Лев Дмитриевич осуждающе проводил взглядом спину Георгия Аристова, косясь на Пифагора. У того раскраснелись глаза и было видно, что юнец находится на грани нервного припадка. Неужели то дело лишь в высокой эмпатии, в том, что один рассказ смог пронзить его юную душу? Дамантов-младший пусть и был большесердечный, но вряд ли способный осознать быстро, сквозь общее тугодумие, сообщенное “пропала мама”, уж тем более от того заплакать.
— Я тебе что говорил, Пифагор? — сурово произнес Лев ДмитВиевич, холодными глазами очерчивая тощенький скелет сына.
— О-отец, я думал это Вы. Вы же позвонили мне, сказали встретить, а его рацировали не пускать… Да что ему вообще здесь делать? Я забыл посмотреть в глазок, и он ворвался.
— Пифагор, сколько тебе лет?
— Двадцать два. — понурил он голову, почесывая кончик носа и внимательно глядя в пол.
— Скажи мне, какого же черта ты в этом возрасте не научился спрашивать “кто там”? Ни о чем попросить нельзя, каждый раз одно и тоже. Это же умудриться надо! А скажи я тебе его впустить обязательно, то ты бы прогнал его метлой. — Пифа отрицательно поджал губы, но отца было уже не переубедить тот зловеще махнул рукой и Пифагор был вынужден исчезнуть из дома, вынести мусор. В кармане у него лежал номер Георгия, и очевидно было, что нужно тот выучить, дабы никогда-никогда с него не брать трубку. Пифа не хотел огорчать свою семью, и пусть Гоша тоже ей являлся, пусть совсем далекой и не кровной, выбор очевиден. С другой стороны, Аристову так тяжело сейчас… Неужели Пифа может оставить его с таким горем? У Георгия была только мама, где он найдет деньги и на что будет жить? Карл Иванович вряд ли даже копейку даст.
В таких терзаниях Пифагор провел ближайшие несколько часов — он настолько задумался, что не заметил сразу, подя мыть руки, окровавленную рубашку. Мягко говоря окровавленную — крови было так много, что местами она побагровела и ссохлась.
— И как ее стирать? — выразил свое возмущение Пифагор, и вытерев руки полотенцем, пришел к выводу. что лучше ту просто выкинуть. Неужели папа поранился? Это может объяснить причину его столь раннего возвращения. Пифа был местами и умен, все таки он учился в медицинском на бюджете и даже имел стипендию, а потому в стрессовых ситуациях он мог иногда размышлять, делая вывод, что лучше не спрашивать, даже заслышав подозрительный диалог отца по телефону (или с самим собой).
— Приперся-приперся. Не зря поехал. Пифа впустил, урод малолетний, зачем родили, даже маткапитал того не стоил, дырка от бублика, даже мамка от него отказалась и не зря! Да я успел, успел. Выгнали мы этого дурченка. Вы лучше возвращайтесь пораньше, как все сделаете, а то не комильфо, еще напишет, — Лев Дмитриевич подозрительно замолчал, а бедный Пифагор утер две большие противные слезы — Пифа где? Ой, да в ванне… рубашку? Да не кричите! С ней, что сделаешь? Не выкидывать же. Давайте без скандала, ну куда Вам? Ну не в ночь же. Ну достану-достану.
Затем послышались шаги, и Пифу буквально из ванны выковыряли, очень требовательным стуком.
— Что ты не спишь еще?
— Да я так.
— Бегом. — твердо произнес Лев Дмитриевич, щёлкая костяшками пальцев.
На утро та рубашка уже исчезла, а завтраком появился рассерженный вздернутый Карл Иванович.
— Ну-с, Пифчик, — сладко пропел Карл Иванович, подливая юноше чай — Зачем к тебе приезжал Гошенька?
— Он сказал, что Светлана Федоровна пропала. — доверчиво сообщил Пифагор.
— Ах, правда? В деревне связь такая плохая, вот зачем он мне звонил. — на лице Аристова-старшего прошла печаль, и он, поставив чайничек на место, поправил себе черные усы. Одетый по-домашнему, он выглядел совсем невинным и повода не верить, искать в нем лукавства просто не было. Пифа верил ему больше, чем родному отцу и, как он считал, не зря. Карл Иванович был добрый, всегда мог утешить, пусть иногда и слишком остро шутил в адрес бедного пасынка… пасынка, потому что растил его столько лет. Этого, пожалуй, достаточно — Мне Лев Дмитриевич сообщил, что ты, мое золотце, собирался с ним прогуляться. Вы друзья?
— Он соврал!
— Ах, зачем же ему врать, мальчик мой? Может ты все не так понял? Большие академические нагрузки, у тебя опять могло помутиться сознание? — от недосыпа, у Пифушки, часто случались галлюцинации самой разной реалистичности, но очень большой популярности среди его сотоварищей. Один раз ему и вовсе померещилась голова в холодильнике, а вчера быть может и та рубаха.
— Может быть. — устало проговорил мальчик, посматривая куда-то в бок. Ему было стыдно. Вдруг они правда… друзья.
— Действительно может, — вдруг на лице Карла Ивановича появилась сладкая, как чай в белой чашке, улыбка — Слушай, дорогой мой, зайди к нему, расспроси обо всем. Ему сейчас нужна поддержка. Денег я ему, пообещай, переведу. Я думаю, что Светочка… загуляла. Или ещё что-нибудь такое, но вот это ты ему лучше не сказывай! Ещё обидится.
— Но у меня! — дел у Пифы было, что называется, “во”, но это “во” оборвали резким хлопком в ладоши.
— Пифа, не будь таким эгоистом!
Пифа не будь! Пифа не есть! Пифа покорно подчинился, нервно сглатывая о думая о скором зачёте по гистологии, к которому он, исходя последних событий, совершенно будет не готов.
Кто вообще этот Гоша такой и почему Пифчик должен тратить на него свое время? Ах, какой он жестокий, и правда эгоист. Нужно, нет, это обязательно, помочь.
Дамантов-младший звонил Гоше прямо при Карл Ивановиче и под диктовку выражал свои соболезнования, извинялся за вчерашний неприятный прием и старательно навязывался «зайти», вовсе того не желая.
Безвольно вздыхая Пифагор оказался на пороге чужой маленькой квартиры, недостойной описания и зримой каждым человеком хоть раз в жизни. Чистенько, опрятно, пусть и нужен косметический ремонт, особенно побитому Георгию. Нет, у него не было синяков на лице и шеи, не было никаких предметов битвы, но одно было ясно — сражение он проиграл. Карие глаза его говорили об этом нарочито откровенно, и только один вопрос мог появиться при анализе сего образа — а какова война, с кем он ее ведёт? Со своими бессмысленными подозрениями?
— Гоша, — без тени заикания, зато с примесью стыда и смущения произнес Дамантов, переминаясь с ноги на ногу — Привет!
Гоша посмотрел на Пифу, как на полного идиота. Ну в зачем он пришел? В руках держа пакет с “передачкой”, ибо все это напоминало тюремное заключение до боли откровенно. Гоша обежал все что только мог, а покинуть дом по неуважительной причине было выше всех его моральных принципов. Как он мог бы? Если мама вернется, если она ранена, если… Может ее просто обокрали. Он даже написал во всякие паблики города, ну куда такое пишут, нашел пару активистов согласившихся ему помочь, позвонил в морги и распустил портрет маман по всем близлежащим социальным сетям.
— Проходи. — сухо ответил Георгий, мотая головой и убивая очередной приступ тревоги.
Пифагор, ровно как недавно Гошенька, прошел совсем по-хозяйски. Pазулся, задергал бледным носом и ласково начал расспрашивать:
— Ты завтракал?
— Не.
— Я тебе ну, пирожков принес?
Гоша побледнел.
— С чем?
— С курицей и луком.
— А где ты их?...
— С небес свалились, — добродушно хихикнул Дамантов-младший, выставляя гостинцы на маленький стол — Получил какие-нибудь вести? Карл Иваныч обещал, что скинет денег.
— Да, мне тоже он обещал, знал бы ты какой год подряд… Нихера он мне не скинет, да и не надо. Сам разберусь. — Гошенька брезгливо повертел пирожок в руке, а потом глубоко вздохнув кусил кусочек. Просто курица. Ему только сейчас взбрело в голову, что он ничего не съел с вчерашнего дня.
— Вкусно?
— Обычно.
— Я рад! — Пифочка заулыбался совсем невинно, а потом жалостливо взмахнул ресницами черными, углем будто помазанными — Ты в полицию писал?
— А че я им скажу? Знаешь, меня там не особо жалуют.
— Почему? — Гоша не был похож на бандита или еще какую криминальную штучку. Даже на наркомана не особо.
— Ну у меня история не очень приятная. Я в прошлом году за пикет отрабатывал… ты будто не знаешь, где живешь.
Пифа страшно возмутился.
— Я не могу обсуждать такие вопросы.
— Почему это?
— Потому что мне нельзя. — сильный аргумент, весомый. Не перебьешь. Гоша, впрочем, взяв уже второй пирожочек начал трезвее думать. Пифагор здесь, мог что-то видеть.
— Ты какой-то бледный, Пиф… Случилось чего?
— Ну, я встревожен твоей ситуацией, — Пифа не привык, что им интересуются — А еще я плохо сплю немного… Галлюцинации вернулись опять, придется опять комплекс препаратов менять.
— Это психиатричка, — цикнул Гоша — Галлюцинации?
— Мне вчера привиделась окровавленная рубашка в ванне. Я крови не боюсь, ты не подумай, но я не очень понял, что она там делает. — Гошу прямо таки что-то стрельнуло.
Он поднялся, и уверенно заглянул в голубенькие глаза будущего медика, который совсем не профессионально игнорировал очевидные детали.
— А ты уверен прям что тебе померещилось? Может кто-то из твоих поранился.
— Нет, ты что! Когда они бьются даже пальцем об угол они сразу меня во всем винят, а если уж режутся… Короче, мне показалось. Это просто невозможно. Крови было слишком много, с такой бы раной они бы просто, ни один, не смогли дойти до крыльца.
— Тебе еще чего не видилось? Ты не подумай, — слукавил Гоша — Я просто переживаю.
А Пифа был польщен, он даже засмущался, потому что о нем никто никогда не переживал.
— Зачем обо мне? У тебя беда серьезнее. Просто нагруженный график, вот голова и летит… Я пью таблетки, вроде лучше.
— А кто их тебе назначил?
— Папа. — скромно ответил Пифа.
— И часто они тебя лекарствами пичкают?
— Они доктора наук, Гоша! Медицинских. Чтобы им не пичкать, а мне им не верить? Моя проблема может перерасти в что-то очень серьезное и лишить меня работы в будущем, поэтому мы лечим ее втихушку.
Пифа может пришибленный не от рождения. Пифа может пришибленный от воли Льва Дмитриевича и Карла Ивановича.
— А что ты конкретно пьешь?
— А зачем тебе? — Пифагор задумчиво поджал губы, пошатываясь в сторону — То что я тебе назову ничего не даст — латынь сплошная.
— Пиф, я на юрфаке…
— Медицинская латынь совсем другая. — очевидно, что Гоша не добьется правды.
— Ну тебе помогает — это главное.
— Я тоже так думаю. Хотя, конечно, дело не только в том, чем Вы лечите, но и как Вы лечите. Для выздоровления всегда нужен режим, особенно в болезнях нервных.
— Они контролируют твой график, да? — догадался Гоша.
— В мое же благо, — Пифа пожал плечами и заметил пепельницу на столе — Ты что же куришь?
— Курю.
— Ну ты ведь…
— Пиф, мне сколько лет? Моей маме досадно, но не сильно.
— Меня б убили.
— Тебе с твоими болячками и правда не стоит. Как и столько пить. Может это алкоголь с контактировал неудачно?
Пифагор надул щеки и сложа руки за спину замолчал. Гоша пожалел о своей грубости, но извиниться ему в тот вечер не довелось.