Говорят, что время лечит, и даже если когда-то давно судьба сожрала тебя, перемолов даже не в мелкие кусочки, а просто в труху, нужно просто подождать, отрефлексировать свои страхи, проработать травмы, пропить курс антидепрессантов и жить дальше, а, дождавшись наконец мифического истинного, навязанного звёздами, выполнять непонятно перед кем свой ублюдский омежий долг. Но, если честно, всё это такая херня собачья. Небу ведь тоже можно отказать.

«Кавех опять напился, — думает Аль-Хайтам, стоит переступить порог. — Опять он притащил к ним домой своего непутёвого дружка. Опять они сидят в гостиной, проливая вино на его дорогой персидский ковёр и осыпая крошками пиццы не менее дорогой диван. Опять они пересказывают друг другу всё те же неизменные жалобы на своих мужей пьяными визгливыми голосами. Опять шумно. Опять грязно. Опять же ему назло».

Думает и устало вздыхает беззвучным шёпотом: «Сколько можно»…

Спустя годы после той самой премьеры Дилюк надеялся, что вся его любовь прошла, забылась, как почти что стёрлось из памяти фантомное чувство рук Кэйи на его плечах, его улыбки и волос, выбивающихся из высокого хвоста, когда Дилюк поднимал его в поддержке, потому что теперь вместо Кэйи была Донна, её руки, парфюм и волосы, которые крепко держались в высокой причёске на шпильках. Не так, не похоже, абсолютно по-другому, и Дилюк изо дня в день врал себе самому, что он этому очень даже рад.

Славе было одиннадцать, когда они встретились. Влюбился он в шестнадцать и на всю жизнь.

Необдуманное слово ранит. Неосторожная ненависть сжигает дотла. Не успеешь заметить — и спасать уже будет некого, да, Сонечка?

…ненависть. 
Если ты с нею, то все — против, да ты и сам вряд ли будешь за. 
«Я сумасшедшая дура?» — спросит. Знает прекрасно сама, что да. 
 

А Слава не знает, до сих пор не может понять — что происходит в его жизни? Что он чувствует? На что надеется? И во что, в конце концов, выльется эта его ненормально-болезненная, на грани с ненавистью, привязанность к этой мелкой хамоватой евреечке?

Валерка не любил город, терпеть не переносил просто. Валерка не любил Мирона Андреева. Тоже просто — искренне, самозабвенно, до зубовного скрежета. Мирон на это улыбался широко, а городу было плевать.