстал даэдра, кто-нибудь вроде дреморы или других человекоподобных созданий. Не удивился бы, если бы Манкар оказался тощим стариком, душа которого едва держится в теле, или, наоборот, широкоплечим статным красавцем. Появись перед ним хоть полупрозрачный призрак, он бы не удивился.

Но Аэрин увидел Драконорождённого.

В пещеры близ Арриуса вмиг вернулся северных холод, и Аэрин почувствовал, как его всего сковывает судорогой и как неконтролируемо сжимаются мышцы, будто он несколько часов стоял на морозе без возможности согреться, как слабеют ноги, подкашиваясь, и как мутнеет в глазах. На груди Манкара Каморана, вставшего перед толпой своих последователей, сиял Амулет Королей. Тот самый Амулет, который Уриэль Септим снял перед смертью и лично отдал Латиусу. Тот, который он, раненый и с трудом понимающий происходящее, пронёс через катакомбы под Имперским Городом, не имея права сдаться, упасть, умереть, который он окровавленными пальцами пытался спрятать от чужих глаз в наспех сделанный тряпичный мешочек, который берёг дороже собственной жизни. Рин неосознанно подался вперёд, не понимая, что собрался сделать, но путь ему перегородила ладонь Валериуса.

Аэрин медленно выдохнул и попытался прийти в себя.

Он вдруг припомнил слова Велдона, когда они беседовали в последний раз. Чародей говорил, что кровь Септимов часто смешивалась с представителями других народов, что среди императриц были даже тёмные эльфийки. Королевский род Каморан наверняка тоже имел кровные связи с правящей династией, поэтому в том, что Манкар мог носить Амулет Королей, наверное, не следовало искать что-то противоестественное и неправильное. Все в Тамриэле знали, что Амулет Королей — божественный артефакт, который не принимает иных владельцев, кроме тех, в чьих жилах течёт кровь Дракона. Значит, Манкар Каморан — один из них.

Царственный эльф приблизился к алтарю, возложил на него книгу, которую принёс с собой, взглянул на всех сразу и на каждого лично усмиряющим взглядом, от которого хотелось поёжиться. Его вкрадчивый, хриплый, но в то же время неожиданно сильный голос громом прогремел под сводами, хотя говорил он будто вполголоса.

— Братья и сёстры. Сегодня я собрал вас, чтобы сообщить важную весть: время Приготовлений подошло к концу. Трон Дракона пуст. Амулетом Королей отныне владеем мы. Это заслуга тех, кто верно ступает по Пути Рассвета и преданно служит Лорду Дагону. Слава нашим братьям и сёстрам, да велика будет их награда в Раю!

Толпа хором подхватила, так звучно, что Рин невольно пошатнулся:

— Слава!

— Ныне внемлите же словам Лорда Дагона, им было сказано так: “Когда вновь я ступлю на эту землю, верные из вас награждены будут: вы встанете над всеми иными смертными навеки. А что до прочих: слабые будут отсеяны, робкие будут повержены, сильные…”

— …будут, трепеща, лежать у ног моих и молить о прощении, — шёпотом продолжил Аэрин и, только когда поймал на себе ошарашенный взгляд Валериуса, понял, что сказал это вслух.

Манкар Каморан закончил:

— “…будут, трепеща, лежать у ног моих и молить о прощении”. Так сказал Лорд Дагон.

— Так сказал Лорд Дагон! — снова вторили культисты. — Слава!

— Ваша награда, братья и сёстры: приближается время Очищения. Вскоре я отправлюсь в Рай и вернусь с Лордом Дагоном в сиянии нового Рассвета!

— Слава!

К Манкару подошла его очаровательная дочь, что-то тихо сказала на ухо. Эльф улыбнулся и посмотрел прямо на Аэрина.

— Братья и сёстры! Сегодня мы встречаем двух новых верных подданных Лорда Дагона, жаждущих ступить на Путь Рассвета. Ну же, приблизьтесь.

Теодор первым пошёл к алтарю, Аэрин неуверенно поплёлся следом. Дочь Каморана лукаво улыбалась им. Когда они вдвоём предстали перед дагонитами, Манкар медленно прошёл перед ними, осматривая, изучая. Рин низко склонил голову, пряча лицо. Он боялся, что кто-то из присутствующих может узнать его, но, к счастью, те из «Мифического Рассвета», кто его видел, уже лежали в мертвецкой у Велдона.

Манкар Каморан властно заговорил:

— Вы пришли сюда, чтобы посвятить себя служению Лорду Дагону, и это было предсказано им в его священном писании, как и приход каждого из вас. — Аэрин, не поднимая головы, наблюдал за эльфом. Тот подошёл к алтарю, на котором лежала жуткая раскрытая книга с вырезанными на страницах символами и дорогой кинжал. Именно кинжал и взял Каморан. — Каждый, кто отдаёт себя в услужение Лорду Дагону, скрепляет этот пакт красной печатью, жертвенным питием, проливая кровь врагов его как залог собственной крови. — Держа оружие на ладонях, Манкар подошёл к имперцам. Амулет Королей замер перед самым лицом Аэрина. — Кто из вас сегодня принесёт жертву Лорду Дагону?

Аэрин выпрямился и взял кинжал. Сердце бешено стучало в груди, десятки алчущих глаз смотрели на него, ожидая крови. Аэрин взглянул на несчастного аргонианина, крепко связанного и брошенного на жертвенную плиту к ногам Дагона. Его рот был заткнут кляпом, но он слышал каждое слово и видел всё происходящее. Аэрин сделал к нему шаг. Обернулся, посмотрел на Теодора.

Годы в Имперском Легионе научили Аэрина одному важному правилу: никогда, ни при каких условиях не пренебрегать чужой жизнью. Те из доверенных стражей Империи, которые ставили свою жизнь превыше чужой, заслуживали только презрения. Рин слышал о таких: о продажных капитанах, о жестоких вымогателях, об устраивающих пьяные дебоши солдатах. Возможно, ему везло: он о них слышал, но никогда не сталкивался лично и знал, что среди тех, с кем приходится работать, таких точно нет. Если ты легионер — ты должен защищать людей, а не откупаться их жизнями за собственную шкуру.

Знал это и Теодор. Валериус, поджав губы, едва заметно кивнул.

Аэрин перевернул кинжал, взяв его обратным хватом, посмотрел на аргонианина. Тот мычал, извивался, молил о пощаде полным ужаса взглядом. Рин поднял руку и, вкладывая в удар как можно больше силы на развороте, вогнал клинок по самую рукоять в грудь Манкара Каморана. Под кристаллом в Амулете Королей стремительно расползлось кровавое пятно. Эльф лишь отступил на шаг и поморщился, будто больше разочарованный испорченными одеяниями, а не пронзённым сердцем.

Те из дагонитов, кто не поддался внезапному онемению, уже облачились в колдовскую броню и оказались рядом. Рина схватили со спины, заломили руки. Теодор успел отправить кого-то кувырком с лестницы, но его тоже скрутили, над головой занеслась хорошая знакомая Аэрину своей тяжестью даэдрическая булава.

Каморан поднял руку, приказывая остановиться.

— В темницу, — тихо скомандовал он.

Когда Латиуса потащили прочь из святилища, он увидел, как эльфийский чародей дотронулся до раны и растёр меж пальцев собственную кровь. Красные разводы вдруг засветились магией, перед Манкаром Камораном отворился сияющий портал, и он растворился в его свете.

Большего Аэрин не видел и не слышал. Культист намеренно припечатал его лицом к стене, сгрёб за волосы и ударил лбом о камень. В глазах сразу же потемнело.

* * *  

Пробуждение было тяжёлым. Кровь из разбитой головы залила веки, и открыть глаза удалось не сразу. Когда Рин всё же разодрал слипшиеся ресницы, не увидел вокруг ничего, кроме плотного подземного мрака. Он попытался сесть, нащупал рукой стену, прислонился к ней. Висок резало болью при любом движении.

— Тео?..

Никто не отозвался.

Глаза постепенно привыкали смотреть в темноте, и вскоре Аэрин понял, когда сумел подняться и обойти вдоль стены место своего заключения, что находится в маленьком закутке пещеры в два раза меньше камеры имперской тюрьмы. Вход был заделан досками, и в ладонь глубоко вонзились несколько заноз, пока он исследовал окружение.

Прислонившись к грубой, на удивление крепко держащейся двери, Аэрин ещё раз позвал:

— Тео!

Отозвалось лишь многочисленное эхо. Аэрин несколько раз навалился на дверь плечом в попытке выбить её, но только отшиб руку. Удары ногой тоже не приносили никакого результата. Дверь держалась на железных скобах, глубоко вбитых в камень пещеры, а разломать толстые тяжёлые брусья голыми руками оказалось не так-то просто.

Аэрин снова опёрся спиной о стену, сел на пол. Вспоминать произошедшее не хотелось. Ему упрямо казалось, что в памяти всё отложилось не так, как было на самом деле, ведь Манкар Каморан не мог выжить после такого удара и уж тем более — пощадить нападавшего.

Дагониты, конечно, слышали, что он очнулся, но сразу к нему никто не пришёл. Аэрин просидел в одиночестве ещё около часа, время от времени снова предпринимая тщетные попытки выбраться, и в какой-то момент услышал в тоннеле чьи-то лёгкие шаги. Огонь светильника, выплывающий из-за поворота, показался ослепительной солнечной вспышкой. Рину пришлось прищуриться.

— Рассвет разгорается, — спокойно и даже дружелюбно пропела приблизившаяся женщина. — И хоть не следуешь ты заветам Лорда Дагона, я назову тебя братом, ведь все мы в конечном итоге принадлежим ему.

Аэрин узнал эльфийку, это была дочь Каморана. В её руках загремела связка ключей, и она, отперев замок, прошла в камеру. Светильник остался на полу у двери.

— Чего тебе? — сипло спросил Латиус. Было бы куда проще, если бы дагониты пытались его убить. Однако он ещё дышал, а потому совершенно не понимал их намерений.

— Моё имя Рума, — представилась она, не ответив на его вопрос. — Как мне обращаться к тебе?

Её голос звучал мелодично, чарующе и совершенно беззлобно. Если бы кто-то посмел навредить близким Аэрина, он бы разорвал этого человека на куски. Рума же вела себя так, словно ничего не произошло. Возможно, так оно и было?

— Аэрин.

Они бы всё равно узнали его настоящее имя.

— Ты солдат?

На сей раз Рин промолчал. Эльфийка шагнула к нему, он неосознанно отступил и наткнулся спиной на острую стену. Рума мягко улыбнулась, протянула ладонь, будто хотела приручить бродячего пса.

— Не нужно меня бояться. Я лишь хочу помочь.

Пока Аэрин не опомнился, она коснулась длинными пальцами его лба, и под её рукой засеребрилось магическое сияние. Безобразная рана перестала болеть, от неё наверняка не осталось даже шрама.

Аэрин не удержался от едкой усмешки.

— Ты же разрушительница.

— Разрушение и созидание идут рука об руку. Нельзя разрушить, не сотворив, как и нельзя построить нечто новое, не уничтожив предыдущее. Ночь поглощает день, но рассвет пронзает тьму. Это естественный ход вещей.

— Не проповедуй мне, я на твои уловки не куплюсь.

— Уловки? Правда не нуждается в уловках и ухищрениях, Аэрин, ты и сам знаешь это. — Во мраке подземелья, лишь едва разгоняемом переносной лампой, большие эльфийские глаза величественной босмерки сияли таинственными глубинами морской бездны. Долго смотреть в них было опасно. — Ты убедишься в этом, когда мой отец вернётся. Ты нанёс рану его телу, но его бессмертная душа ныне пирует с Лордом Дагоном и ожидает, когда воссияет новый Рассвет. Едва его лучи коснутся наших сердец, мы возродимся достойными королевских венцов и повелевающими ложными богами.

Теперь Аэрин подался ей навстречу, и женщина, не ожидавшая от него внезапно напора, была вынуждена сделать шаг назад.

— Не проповедуй мне, — зловеще повторил он почти по слогам. — Иначе, клянусь, отправлю тебя прямиком к твоему Дагону.

Без сомнения, Рума Каморан была сильной чародейкой, и противостояние с ней не обернулось бы для Аэрина ничем хорошим. Но его угроза (впрочем, небезосновательная) подействовала. Лицо эльфийки на миг исказилось судорогой, брови чуть нахмурились.

— Неужели ты так и не понял? — с лёгким раздражением спросила она. — Ты можешь забить меня до смерти, можешь удушить, можешь свернуть шею и придумать иные способы возместить на мне свои страх и злобу, но я не умру. Мой труп у твоих ног не будет означать твою победу.

— Скажи это своему братцу.

То, как она теряла самообладание, доставляло Аэрину истинное наслаждение. Рума возмущённо ахнула, её плечи напряглись, будто она хотела спрятаться от неожиданно нагрянувшего холода.

— Значит, Равен сейчас встречает нашего отца в Раю, усеянном диковинными цветами эры Рассвета. Пойми же, Аэрин, для нас не существует смерть в том понимании, какой знаешь её ты. Может, именно поэтому тебе и стоит прислушаться к моим словам. Я вижу, что ты боишься, тебя пугает то, что ты можешь потерять дорогих людей или уже потерял их. Родители. Друзья. Тебя тревожит, что и сам ты несёшь смерть, хотя так пытаешься запугать этим меня. Но присоединись ты к нам — смерть станет сладостной наградой, единением с Лордом Дагоном, неонимбиозом.

— Слава Девяти, что моя мать давно упокоилась с миром в их объятиях, а не стала бесплатным кормом для твоего господина. Ты правда, что ли, не понимаешь, что Дагон стремится именно к этому? Думаешь, вы ему нужны? Он сожрёт Нирн, который вы преподнесёте ему на блюдечке, а потом примется за вас.

— Разве в своей смертной суете тебе под силу понять его замыслы? Планы нашего повелителя куда грандиознее, чем ты можешь себе представить. Его цель — не жатва душ, нет. Он ведёт нас к свободе, чтобы разорвать цепи фальшивой Арены. Вступи во служение ему, и ты обретёшь могущество, о котором ныне не можешь и помыслить. Вернёшь свою маму, освободив её из заточения надменных обманщиков…

— Оставь мою мать в покое, она и так настрадалась. Но что насчёт тебя? Манкар тебе отец, Равен — давай считать его братом. А мать?

— Я была рождена в Раю, и матерью моей стала не смертная женщина, а Бритва Лорда Дагона, с лезвия которой я впитала кровь моего отца, будто млеко для новорождённого.

— Значит, ты была создана? Как низшие даэдра?

— Если тебе так проще думать.

— А твой брат? Манкар тоже создал его с помощью даэдрической магии или он всё-таки последствия обычного совокупления?

Рума с полуулыбкой на лице опустила взгляд.

— Я родила Равена, но он не сын мне.

Аэрин повторил для неё её же слова:

— Если тебе так проще думать.

Он надеялся, что Равена им в самом деле удалось убить как обычного смертного. Но эта женщина, вероятно, была ближе к даэдра, чем к людям, как и сам Манкар Каморан, для которого удар кинжалом оказался не страшнее укуса комара. Аэрин имел смутные представления о том, как убивать нечисть из Обливиона, и точно знал, что раны, нанесённые им в Нирне, могут лишь изгнать их, но не уничтожить. Похоже, об этом Рума и говорила ему всё это время.

Если понадобится снова лезть в Обливион, чтобы убить их всех, Рин полезет. Выбраться бы отсюда…

— Кстати, что стало с Румой номер один? — вдруг вспомнил он, не дав ей шанса снова начать свою любимую песнь про Рай.

Взгляд эльфийки стал рассерженным, она резко отвернулась и зашагала к выходу. На двери, защёлкиваясь, громыхнул замок, и, когда Рума ушла, Аэрин снова остался один в бесконечном мраке.

Маленькая босмерская даэдра не любила вспоминать, что до неё у отца была другая дочь.

Проклятые безумные эльфы…

Так для Аэрина прошли ещё несколько часов. Время тянулось медленно, словно вовсе застыло в тесной подземной комнатке, подобно тому, как застывает зимой водопад озера Арриус. Поскольку никто не считал нужным оставлять Аэрину факел или хотя бы крошечную свечку, холод вернулся с ещё большей свирепостью. Шерстяную робу с Латиуса стащили ещё тогда, когда он валялся в отключке, видимо, решив, что он недостоин носить цвета Рассвета, а свою тёплую куртку он оставил у данмера вместе с оружием. Так что теперь приходилось согреваться, активно хлопая себя руками по спине и ногам, приседая и растирая плечи.

Однако временами усталость всё же брала своё, и Аэрин погружался в зыбкий тревожный сон, сидя у стены и свесив голову на грудь.

Тратить на него еду и воду культисты тоже считали неразумным, поэтому через несколько сводящих с ума часов пребывания во мраке и холоде Аэрин почувствовал болезненные спазмы в животе. Может, потому его сюда и бросили? Убить сразу было бы слишком просто, они же хотели заставить его помучиться. Рассчитывали на то, что он свихнётся от тишины и одиночества, а потом замёрзнет насмерть или сдохнет от голода.

Рин решил, что, если кто-то из них ещё осмелится приблизиться к нему, он не мешкая отправит сектанта к Дагону и выберется отсюда, а не будет тратить время на пустую болтовню. Но в ближайшие часы к нему не вернулась ни Рума, ни кто-либо другой из приспешников Каморана.

Когда долгожданный огонёк лампы всё же закачался в тоннеле ослепляющим светом маяка, по ощущениям Аэрина, прошло уже больше суток. Он ждал эльфийку, даже начав скучать по разговору с ней и по тому, как очаровательно она выходила из себя, но в этот раз к нему пришёл мужчина. У Аэрина ещё были силы. Он быстро поднялся, терпеливо выждал, когда дагонит приблизится к двери, и уже был готов схватить его и рвануть на себя, приложив лицом о деревянные брусья, как вдруг заметил тяжёлый рубин Амулета Королей на его груди. Тело вдруг перестало слушаться и онемело.

Манкар Каморан остановился напротив, но дверь отпирать не стал.

— Выслушаешь меня?

Эльф сказал это так, будто обращался к старому другу. Голос звучал ровно, безлико, доверчиво. Будто не Аэрин вонзил кинжал ему в сердце по завершении проповеди, будто он не был врагом, явившимся сюда, чтобы помешать планам «Мифического Рассвета» осуществиться. Аэрин не исключал, что Манкар Каморан в дальнейшем отведёт его в святилище и прикончит на той каменной плите в качестве жертвы Дагону, но чтобы лично? Много чести.

Аэрин недоверчиво кивнул. Манкар Каморан расправил плечи, вытянулся, но он и без этого не привык ссутулиться или смотреть вниз, он всегда держал гордую осанку и не опускал головы. Он стоял совсем близко, показывая, что не боится Аэрина и не чувствует от него никакой опасности, и дело было как будто бы не в двери между ними, а в обычном доверии. Самое страшное, что Аэрин мог, он уже попытался сделать, и успехом это не увенчалось. Теперь ему оставалось только слушать и запоминать. Пока он дышал, он не терял надежды выбраться отсюда.

То, что сначала Рин принял за масляный светильник, оказалось заклинанием света, который окружал эльфа божественной мантией. В магических всполохах его лицо казалось бледным, как у мертвеца.

Аэрин внимательно пригляделся к нему. Высокий, сильный, властный. От Манкара исходила энергия эльфа, не привыкшего отступать перед трудностями, энергия победителя, которого любое препятствие лишь раззадоривало. У него был благородный профиль, внимательный строгий взгляд, тонкие губы без намёка на улыбку или раздражение. Манкар зачёсывал назад длинные волосы, и в них довольно густо блестела седина. Неудивительно для эльфа его возраста. Однако морщины на лице не придавали ему старости, только мудрого и терпеливого величия.

А ещё было в нём что–то… обычное. Человеческое.

К счастью, эта мысль не смогла надолго закрепиться в сознании Аэрина, потому что Манкар безразлично огласил:

— Ты расстроил мою дочь.

— Её расстроила правда.

Он кивнул, признавая это.

— Я знаю, кто ты. Сейчас ты пешка Септима, но в тебе сокрыто гораздо большее. Мой Лорд увидел тебя. Твоё имя вырезано его Бритвой на страницах “Мистериума Заркса”, и только теперь мне стало ясно, что речь в священной книге шла о тебе.

— Это какая-то особая проповедь для тех, кто на обычные не клюёт?

Эльф посмотрел на него таким леденящим душу взором, что Рин решил больше не дерзить без повода. Манкар при этом оставался совершенно спокоен.

— Ты не нуждаешься во мне как в проводнике к истине, а потому я не вижу смысла повторять для тебя слова Мерунеса Дагона. Я слышал, что ты сказал во время проповеди.

Аэрин нахмурился, попытался вспомнить. Фраза, которую он выцепил из уголков памяти, никак не хотела возвращаться. Что–то про слабых и поверженных.

— Тогда чего ты от меня хочешь?

— Хочу, чтобы уже сейчас ты принял решение, Аэрин. Ты можешь продолжать бессмысленные попытки противостоять воле Лорда Дагона и пытаться привести бастарда к власти. Но что готовит тебе такая жизнь? Ты в самом деле думаешь, что кто-то из них тебя заметит?

Уставший, голодный, замёрзший и, глупо отрицать, напуганный, Аэрин совершенно не понимал, о чём говорил ему Манкар Каморан.

— Заметит? — бессмысленно повторил он.

Манкар будто говорил с несмышлёным ребёнком. Он едва заметно вздохнул, набираясь терпения.

— Друзья. Империя. Боги. Ты сильный, крепкий, надёжный человек. Ты тот, к кому люди придут в первую очередь, если им потребуется защитник. Но что случается с щитами, которые принимают на себя основной удар? Разлетаются в щепки. Если же нет — их либо бросают в подвале, когда битва оканчивается, либо вешают на стену, чтобы хвастаться.

— Я служу Империи не ради всеобщей любви. Я служу ей, потому что это мой дом.

— Ты в этом уверен? Ты одинок, Аэрин, и каким бы хорошим солдатом ты ни был, тебя никто никогда не замечал и не заметит. Для Септима ты удобная марионетка, но, если ты исчезнешь, он быстро найдёт тебе замену. Для легиона — один из тысячи таких же. Ты служишь Империи не потому, что это твой дом. Не только потому. Ты просто хочешь где-то быть полезен, чтобы где-то тебя ценили. Поэтому ты и бросаешься сломя голову в пекло, жертвуешь собой, своим благополучием. Думаешь, что вот тогда тебя примут, но истина такова, что тебе даже спасибо не скажут. Я знаю, что это ты затворил Врата Обливиона, которые были открыты у Кватча. Об этом уже все забыли, правда?

— Не забыли, — уверенно отринул Латиус. Он помнил, как Савлиан и Меньен защищали его во время имперского суда, и помнил их слова. Но даже если и забыли, для него это не играло роли, он никогда не гнался за славой.

— Однажды ты прозреешь, — заверил Манкар. — Я лишь хочу, чтобы это случилось до того, как Лорд Дагон ступит на эту землю. Присоединись ко мне, Аэрин. Ты способен на большее.

— Не трать на меня слова, — огрызнулся Рин. — Проще сразу убить меня.

— Если бы я хотел твоей смерти, ты бы сейчас здесь не стоял. Я вернусь позже, а пока — подумай над моим предложением.

В отличие от Румы, которая будто лиса пыталась заполучить доверие Латиуса фальшивыми улыбками и сладкими речами, Манкар Каморан был так серьёзен, будто заключал вторую значимую сделку в своей жизни после сделки с Даэдрическим Принцем. Эльф медленно развернулся и ушёл. Рин снова остался в кромешной тьме.

Дверь содрогнулась от его удара, нанесённого в слепой бессильной злобе, и снова даже не скрипнула.

После разговора с Манкаром Камораном ему принесли большую чашку воды и миску с объедками — похоже, Мастер был крайне недоволен тем, что пленников вынуждают голодать. Недели заключения в имперской тюрьме приучили Аэрина поступаться гордостью и никогда не отказываться от еды, сколь бы неприглядной она ни была. Ему нужно хранить силы.

— Где тот, с которым я пришёл? — спросил Рин у женщины, что принесла ему еду. Будь на её месте мужчина, Аэрину в лучшем случае бы не ответили, в худшем заставили бы мучиться, сказав, что Теодор мёртв. Но эта культистка была милосердна, если это слово было применимо к почитателям Мерунеса Дагона.

— С остальными. Твой друг сделал правильный выбор и внял словам госпожи Румы. Тебе бы последовать его примеру и поклясться в верности нашему Лорду.

Аэрин едва не рассмеялся. Валериус! Какой ещё выходки можно было от него ожидать? Однако Рин слишком радо обрадовался этим словам, потому что в голову внезапно пришла логичная мысль: дагониты не станут доверят Теодору, пока он не докажет свою верность, пролив кровь на алтарь.

Голос слабо дрогнул:

— А тот аргонианин?

— Ждёт своего часа. Жрец упрям. Но за это мы уважаем его. Чем крепче его вера в Девятерых, тем ценнее будет жертва для Лорда Дагона.

— Он в сознании?

— Почему ты спрашиваешь?

— Можно мне поговорить с ним?

На этом Аэрин исчерпал ресурс её доверия. Женщина обиженно нахмурилась и поспешила уйти, пока не рассказала ещё чего-нибудь лишнего.

И время снова потянулось мучительно медленно. Безрадостную ситуацию облегчало только то, что теперь в желудке хоть что-то было, и от жажды Рин больше не изнывал.

Рин дремал, измученный бесконечной тишиной, тьмой и одиночеством, как до чуткого слуха вдруг донёсся шорох чьей-то поступи. Он приоткрыл глаза и с удивлением увидел в магическом свете фигуру Манкара Каморана. Эльф открыл дверь камеры, лишь прикоснувшись к замку, который тут же расщёлкнулся под влиянием могущественного колдовства. Мастер «Мифического Рассвета» прошёл внутрь.

— Ты читал комментарии, которые я дал “Мистериуму Заркса”? — спросил он по–прежнему уравновешенным, бесцветным голосом. Аэрин не предоставил однозначного ответа, но, похоже, очень убедительно моргнул. Манкару этого хватило, и он продолжил: — Тогда тебе известно, что я никогда никому не желал зла? Я хочу привести людей к истине, которую познал сам благодаря благосклонности Мерунеса Дагона.

Аэрин не поднимался с пола, и босмер вдруг тоже опустился на холодный острый камень пещеры. Их глаза оказались напротив, и Аэрин неожиданно подметил, что во взгляде даэдрического чародея таится необъяснимая всепоглощающая тоска.

— Когда-то я был очень похож на тебя. Отринутый целым миром. Рождённый под крыльями огненных вод в бесконечной тьме среди напуганных людей, чьи сердца полнились отчаяньем и злобой. Мой отец был убит в момент моего прихода в Мундус. Мать, измученная войной, родов не пережила. Не сомневаюсь, что меня бы умертвили во младенчестве, если бы один из разведчиков валенвудской армии не оказался там. Зная, чей я сын, он забрал меня. Тебе известно, кем был мой отец?

Аэрин неуверенно кивнул.

— Всё молчишь? Если выбираешь роль слушателя, я не против. — Голос Манкара был мягким и добрым, так родители говорили с обиженным капризным ребёнком. — Мой отец должен был стать королём Фалинести, а после занять и Рубиновы Трон. Но его предали, лишив того, что по праву крови принадлежало ему. Меня же растили во лжи. Вот только кровь не обманешь. Я знаю, кем был мой отец и кто я.

— Твой отец был узурпатором. — Это стало первым, что Аэрин сказал ему.

Манкар снисходительно улыбнулся, снял с шеи Амулет Королей и, покачав им перед носом Латиуса, насмешливо переспросил:

— Узурпатором, правда?

— Так чего ты в итоге хочешь? Захватить власть?

— Смертные думают, что, получив власть, они получат наивысшее благо этого мира, но мне ведомо, что это такой же обман, как и вся остальная жизнь. Пожалуй, я бы даже назвал власть наивысшей из иллюзий. Я давно освободился от этих цепей, мне не нужна ни месть, ни власть, ни слава… У меня есть свобода, и я хочу, чтобы другие тоже её познали. Но… неужели людям нравится быть рабами?

— Людям не нравятся сделки с даэдра.

— Этот страх оправдан, пока мы являемся пленниками Мундуса. Ты борешься за Империю, называешь её своим домом, и мне понятно, что ты боишься потерять его, как и многие. Но если нас здесь уже не будет, пришествие Мерунеса Дагона воспримется как неважная суета. Ты ведь не задумываешься о муравьиной возне под ногами?

— Ты называешь Дагона муравьём?

Манкар усмехнулся.

— Легионерская выправка лишила тебя гибкости ума, Аэрин. Когда мы вырвемся за пределы Аурбиса и перейдём в нулевые суммы, дела Аэдра и Даэдра уже не будут нас волновать. Это их мир, пусть делят его, как им заблагорассудится.

— Тебе не кажется подозрительным, что Мерунес Дагон даёт тебе власть превыше собственной?

Эльф покачал головой.

— Это не власть, это свобода. Даэдрические Принцы — существа, отличные от нас. Для него Ну–Мантия недостижима, вот он и отдаёт её нам. Но люди почему–то не хотят брать.

— А я скажу тебе почему. — Аэрин немного подался вперёд. — У тебя есть хоть что-то, что тебе дорого? Твои дети? Ты их любишь или они просто очередной расходный материал?

— Ты заблуждаешься на мой счёт, если думаешь, что я лишён обычных чувств и привязанностей. Рума и Равен — мои творения, но я не отношусь к ним как к неживым созданиям.

— Тогда почему ты никак не поймёшь, что для всех остальных точно так же важно и дорого то, что они создали? Людям не нужна твоя свобода, бессмертие, бескрайние просторы вселенной или что ты там ещё обещаешь? Люди хотят жить в домах, которые построили сами, и растить детей, которых зачали в любви и родили в муках. Это им дорого. И за это они будут сражаться до последнего вздоха.

Каморан кивнул, принимая такую точку зрения, однако докладчик показался ему не слишком надёжным.

— Тогда почему у тебя нет ни дома, ни жены с толпой детишек? — Аэрин поддался слабости и на мгновение отвёл взгляд в сторону, что не утаилось от пристального внимания Манкара. — Ты не нужен этому миру, Аэрин, это я и пытаюсь объяснить тебе. Как не нужен ему я. Поверь мне, потому что я уже через всё это прошёл. Я знаю о невыносимом одиночестве, о терзающем чувстве бесполезности, неважности для других. Я рос в семье, где меня считали сыном врага. Дети Кальтоса меня сторонились. Сам он не окружал меня любовью и заботой, за что его нельзя винить. Что бы я ни делал, как бы ни выбивался из сил, чтобы мой вклад в устройство этого мира был ценен, никто не придавал этому значения. Не отрицай, Рин. Не отрицай. Мы с тобой похожи.

Аэрин мог по привычке с упрямой злобой ответить, что ничем они не похожи и что ему абсолютно неважно, заметят его старания или нет. Только почему-то промолчал. Была ли виной этому усталость или были иные причины, он не знал.

Слова Каморана про дом и семью вцепились в сердце когтями и до сих пор не отпускали. С этим дэйдров босмер попал в цель. Разве Аэрин был хоть кому-то по-настоящему нужен? Ларе? Она, в общем-то, прекрасно справлялась без него, а десятки крепких красивых мужчин, служивших в легионе, не приближались к ней только потому, что она была сестрой капитана Латиуса. Хотя он никогда особенно не был против того, чтобы Лара нашла своё счастье с кем–то из воинов, Империю защищали достойные люди. Иветте? Смех и только. Она любила Рина почти как родного брата, но если бы с ним действительно что–то случилось, Иви поплакала бы пару дней, а потом забыла, увлечённая ежедневными заботами, мужем, детьми, работой. Кроме неё он никого не мог по-настоящему назвать своим другом. У него было много хороших знакомых, верных товарищей, но…

А с женщинами ему никогда не везло. Он вечно выбирал не тех.

— Так присоединяйся ко мне, — настойчиво предложил Манкар. — Твоё место здесь, со мной. Ты неслучайно был втянут во все эти события, неслучайно оказался здесь. “Мистериум Заркса” привёл тебя сюда, ты следовал за его зовом. Может, всё это время ты слышал его зов из Обливиона, но не понимал, что именно это было. Я многое узнал о тебе, и мне кажется, что в твоей судьбе изначально всё было предрешено. В тот самый день, когда пришли чужаки и сожгли твою деревню. Именно это событие толкнуло тебя на тропу, что в конечном итоге привела сюда. Ко мне.

Могла ли быть в этих словах хоть какая-то доля истины? Могла. В тот злосчастный день шайка коловианских грабителей ворвалась в тихое местечко, где жили Аэрин с матерью и сестрой, Иветта с родителями и ещё три двора. Четверо, включая мать Рина и Лары тогда погибли, и жертв было бы больше, не появись отряд имперских легионеров под предводительством сильного и храброго капитана, на которого с тех пор Аэрин так хотел быть похожим. Поступив на службу, Рин интересовался: тому человеку, коловианскому военачальнику Данкару, были переданы в командование гарнизоны восточного Хаммерфелла, а обращаться к нему теперь следовало не как к капитану, а как к генералу.

С того момента всё и началось. Если бы не встреча с генералом Данкаром, Аэрин не стал бы солдатом и не влюбился бы до умопомрачения в невероятной красоты девушку с той же фамилией. Если бы он тогда хоть немного думал головой, а не чем-то другим, не угодил бы в тюрьму, а не угоди он в тюрьму — не стал бы свидетелем убийства императора, не получил бы Амулет Королей, не пошёл бы в Кватч, не попал бы в Обливион. И ему хотелось задать вопрос, который когда–то задавала Иветта: а почему именно ты, Аэрин? В легионе полно других людей, куда более опытных, способных противостоять противникам. И это только в легионе. Ещё есть Клинки. Но из тысячи тысяч проживающих в Тамриэле людей, эльфов и иных разумных существ эта доля выпала на плечи Аэрина Латиуса — ничем не примечательного человека, не самого выдающегося воина и уж точно далеко не самого умного мужчину. Так может… 

Аэрин поднял голову и снова встретился взглядом с Манкаром Камораном. Тот смотрел решительно и непреклонно.

— Так может ты всё-таки выберешь правильную сторону?

…так может именно потому эта ноша и легла на него — на человека, которому нечего терять?

— Выберу, — ответил Рин. — Но не тебя.

— Жаль. — Манкар поднялся с пола, посмотрел сверху, но и теперь в его глазах не было злости или раздражения, только ещё большая печаль. — Действительно жаль, Аэрин.

Эльф развернулся и направился к двери. Аэрин успел спросить:

— Можно мне поговорить со священником? С тем аргонианином?

Манкар на секунду замер, задумавшись, потом коротко кивнул. В Имперском Легионе к приговорённым к смерти тоже приводили священников.

На этот раз Аэрину не пришлось ждать долго. Всего через несколько минут тоннель пещеры опять озарился светом, но не магическим — обычным беспокойным мерцанием факела. И шли к нему двое судя по беспорядочному стуку шагов. Одним из них был дагонит в такой же, как у всех, крашеной шерстяной робе, с капюшоном на голове и блестящим навершием кинжала за поясом. Второй — ящер в рваной рубахе. Культист снял замок, толкнул аргонианина внутрь и сразу же закрыл за ним.

— У вас мало времени, — предупредил он, после чего, не добавив больше ни слова, ушёл.

Аргонианин, которого держали в этих пещерах намного дольше Аэрина, не устоял на ногах, распластался на скользком от сырости камне, и Рин подошёл к нему, чтобы помочь подняться. Посмотрев на него и узнав, священник невесело усмехнулся.

— Лучше бы ты меня тогда убил, потому что теперь ни одному из нас не выжить.

Аэрин не стал на это отвечать. Он без боя сдаваться не собирался.

— Ты священник из Храма Единого? — спросил он, и аргонианин удручённо кивнул. — Они что, похитили тебя? Надо же, а в легионе решили, что ты примкнул к ним.

— Я?! Я никогда бы! Ни за что.

— Тогда могу я… могу я искать у тебя наставления?

Джилиус обречённо вздохнул, но отказать не посмел.

— Девятеро испытывают и мою веру.

— И все же ты держишься. И за столько дней не поддался на провокации даэдропоклонников, не начал молить о пощаде, не испугался, когда лежал связанным у ног Мерунеса Дагона и когда я…

— Я знал, что ты меня не убьёшь. Видел это в твоих глазах.

— Потому мне и было важно поговорить с тобой.

Аэрин сел на уже привычное место у стены. Аргонианин остался стоять.

— Кто ты?

— Аэрин. Капитан Имперского Легиона.

— Не ты ли тот капитан…

— Я, — подтвердил Рин, зная, что священник хочет спросить его об обвинении в пособничестве Тёмному Братству и обо всех вытекающих из этого последствиях. Ящер с сомнением зашипел. Видимо, о капитане Латиусе он слышал достаточно, чтобы не испытывать к нему никакой симпатии.

— О чём ты хотел спросить меня?

Аэрин не знал, какие слова нужны для того, чтобы описать охватывающие душу сомнения. Он сказал первое, что пришло на ум:

— Я много чего видел и много где был, даже в самом Обливионе. Но теперь… мне страшно.

Джилиус не увидел в таком признании ничего удивительного.

— И мне тоже. Мы пленники безумных дагонопоклонников, и нас убьют, чтобы вознести ему хвалу. Бояться в такой ситуации совершенно нормально.

Аэрин замотал головой.

— Мне не поэтому страшно. Может, я просто устал, может, схожу с ума, но… я чувствую что-то в этом месте. С того самого момента, как я пришёл сюда, меня не покидает ощущение, будто кто-то или что-то овладело моими мыслями и сердцем. Эта тревога, это тянущая липкая боль где-то в груди… я не уверен, что мне хочется противостоять этому.

Аргонианин медленно моргнул, его большие глаза закрылись полупрозрачным вертикальным веком, и этот мимолётный миг ожидания ответа показался Аэрину целой вечностью. Служитель Девяти Богов не осмелился давать очевидных объяснений. Он осторожно спросил:

— Правильно ли я понял, что ты хочешь присоединиться к их культу?

— Нет. То есть… я не хочу служить Дагону и быть таким же, как эта обезумевшая толпа фанатиков. Просто у меня такое ощущение, будто тут я на своём месте.

По пещерам Арриуса вдруг прокатилась волна медного звона. Кто-то ударил в гонг.

— Да, ты на своём месте, — неожиданно подтвердил Джилиус. — Ты пришёл сюда с важным поручением от своего командира, и ты всеми силами пытаешься его выполнить, даже сейчас, находясь в заточении. Здесь рождаются противоречия, которые так тебя терзают. Ты знаешь, что должен действовать, но твои руки связаны.

Аэрин уткнулся взглядом в пол.

— Хочешь сказать, что это лишь муки совести?

— Возможно. Или же это тёмная даэдрическая магия, которая искушает твоё сердце. Не поддавайся ей. Молись Девяти и не сворачивай со своего пути. Богам виднее, куда направлять тебя, и, пока ты взываешь к их заступничеству, этот путь верен. Отринь сомнения даже перед лицом смерти.

За стеной послышались шаги, лязг ключей, качающихся в руке дагонита. Аэрин лишь успел признательно кивнуть священнику в знак благодарности.

— Имперец. На выход.

Аэрин нехотя поднялся и спросил ящера напоследок:

— Сколько прошло времени с тех пор, как я пришёл сюда?

— На выход!

— Уже четвёртый день.

Рин вышел из пещеры, в которой был заточён, и активно закрутил головой, пытаясь понять, где находится, и запомнить путь, по которому его поведут. Вряд ли, конечно, ему пригодится это знание, но всё-таки.

Четыре дня. Обливион, где же они?..

— Руки!

Он уже начинал к этому привыкать. Вытянул руки, культист крепко связал запястья толстой верёвкой и толкнул в спину, приказывая пошевеливаться. Маршрут оказался не слишком замысловатым. Рина вывели в широкий тоннель, который он уже видел, когда пришёл сюда с Валериусом, и потащили к святилищу, где стояла статуя Дагона. Приближаясь, Латиус услышал ропот толпы. Он уже догадался, что сейчас будет.

Его провели мимо собравшихся дагонитов, заставили подняться на платформу, ту, с которой Каморан читал проповеди, где стоял алтарь и находилась плита для жертвоприношений. Манкар был здесь. Как и в прошлый раз, он замер перед раскрытой книгой, дьявольским «Мистериумом Заркса», но теперь ничего не читал, а терпеливо ждал, следя взглядом за Аэрином. Рума также присутствовала. В её глазах Аэрин видел только презрение и злорадство. Рядом с ней стоял мужчина в капюшоне. Он смотрел в пол, но Аэрин был почти уверен, что под этой широкой рясой и капюшоном скрывался Теодор Валериус.

Манкар обратился к нему в последний раз:

— Будь благоразумен, Аэрин. Это твой последний шанс передумать.

— Я не передумаю.

— Тогда я не хочу видеть это.

Он вдруг отвернулся, протянул руку дочери, и она сделала на его ладони небольшой разрез. Значит, в прошлый раз Аэрину не показалось. Кровь Манкара Каморана и правда засветилась в полутьме магическим сиянием, а затем эльф исчез в ослепительном ореоле портала.

Рума, не глядя, протянула кинжал Теодору и приказала:

— Приступай.

Аэрин хмыкнул.

— И часто вы тут режете связанных? Жалкая жертва для Принца Разрушения.

Эльфийка его терпеть не могла, и Аэрину хоть чем-то удавалось насладиться перед смертью. На её лице появились глубокие морщины из-за застывшей гримасы отвращения.

Теодор, сжимая кинжал, громко поддержал его:

— Это правда! Я не привык казнить невольников. Развяжите его и дайте мне доказать свою преданность Лорду Дагону в настоящем поединке.

Рума ненадолго задумалась, потом кивнула надзирателю, приведшему Аэрина, и, развернувшись с видом, что происходящее ей безразлично, спустилась вниз. Дагонит развязал путы.

— Вот потеха-то будет, — буркнул он и тоже удалился.

Члены «Мифического Рассвета» действительно предвкушали веселье, равного которому у них тут никогда не было. Стравить двух легионеров, чтобы один зарезал другого, а потом прикончить выжившего — развлечение, достойное Мерунеса Дагона.

Теодор медленно стащил капюшон на затылок, крепче сжал оружие и на выпаде широко ударил. Это было предсказуемое размашистое движение, поэтому Аэрин без труда уклонился, но за первой пробной атакой последовала новая, теперь куда более быстрая и точная. Тео выставил вперёд ногу, развернулся вполоборота, нанёс стремительный укол. Реакция Аэрина не подвела, он перехватил руку, останавливая кинжал, ударил правой, только чтобы отвлечь, и в этот же момент повёл лезвие вниз. Теодор вовремя успел сделать шаг назад, чтобы остриё не пробило ему артерию на бедре.

Они посмотрели друг на друга. Теодор будто задал немой вопрос, Рин одним взглядом извинился: увлёкся.

Но после этого и Валериус разошёлся не на шутку. От оттолкнул соперника, отпрянул сам и тут же рывком подался вперёд, ловко уворачиваясь от любых попыток остановить его. Он поднырнул под нацеленным в грудь кулаком, оказался сзади, не глядя ударил на развороте, грозя вонзить кинжал Аэрину в спину. Латиус едва успел отбиться. Они снова оказались достаточно близко, он попытался пнуть Теодора ногой, но тот был намного более пронырливым в рукопашной схватке — увернулся и на этот раз.

Левую руку вдруг обожгло зудящей болью. Аэрин не успел заметить, как парящий в руке Теодора кинжал оказался рядом и вскользь прошёл по плечу. Сейчас уже Рин с недоумением смотрел на товарища, но Теодор лишь надменно усмехнулся.

И в этот момент Аэрин начал думать, что этот поединок — не просто представление, предназначенное для того, чтобы потянуть время. К Валериусу тоже приходила Рума или сам Манкар Каморан, они проповедовали ему о свободе, зазывали к ним. Мог ли он поддаться? Рин не отрицал, что слова Каморанов имели необъяснимую притягательную силу. Он и сам с трудом удерживал себя от искушения оставить всё позади и сделать неправильный выбор.

Поэтому — мог.

Рин перестал обороняться и сам пошёл в наступление, решив, что пора выложиться на полную. Он почти не обращал внимания на остро заточенное белое лезвие, уже покрывшееся кровью, и контролировал его только краем глаза, успевая предотвращать возможность нанести им удар. После нескольких неудачных попыток ранить Латиуса, Теодор тоже всерьёз разозлился.

Он бросился вперёд, будто разъярённый вепрь, пригнулся, сшиб Латиуса с ног. Они оба повалились на растрескавшиеся плиты алтарного возвышения, ещё немного — свалятся кубарем по ступеням, рискуя переломать кости. Левой Теодор ударил по рёбрам, правая уже взмыла ввысь, чтобы обрушиться со стремительной смертоносной мощью. Рин обеими руками схватил его за запястье, останавливая. Тогда Валериус собрался ударить кулаком в челюсть, Аэрину пришлось отпустить одну руку, чтобы защититься, и он сразу же почувствовал, как дрожат напряжённые мышцы в левой. Сил остановить падающий на него кинжал, не было.

Вдруг на лицо брызнула вязкая горячая кровь, Теодор закричал от боли, кинжал с грохотом упал на пол. Стрела!

Забыв про схватку, Латиус скинул с себя Тео, которому далеко не сразу удалось опомниться, быстро осмотрелся. Ещё одна стрела вонзилась в кого-то из дагонитов, увлечённых разворачивающимся перед ними зрелищем, за ней последовала другая. На ведущей в святилище лестнице стояли вооружённые люди в кольчугах и шлемах, лучники заняли самые удобные позиции сверху, другие, в чьих руках блестели длинные мечи и железные окантовки щитов, уже торопились вниз.

Мимо Аэрина просвистела очередная стрела, пущенная в Теодора. К счастью, в цель не попала.

— Нет!

Латиус вскочил на ноги, раскинул руки, заслоняя товарища и показывая этим, что в него нельзя целиться, и крикнул Теодору:

— Скинь свою проклятую робу, пока тебя не нашпиговали стрелами!

Валериус со стонами возился за спиной, выполняя приказ. Управляться с пробитой насквозь рукой было непросто.

Убедившись, что в них больше не стреляют, Рин подобрал кинжал, быстро спустился в зал и, схватив ближайшего к себе дагонита, одним точным ударом отправил его в Обливион. Он уже заметил, что не все здесь владели той магией, которая одаривает чародея литой бронёй и даэдрическим оружием, и выбирал себе именно такие цели. Эти культисты не были воинами, они не пытались сопротивляться, спасались в ужасе, и, когда первая волна эмоций, вызванных внезапным появлением чейдинхольских стражников, спала, Аэрин начал приходить в себя. Он успел убить троих, после чего кинжал остановился перед лицом напуганной женщины. Это была та, которая приносила ему еду в темницу.

Аэрин опустил оружие и разжал пальцы на багряной робе. Женщина не побежала, но ему уже не было до неё никакого дела. Он развернулся к залу и осмотрелся, подыскивая себе более подходящего противника.

И заметил мага, к которому никто не мог подобраться. Высокий рост, изящная фигура, блестящие каштановые локоны, растрепавшиеся в бою. Даже в полумраке трепещущих факелов Аэрин сразу её узнал.

Рума заметила, как он приближается. Она стремительно развернулась, выбросила руку в его сторону, и с тонких пальцев сорвался разряд электричества, с треском рассекающий воздух. Уйти с пути столь широкой волны грозового потока не представлялось возможным, поэтому Рин припал к земле, и опасное заклинание, пролетев над головой, врезалось в стену. Аэрин тут же вскочил и снова бросился к эльфийке. Она надменно хмыкнула, разочарованная тем, что от надоевшего легионера не удалось избавиться без лишней мороки.

Вторая магическая атака оказалась слабее. Кем бы ни была дочь Каморана, созданным из его плоти атронахом, полудаэдра или ещё какой тварью, она уставала, как и все боевые маги. На этот раз Рин избежал молнии, развернувшись боком и пропустив её мимо. С каждым шагом он был всё ближе к эльфийке, и это заставляло её нервничать.

Понимая, что прежде ему не раз доводилось иметь дело со стихийными заклинаниями, Рума перестала понапрасну швыряться молниями и собрала последние силы для куда более страшного колдовства. Не отрывая взгляда от Латиуса, она прошептала что-то на даэдрике, и он вдруг ощутил невыносимую жгучую боль в груди. Перед глазами всё поплыло и задвоилось, в ушах зашумело, а ещё через два шага он почувствовал, как по лицу заскользили тонкие струйки крови — из глаз или носа. Чародейка вцепилась своей магией в его сердце и сжимала, пытаясь раздавить, лишая жизненных сил и победно улыбаясь, зная, что против такой магии Аэрин уже бессилен.

Однако она не учла его упорства и того, как сильно он был на неё зол. Не обращая внимания на собственное состояние, Рин продолжал идти к ней и наконец оказался так близко, что изловчился схватить за руку и потянуть к себе. Рума возмущённо вскрикнула, попыталась вырваться, но Рин уже схватил её вторую руку и на секунду почувствовал, что ему становится лучше. Вряд ли она ослабила заклинание, просто удовлетворение оттого, что ему удалось-таки добраться до неё и заставить его бояться, было сильнее.

Он развернул её, свёл острые девичьи локти за спиной и прижал к стене, не позволяя вырваться. У него не было ничего, чем можно было бы связать её руки, и он оглянулся. В этот момент голова закружилась ещё больше.

Поняв, что он отвлёкся, эльфийка высвободилась, оттолкнула его, призвала себе на помощь даэдрический кинжал, выхватив оружие из самого Обливиона. Аэрину с трудом удалось устоять на ногах, но увернуться от жестокого удара он бы уже не сумел.

Перед глазами появилось окровавленное остриё меча, пронзившего бордовую робу с золотым узором. Рума не закричала, только судорожно вдохнула, и её тело вдруг легко упало на пол к ногам Аэрина. Уродливый кинжал исчез из её руки, магия, терзающая Аэрина медленной пыткой, развеялась, позволив ему протереть глаза от крови и понять, в чём дело. Теодор успел где-то обзавестись мечом и вовремя пришёл на помощь. С оружием он прекрасно управлялся и левой рукой.

Аэрин сухо поблагодарил его, но сам смотрел на Руму и с непонятными для себя чувствами думал, что не желал ей смерти. А ещё почему-то о том, что для Манкара Каморана станет тяжёлой ношей смерть обоих его детей.

Странные мысли вовремя сменились пониманием, что меч Валериус подобрал с трупа убитого стражника Чейдинхола. Звуки битвы понемногу стихали. Аэрин окинул святилище уставшим взглядом, понял, что пол усеян телами дагонитов и в живых уже никого не осталось. К нему приближался один из воинов.

— Капитан Латиус? — Рин кивнул. — Сэр, всё в порядке?

Он не был в этом уверен, но на всякий случай ответил утвердительно.

— Вы вовремя, — с облегчением сказал Теодор. — Многих потеряли?

— Двоих, — тяжело отозвался командующий.

— Да упокоит Аркей их души…

— Некоторые ранены, но жить будут. А тут теперь что?

Чейдинхольский стражник и Валериус разом посмотрели на Аэрина. Следовало принять решение.

Однако он не торопился с ответом. Медленно поднялся к алтарю, посмотрел на раскрытую книгу, написанную, если верить Манкару Каморану, лично Мерунесом Дагоном. Оставлять её здесь было нельзя. Везти в Имперский Город — слишком опасно. Аэрин до сих пор не простил себе того легкомыслия, с которым отдал Иветте сигильский камень, добытый в Обливионе, и «Комментарии». Теперь он уже очень хорошо знал, насколько опасна может быть даэдрическая магия.

Он посмотрел на командующего стражей Чейдинхола и неуверенно обратился:

— Капитан…

— Гаррус, сэр, — представился тот.

— Гаррус, выдели нескольких человек для сопровождения повозки в столицу. Валериус, ты вернёшься. Возьмёшь её, — он указал в сторону Румы, — передашь Велдону, он будет счастлив. Также захватишь того аргонианина, священника, вернёшь домой. Потом доложишь Транквиллу, дальше пусть он решает. Здесь ничего не трогайте, Имперский Легион захочет тут всё внимательно осмотреть. Убитых культистов сложите где-нибудь в одном месте и выставите здесь караул на случай, если ещё кто-то объявится.

Валериус наконец нашёл возможность его прервать.

— Объясни-ка мне одну вещь, Рин. Ты возвращаться не собираешься?

Он покачал головой.

— Нет. Скажешь генералу, что я забрал “Мистериум Заркса”, чтобы отнести Клинкам.

Теодор перевёл тревожный взгляд на книгу.

— Уверен? Я думаю, лучше нам к ней не прикасаться.

— Ты видел, что у Каморана Амулет Королей! Он сбежал через портал, где его искать и как остановить, мы не знаем, а время на исходе! — Начав говорить слишком эмоционально, к концу фразы Аэрин поник. Только сейчас к нему пришло настоящее понимание того, что у Каморана есть всё для воплощения своего плана. Зажечь Драконьи Огни без Амулета невозможно, а без них ничто не мешает Мерунесу Дагону прийти в мир смертных. Это может произойти в любой момент, а люди к этому совершенно не готовы.

— Ладно, Латиус, не кипятись, — спокойно отозвался Теодор. — Мы тут всё сделаем. Но ты хотя бы возьми с собой кого-то ещё.

Аэрин снова взглянул на книгу и неожиданно вспомнил: «Слабые будут отсеяны, робкие будут повержены, сильные…»

— Нет, — решительно оказался он. — “Мистериум Заркса” — это моя ноша.

Он поднял с пола робу, которую Теодор в спешке сбросил, когда подоспели стражники, медленно приблизился к книге и, захлопнув, накрыл её шерстяной тканью.

…будут, трепеща, лежать у ног моих и молить о прощении.