Кудрявый юноша ревел над обезглавленным телом, как подбитый зверь. Там, где раньше смеялось и говорило, где крутились кудри и лучились любовью глаза, где морщины рисовали радость, волнение, удовольствие — там теперь багровела лужа на богато вышитой подушке.

Тело с обрубком шеи будто лишь притворялось Матвеем, было куклой, сделанной по его образцу. В нем не было ничего знакомого — наверное, потому, что ничего в нем не хотелось узнавать. Неподвижные руки — разве те самые, что гладили форзац с его детской каракулей? Родинка справа, под третьим ребром — разве не ее Лука целовал, расстегивая Матвею пояс?..

Окровавленная сабля — просто сталь, просто кровь. На красном лезвии — круглый и безжизненный блик от люстры.

Захар раздраженно отшвырнул саблю и двинулся к выходу. Всхлипы, недоуменный ропот и гул крови в ушах слились в монотонный шум. В горле першило от дыма.

На вечернем праздновании он так и не объявился. Кто-то его хватился, да мальца быстро образумили: не буянит со всеми — ну так и черт с ним, чего человека дергать…

Больше Захара никогда не видели.

Через несколько лет на большом городском рынке его серьга, браслет и кольцо случайно повстречались Вьюрку, пока тот блуждал между прилавками с украшениями в поисках подарка невесте.

— А это у вас откуда? — оторопевший, он неосознанно потянулся к знакомому серебряному набору.

Продавец возмущенно шлепнул его по пальцам и недружелюбно буркнул:

— Откуда надо.

Вьюрок не собирался сдаваться просто так, но ничего больше сказать не успел: подъехали стражники, схватили продавца под руки и увели, а товар стали ссыпать в мешки и себе в карманы. И всё приговаривали:

— Это ж сколько могил надо было раскопать, матерь божья…