С того самого раза о детях они больше не заговаривают.

После смущающего — даже при их близких отношениях — разговора Кэйя, окончательно успокоившись, сам неловко отстраняет Чжун Ли от себя, глубоко вдыхая и выдыхая напоследок.

— Спасибо, — говорит ещё раз, протирая двумя ладонями чуть покрасневшее лицо и взъерошивая волосы. — Извини, из-за Бенни и всей этой ситуации совсем расклеился, надо же… Ты занят ещё? — добавляет, когда Чжун Ли, тоже неловко как-то и будто бы чтобы занять внезапно опустевшие без Кэйи руки, возвращается к столу. — Может, к тебе, фильм посмотрим?

— Не занят.

Чжун Ли в общем-то врёт — на носу конец квартала и отчётов ещё валом, но с отчётами можно закончить и утром, а вот провести время с Кэйей совсем не лишнее. Особенно после внезапного его откровения и лёгкого срыва.

Он сгребает в аккуратную стопочку листы последнего отчёта и, с тихим вздохом захлопнув крышку макбука, закрывает кабинет. Поднимается с Кэйей в пентхаус на верхнем этаже, на ходу заказывая пару порций острой лапши в коробочках из ближайшей доставки. Дома первым делом отправляет Кэйю в душ и уже после, посвежевшему и переодевшемуся в домашнее, вручает ему пульт от телевизора с полным правом выбирать, что они сегодня будут смотреть, пока Чжун Ли сходит помыться сам.

Кэйя выбирает «Снежная слезам не верит».

— Для начала, — улыбается он чуть смущённо, пока на экране проигрывается реклама. — Настроение просто такое. Ты не против?

Чжун Ли не против, только бы Кэйя не чувствовал себя виноватым в том, в чём нет его вины — если что его психотерапевтка и вложила ему в голову за долгие годы их регулярных встреч, так это то, что нельзя стыдить себя и других за чувства и настроение.

— Этот хороший, — говорит он мягко, усаживаясь на диване рядом и аккуратно трепля Кэйю по волосам. — Давай смотреть.

К тому времени, когда приносят доставку, Кэйя успевает поплакать ещё раз — теперь уже над тяжкой судьбой героини, — успокоиться и сбегать к себе за бутылкой вина, пока Чжун Ли ходит встречать курьера.

Напиваться они не собираются — Кэйя клятвенно обещает «только по одному бокальчику за счастливое будущее» — но, видимо, это их судьба, потому что за первым бокалом идёт другой, «Снежная слезам не верит» сменяется какой-то новой снежнянской комедией, под которую в ход идёт третий бокал, и четвёртый, и…

Как-то оно само собой так получается — до поздней ночи они валяются на диване в обнимку, пьют вино и смотрят глупые комедии одну за одной.

Кэйя лениво таскает лапшу у Чжун Ли, быстро доев свою, шутливо толкает его в бок, когда тот пытается отталкивать его руку, заливисто смеётся, в шутку пытаясь говорить на всеобщем со снежнянским акцентом, а потом так и засыпает — раскрасневшийся от вина и смеха, полулёжа у Чжун Ли на груди и пуская слюни на его пижамную рубашку.

Тёплый, живой и умиротворённо пахнущий летним дождём.

Чжун Ли гладит его по спине — сквозь мягкую ткань лёгкой футболки отчётливо проступают острые лопатки и позвонки, — и сам засыпает следом: с глупыми мыслями о безусловной любви и почему-то о том, что он желал бы такой любви для Кэйи.

А утром их привычная жизнь продолжается.

Кэйя, немного помятый, но ни капли не страдающий от похмелья, забирает костюм и уходит к себе — у него вроде как сегодня несколько встреч по грядущим сериалам и обновление важного контракта, — пока Чжун Ли, тщетно пытающийся запить головную боль минералкой и смыть душем, собирается в офис.

Конец квартала в Моракс-ГРУП сам по себе вещь не самая приятная, а тут ещё и голова.

К обеду Чжун Ли успевает сгонять секретаря-бету за кофе раз десять, но это тоже мало помогает — всё-таки устойчивость к алкоголю у него откровенно отвратительная, зачем только соглашается каждый раз пить с Кэйей? — и до самого конца рабочего дня он радует подчинённых и нескольких партнёров, пожелавших посетить его сегодня, хмурым выражением лица, чем и тех, и других порядком пугает.

Что ж, вкупе с изрядно давящей его доминантной аурой и репутацией жёсткого, принципиального человека, это, должно быть, действительно выглядит страшновато.

Настолько, что когда он выходит из переговорного зала ближе к вечеру, в сторону от него шарахается молоденький охранник-альфа.

— Chyort bozhe! — вскрикивает он, отшатываясь в сторону от открывшейся перед ним двери, и Чжун Ли, застывший на пороге, ловит странные флешбеки их с Кэйей вечера снежнянского кино — у парнишки даже не акцент, идеальное произношение носителя языка.

— Впредь будь внимательнее, — говорит он, делая шаг через порог, и рыжий альфёныш, вздрогнув как-будто всем телом и шокировано округлив глаза, в буквальном смысле отпрыгивает от него ещё дальше, тут же сгибаясь в вежливом поклоне.

— П-прошу прощения, г-господин президент Ли, — сбивчиво лепечет он, то ли постыдившись своей недавней несдержанности, то ли и правда испугавшись. В коридоре слабо, но отчётливо тянет солёным йодным запахом моря — тревожным и буквально кричащим об испуге — феромоном альфы, и Чжун Ли вздыхает.

Он, конечно, принципиальный и строгий, с собственными работниками в том числе, и с альфами, даже самыми слабенькими, всегда соблюдает предельно холодный нейтралитет на грани с враждебностью, но чтоб вот так кого-то доводить…

Глядя, как несчастный парнишка, не прекращая извиняться, отбивает ему поклоны, Чжун Ли принимает твёрдое намерение не пить больше с Кэйей в разгар рабочей недели.

— Прекрати, — говорит он, и запах сначала вспыхивает острее, а после как-то разом успокаивается, когда Чжун Ли в пару шагов оказывается рядом, опуская ладонь парню на плечо. — Я не ругаю тебя и не отчитываю. Прекрати извиняться. Просто будь осторожнее в будущем с тем, что перед кем говоришь и что делаешь.

— К-конечно! Спасибо, господин президент Ли, — голос парнишки всё ещё взволнованный, но он хотя бы уже не мямлит и не заикается, и даже поднимает на Чжун Ли взгляд неожиданно глубоких синих глаз.

«Они совсем как у Кэйи, — думает Чжун Ли, — только цвет чуть ярче и ресницы не такие пышные. Зато веснушек на щеках целое море».

Чжун Ли улыбается этим мыслям, впервые не натянуто за весь этот бесконечно долгий, утомительный день, в последний раз хлопает рыжика-охранника по плечу и наконец отправляется к лифтам.

И только там, стоя в кабинке и разглядывая в зеркале своё чуть посветлевшее лицо, понимает, почему парочка охранников-бет наградили его напоследок такими озадаченными, почти что полными священного ужаса взглядами.

Рыжий парнишка был альфой.

Он пах альфой.

Его феромон в какой-то момент едва не затопил собою весь узкий коридор.

Но Чжун Ли не сжался и не вздрогнул, как обычно. Не выпустил по старой уже привычке свой подавляющий феромон в превентивном защитном жесте. Не держался рядом с ним напряжённо и скованно, даже наоборот.

Чжун Ли с неверием уставился на свою ладонь, всё ещё хранящую тепло чужого плеча, с запоздалым удивлением осознавая.

Он боиться альф до дрожи, почти ненавидит, терпеть не может до накатывающей в их присутствии нервной тошноты на грани паники, но.

Сегодня рядом с ним был альфа, которого он не боялся.

Это добавляет в копилку недавних дум ещё размышлений, и даже то, что на выходе из лифта его поймал Кэйя и утащил опять смотреть кино — на этот раз уже к нему, — не избавляет от груза размышлений.

Глядя, как Кэйя, распластавшись на диване в немыслимой позе с ногами выше головы, хихикает над очередной шуткой с экрана, параллельно затягиваясь любимой электронкой со вкусом энергетика, Чжун Ли рассеянно поглаживает его ладонью по плечу, кивает на его шутки и думает…

Почему его не испугал этот молоденький рыжий альфа.

Почему Чжун Ли позволил себе дотронуться до него.

Почему запах его феромона — лёгкий флёр холодного моря, словно он на миг оказался не в коридоре своей компании, а где-то на берегу далёкого родного Ли Юэ в разгар февраля, — не показался ему противным.

Как и сам альфа — совсем ещё мальчик: рыжий, веснушчатый, с глубокими голубыми глазами и, наверняка, широкой и приятной улыбкой. И, может быть, таким же заразительным звонким смехом, как у Кэйи.

Кэйя рядом трётся об его ладонь уже щекой — сам не осознавая этого, кажется, потому что, не сумев уговорить выпить Чжун Ли, сам он от вина отказываться не стал, — и его феромон обволакивает комнату бесконтрольно запахом только что выпавшего летнего дождя.

Такой похожий на запах рыжего альфы. Или это его запах похож на Кэйю?

Может быть, поэтому Чжун Ли сегодня было спокойно рядом с ним? Потому что, живя с Кэйей под боком уже больше пяти лет, он привык — к влажной дождевой прохладе и тому, что она не причинит вреда.

А может быть…

Кэйя, засыпая, бубнит что-то неразборчиво и жмётся Чжун Ли к бедру, сбивая с мысли. Нужные идеи путаются и теряются окончательно в щемящей нежности, которая накатывает на Чжун Ли каждый раз, когда он видит, как во сне подвижные черты лица его друга расслабляются в умиротворении.

С рыжего альфы мысли плавно перескакивают на Кэйю. На его недавний вопрос.

«Разве ты не хотел бы того, кто любил бы тебя безусловно?»

Чжун Ли опять думает о детях и понимает, что не знает ответа пока. Что сам он, хоть и жил в полной многодетной семье, никогда не знал и не понимал, что такое эта самая безусловная любовь.

В его семье любили за достижения и за то, что он не мешал.

В семье Кэйи и того хуже — попав в два с небольшим из детдома в любящую на первый взгляд семью, он сперва оказался не у дел, когда супруги Рагнвиндры неожиданно и уже не надеясь даже обзавелись родным ребёнком; потом, после смерти приёмной матери, остался и вовсе почти забыт на попечении горничных — свою первую нормальную, как ему тогда казалось, любовь, он получил уже от сводного брата спустя годы, когда младший Рагнвиндр проявился альфой, а Кэйя омегой.

И эта же братская — блядская — любовь сломала его настолько, как не сломали в своё время Чжун Ли пренебрежение и требовательность его родителей.

Оба они научились заботиться о ком-то и отдавать кому-то своё тепло только спустя годы, и то Чжун Ли не слишком-то уверен, что научились они делать это правильно для простой дружбы.

То, что сейчас между ними, иногда подозрительно похоже на зависимость — друг от друга, от их объятий, касаний, запаха, просто от нахождения рядом, — настолько, что в какой-то момент быть партнёрами по бизнесу и друзьями для них обоих стало так мало, что Кэйя предложил перевести главные филиалы «BlackSun» и Моракс-ГРУП в один большой офис, а им двоим купить соседние пентхаусы на верхних этажах.

С тех пор они жили друг у друга попеременно.

Начиная с ночёвок после вечерних посиделок, когда на утро, с похмельем проснувшись в обнимку на общем диване, они расходились каждый в свою квартиру и спальню, и мало помалу доходя до той странной точки, в которой они застыли сейчас.

Когда в квартире у Кэйи полшкафа занимают любимые однотонные пиджаки Чжун Ли, на столике возле зеркала стоит флакон его любимых духов, а на кухне на самом видном месте шикарный сервиз для чайных церемоний.

Когда в холодильнике у Чжун Ли всегда полно свежих морепродуктов, от которых его самого выворачивает похлеще, чем от альфовских феромонов, но которые до сладкой дрожи обожает Кэйя.

Когда оба знают, что нравится друг другу, и умеют это готовить даже лучше, чем свою любимую еду.

Когда Кэйя по запаху уже может отличать все бесчисленные сорта чая у Чжун Ли на кухне, а Чжун Ли с закрытыми глазами может сказать, где именно в захламлённой до безобразия Кэйиной квартире валяются его любимые серьги.

Когда оба настолько тесно входят в жизнь друг друга, что даже их циклы со временем синхронизируются, что, безусловно, с одной стороны экономит неделю времени, чем если бы они поочерёдно заботились друг о друге, а с другой превращается в несколько дней если не бездновых мук, то хотя бы во что-то отдалённо похожее.

Впрочем, никто не жалуется, потому что их близость и дружба после этого с каждым разом только сильнее.

Потому что невозможно не привязаться, когда Кэйя, сам едва стоящий на ногах от слабости и дрожи разгорающейся течки, буквально через себя переступает, чтобы принести Чжун Ли холодной воды и таблетку обезболивающего.

Потому что, едва только отпускают последние спазмы, адовой болью скручивающие все внутренности, Чжун Ли готов каждую секунду всего себя посвятить Кэйе, буквально рыдающему от накатывающего возбуждения, только бы ему было хорошо — отдать ему себя, своё спокойствие, свою силу, свой феромон, своё тело, только бы его лицо кривилось от удовольствия, а не от боли.

И, возможно, в этом есть что-то неправильное.

Возможно, это всё между ними невозможно описать пошлым, но хотя бы однозначно понятным «друзья с привилегиями», потому что иногда Чжун Ли кажется, что Кэйя давно перестал быть для него другом.

Просто другом, который с ним рядом практически 24/7.

Другом, который знает его самого лучше себя.

Другом, с которым он раз в два месяца проводит совместную течку, доводя до разрядки руками, губами, поцелуями, окутывая успокаивающим феромоном доминантного омеги, только бы ему было комфортно, и готовый сам выгнуться в оргазме только от осознания того, что Кэйе рядом с ним хорошо.

О Бездна!

В какой-то момент Чжун Ли понимает — о чём бы он не думал, всё рано или поздно сводится к Кэйе.

К его странным чувствам к нему: без однозначно чёткого определения, но таким ярким, что Чжун Ли, кажется, уже неосознанно всё и всех вокруг себя меряет по Кэйе.

Его глаза. Его смех. Его запах.

Чем больше Чжун Ли думает, тем больше теряется уже практически во всём. Тем больше ясной кажется неправильность их отношений и неопределённым их будущее даже в такой свободной стране, как Мондштадт.

Какое вообще может быть будущее у двух омег, не состоящих в браке? Разве может оно обернуться чем-то большим, чем дружба?

А главное — действительно ли он сам хочет этого?

Правда ли за его желанием защитить, закрыть своим феромоном от всей боли прошлого и будущего, за этой ненормальной тягой вжать, вплавить Кэйю в себя, срастись с ним душой ещё больше, чем они есть сейчас — если больше вообще возможно, — правда ли за этим всем — что?

Любовь?

Или просто Чжун Ли пора позвонить, наконец, Джинн не затем, чтобы в очередной раз обновить рецепт на антидепрессанты, а чтобы вправить на место то, что сдвинулось в нём — не из-за Кэйи, нет, Чжун Ли даже в страшном сне не стал бы его обвинять, — из-за него самого и его неправильных чувств.

Из-за того, что он запутался.

Из-за того, что единственная мысль, в которой он сейчас уверен — если Кэйя захочет уйти, если он захочет этого ребёнка и — о, Селестия, такое ведь тоже может быть, потому что Кэйя, в отличие от Чжун Ли, не затворник и не социофоб, он не боиться альф и не отрицает своего к ним влечения, — и если он вдруг захочет пару с альфой: захочет впустить в свой дом кого-то ещё, кроме Чжун Ли, или даже заместить его, променять на того, кто сможет дать ему эту самую безусловную любовь, дать чувство защиты, ребёнка, семью, дать что-то большее в постели, чем особо никак не помогающий омежий феромон и дурацкие неловкие ласки без проникновения, если Кэйя скажет ему это хоть завтра — он будет страдать. Ему будет больно, как если бы наживо отрывали то, что проросло в него насквозь до самого сердца, но он сможет с этим справиться. Сможет пережить только лишь по одной причине.

Если так будет лучше для Кэйи.

Что ж, ему однозначно пора записаться к Джинн, раз спустя вроде как годы стабильной размеренной жизни он опять приходит к тому, чтобы жертвовать своими чувствами ради других.

Он тянется к столику за телефоном — осторожно, чтобы Кэйя, обнимающий его бедро вместо подушки, не проснулся, — времени полпервого ночи, и Джинн наверняка уже спит, но она в любом случае прочитает ведь это утром.

«Мне нужна встреча, — пишет он, как обычно, без лишних расшаркиваний и церемоний. — Мне нужна помощь».

И, отложив телефон обратно, едва дыша, на руках относит всё так же крепко спящего Кэйю к нему в кровать.