2011–2012 гг.
Даже шок был не самым подходящим словом, чтобы описать состояние Стеф. Она чувствовала, как сильно колотится сердце, пока пыталась переварить информацию, обрушенную на неё агентами.
«Я прошу прощения за этот маленький спектакль. Но мы хотели вас сначала подготовить»
Перед глазами мелькали красочные рекламные вывески, гудели автомобили, куда-то спешила суетливая толпа. Стеф ощущала себя совершенно запутавшейся.
«Вы были в коме, Кэп. Почти семьдесят лет»
— Мы отвезём вас обратно в штаб. Врачам нужно провести ещё один осмотр, — голос, обращавшийся к ней, казался отдалённым на фоне тревожных мыслей. Стеф не отводила глаз от окна, смотря в будущее.
Будущее, в котором не было её Баки…
В голове будто бы крутился болезненный водоворот размышлений. Она вспомнила самолёт. Вспомнила простиравшуюся снежную гладь и голос Пегги. Вспомнила свою боль и гнев. Она вспомнила поезд и падение Баки.
Это произошло семьдесят лет назад, а для неё словно и недели не прошло.
Стеф продолжала смотреть в окно. С ней практически никто не общался, вероятно, понимая, в каком шоке она сейчас находится. Казалось, прошли часы, прежде чем машина остановилась. Штаб-квартира выглядела просторной, и Стеф привели в ярко освещённую комнату для медицинских осмотров.
У неё было лишь мгновение на то, чтобы оглядеться, прежде чем вошла женщина, одетая в белый лабораторный халат и державшая в руках внушительную стопку бумаг.
— Мисс Роджерс, приятно познакомиться. Добро пожаловать в ЩИТ, — женщина протянула руку, и Стеф неуверенно пожала её.
— Доктор…
— Леон. Пожалуйста, присаживайтесь, мне с вами нужно кое-что обсудить, — доктор Леон указала на один из стульев позади Стеф, и та послушно села. Доктор изящно скользнула в кресло и развернулась к ней.
— Ч-что случилось? — осторожно спросила Стеф.
Доктор Леон с сочувствием улыбнулась ей, прежде чем начать объяснение. Благодаря сыворотке Стеф смогла выжить среди льдов в состоянии, похожем на спячку. Её нашли всего несколько дней назад, разморозили и принялись ждать. Затем доктор рассказала о результатах анализа крови и озвучила общую оценку состояния здоровья Роджерс.
— Насколько мы смогли выяснить, вы всё ещё беременны, но пока утверждать что-либо трудно…
Сердце Стеф пропустило удар. Наверное, ей послышалось. Она широко раскрыла глаза, уставившись на доктора.
— Что?
Доктор Леон просматривала бумаги, не замечая волны паники, захватившей Стеф.
— Как я уже сказала, мы не можем быть уверены в том, как ваше состояние повлияло на ребёнка, но я вижу, что с вами всё в порядке, а значит, надежда есть, — подняв взгляд, она наконец увидела выражение ужаса на лице Стеф.
— Я… беременна? — пробормотала она. Нет. Это невозможно.
— Мне очень жаль, мисс Роджерс. Мы полагали, что вы в курсе.
Стеф замотала головой в отчаянии. Биение сердца грохотало в ушах, а в голове проносилось слово за словом:
Беременна. Ребёнок. Её ребёнок.
— Я не знала, — её голос звучал хрипло, а на глаза наворачивались слёзы. Стеф изо всех сил пыталась сдерживаться.
— Мне правда жаль, мисс Роджерс. И, как врач, я хочу, чтобы вы знали, что у вас есть варианты, если вы не планируете сохранять беременность.
— Что? Нет! Нет, я не об этом, — Стеф понятия не имела, что должна была чувствовать, но точно не хотела избавляться от ребёнка. — Просто я немного… в шоке.
Малыш. Она была беременна. Как она могла не заметить этого? У неё ведь не было никаких признаков…
Чёрт. Стеф выдохнула, осознавая, что у неё всегда был нарушен менструальный цикл. Даже после сыворотки. Месячные стали чуть более регулярными, но на войне из-за постоянного стресса начались задержки. Да и прежде она мало обращала внимание на свой цикл, поэтому вполне ожидаемо, что…
— Если планируете сохранить беременность, тогда мы можем сделать УЗИ прямо сейчас, чтобы определить срок и узнать больше о здоровье ребёнка.
Стеф кивнула, медленно поднимаясь со стула, и последовала за доктором Леон по коридору. Ноги будто налились свинцом, а головокружение казалось настолько сильным, что она боялась потерять сознание. Что, если малыш не в порядке? Неизвестно, как долго она подвергала опасности их ребёнка.
Их ребёнка.
— Господи, — ноги Стеф подкосились. По щекам потекли слёзы, а в груди болезненно защемило. Баки. Это был их малыш. У них могла быть полноценная семья.
А она позволила ему упасть. Позволила умереть.
Стеф почувствовала острую боль, когда ударилась коленями о плитку пола. Зрение было затуманено из-за слёз, а в груди будто бы ощущался танк, медленно наезжающий на сердце. Она услышала взволнованный голос доктора Леон, потом другие голоса. Чужие руки схватили её и помогли лечь.
— …у неё гипервентиляция…
— …позовите Фьюри…
— …каталку, быстро!
— …потребуется капельница…
Её окружал шум, чужие руки постоянно хватали, тянули или переворачивали. Слишком. Это было слишком. Приоткрыв рот, Стеф услышала собственный всхлип, за которым последовал душераздирающий вопль. Горло саднило от боли. Крик перешёл в рыдания. Голоса вокруг становились более настойчивыми, а руки — неистовыми.
Она почувствовала укол, прежде чем её мир погрузился во тьму.
***
Стеф ненавидела просыпаться. В этот момент к ней будто бы разом возвращались все мучения, от которых она сбегала в мир сновидений.
Очнувшись, Стеф заметила, что кровать под ней была намного мягче, чем та, на которой она лежала раньше. Комната тоже была другой, более современной. Не слышалось бормотания радио. Не суетилась поблизости медсестра.
Теперь у изножья кровати сидел Ник Фьюри, откинувшись назад и скрестив руки на груди. Стеф пошевелилась, что привлекло его внимание.
— С возвращением, Кэп, — произнёс он.
— Я отключилась? — Стеф попыталась принять сидячее положение.
— Нет, тебя вырубили после того, как ты сбросила с себя несколько медсестёр.
— И как долго я была без сознания?
— Двенадцать часов, — ответил Фьюри без всякого выражения. — За это время доктора сделали необходимые проверки, УЗИ и всё такое, — он махнул рукой, и Стеф проследила за его жестом, увидев несколько снимков, сложенных на тумбочке рядом с кроватью. Рядом со снимками находилась стопка папок с надписью «ЩИТ».
Она схватила один из снимков. Чёрно-белый с цифрами и словами по краю. В центре изображения виднелась треугольная область, а посередине неё — сероватое пятно.
— Это… — взволнованно прошептала Стеф.
— Малыш Роджерс. Живой и совершенно здоровый, как и его мама.
Стеф была в растерянности. Этот снимок… на нём был запечатлён её ребёнок. Она смотрела на своего ребёнка.
— Доктора смогли определить пол. Я попросил их написать его на обороте. Если захочешь — посмотришь, — небрежно заявил Фьюри.
Они узнали пол. Как у них это получилось, на таком небольшом сроке?
Всё происходило слишком быстро. На Стеф сбросили чересчур много информации за последние сутки. Она была беременна и уже могла узнать пол своего ребёнка. Нужно всего лишь посмотреть обратную сторону изображения.
Пальцы Стеф слегка дрожали, когда она переворачивала снимок.
Стеф чувствовала себя виноватой. На короткое мгновение, пока читала единственное слово, она ощутила, с каким разочарованием сжалось её сердце. Но тут же оттолкнула это чувство, испытав стыд за собственные мысли. Перечитала снова.
Девочка.
Стеф была беременна девочкой и чувствовала вину за то, что хотела мальчика.
Крошечная девочка. Дочь. Её дочь. Их дочь. Дочь Баки.
Казалось, прошли часы, а она всё не отрывала взгляда от букв. Стеф почувствовала, что улыбается, перевернула снимок и снова посмотрела на свою малышку, другую руку приложив к животу.
***
— Стеф, когда война закончится и мы вернёмся в Нью-Йорк, я сделаю тебе предложение, и у нас будет целая армия детей, — Баки улыбался ей во время медленного танца.
— Наша собственная маленькая армия неугомонных мальчишек, — усмехнулась Стеф.
Баки изогнул бровь, и его губы расплылись в ухмылке.
— Или сильных и смелых девчонок. Как и их мать.
— Мы не справимся с такой оравой, — Стеф рассмеялась, представив кучу детей.
— Справимся. Первой будет девочка, а с ними попроще, — Баки запечатлел на её губах нежных поцелуй.
— Почему ты так уверен, что у нас будет дочь?
— Просто чувствую.
***
Стеф резко села на кровати, тяжело дыша от нахлынувших воспоминаний. Она успела забыть тот разговор, однако сонный мозг вытащил его из памяти, снова разбив ей сердце. Баки всегда хотел дочь, а Стеф, узнав пол ребёнка, была разочарована. Чувство вины до сих пор грызло её.
На часах было семь утра. Стеф медленно встала с кровати. Прошло несколько месяцев, и она казалась себе необъятной. Её срок приближался к третьему триместру, и ей всё ещё приходилось адаптироваться к окружающему миру, на первый взгляд, чужому и запутанному. Но она старалась привыкнуть.
Последние месяцы Стеф жила в выделенной ей квартире. Не торопилась вливаться в активную жизнь и чаще всего проводила время, прячась ото всех. Накапливая знания о мире, в котором очнулась. Доктор посещала её каждые пару недель. Приносила книги о беременности и воспитании.
И таким образом Стеф погрузилась в спокойную рутину, за исключением одной важной детали.
В больнице Фьюри оставил ей стопку документов. Сообщил, что она, вероятно, захочет узнать о том, что случилось с её друзьями. Почти все из них умерли, что заставило Стеф грустить. Но она знала, что они прожили счастливую полноценную жизнь. Стеф улыбнулась, прочитав о Пегги, которая ещё была жива.
Наконец она перешла к последней папке. Открыв её, Стеф почувствовала, как тепло разливается в груди. Внутри находились фотографии Баки и копии его армейских документов. Часть фотографий она видела раньше. Баки-подросток вместе со своей семьёй. Баки в школе. Баки в военной форме. Изображение Воющих Коммандос.
Затем она добралась до фотографий, которых никогда не видела. Их совместные снимки. Поцелуй у палатки. Фотография у костра, рядом с которым они сидели, прижимаясь друг к другу.
Похоже, их отношения и вправду ни для кого не были секретом.
Но сейчас Стеф это мало беспокоило. Она целиком и полностью погрузилась в приятные воспоминания. Разложила фотографии на кровати и два часа просидела, прикладывая ладонь к животу и рассказывая дочери об её отце.
Последним документом в папке была информация о Ребекке Барнс. Младшей сестре Баки. Вскоре после войны она вышла замуж и родила троих детей: Джеймса-младшего, Элизабет и Мелиссу. Ребекка по-прежнему жила в Нью-Йорке со своей младшей дочерью.
Теперь это была и семья Стеф. Когда она полностью привыкнет к реальному миру, то непременно отправится к Ребекке. Во-первых, для того, чтобы извиниться за смерть Баки. А, во-вторых, Ребекка заслуживала знать о существовании частички её брата.
***
Беременность протекала не так легко, как хотелось бы Стеф. Сыворотка подарила ей здоровье, но не могла избавить от постоянной боли в костях и мышцах. Из-за большого живота спать стало тяжелее. Грудь распухла и болела.
Кроме того, сыворотка не помогла справиться с депрессией, накрывшей Стеф подобно яростной метели.
У неё не получалось бороться с этим состоянием. Рядом не было Пегги, готовой поддержать. Ничто не могло отвлечь её от ноющей дыры в груди.
Всё, что осталось у Стеф, это её дочь и фотографии Баки. Ни то, ни другое облегчения не приносило.
Стеф чувствовала себя виноватой.
Она любила свою дочь. Была готова сделать всё ради её защиты. Ради защиты последней частички Баки.
Но всё равно чувствовала себя пустой. Неискренней. Неспособной стать хорошей матерью.
Её собственная мать всегда говорила о том, что рождение ребёнка было её главной целью. Что она полюбила Стеф с того момента, как только узнала о своём положении. Что её сердце было готово выпрыгнуть из груди, когда новорождённая Стеф оказалась у неё на руках.
Сама Стеф не чувствовала подобного. Не ощущала связи с округлившимся животом. Он казался ей чем-то чужеродным. Каждый раз смотря в зеркало она будто видела там незнакомку. Её никогда не переполняла эйфория при мыслях о дочери. Нет. Она чувствовала любовь, но не так, как должна.
Это не было счастьем. Стеф оказалась в плену вины. Она будет ужасной матерью. Заставляла себя есть, хотя аппетита не было уже давно. Мылась раз в неделю и старалась не смотреть на себя в зеркало. В конце концов, она просто сняла все зеркала, но от этого стало ненамного лучше.
Что бы подумал Баки, увидев её такой?
Ночью Стеф не спала, рассматривая фотографии. Находясь в уютном мире воспоминаний. Его улыбка. Его смех. Его голос. Его любовь.
Стеф не сможет без Баки. Не сможет, но должна. До конца. Но как жить дальше, если все поступки и мысли кажутся до отвратительного неправильными? Стеф даже умереть не смогла, чтобы встретиться с ним на том свете.
Стеф злилась.
На себя. За то, что была жива. Злилась на «Гидру» за испорченную жизнь. Злилась на ЩИТ за то, что была найдена во льдах. Злилась на мать за то, что та умерла. Злилась на Баки за то, что тот упал. Злилась на друзей, которые проживали счастливые жизни, пока она застряла в ловушке.
Стеф была зла и подавлена. Одинокая в яме страданий, она каждый день ожидала появления дочери. Пыталась найти хотя бы немного радости в мыслях о ребёнке.
Она часто думала о том, кем была раньше, и больше не узнавала себя. Она лишь жалкая пародия. Не Стеф Роджерс. Не Капитан Америка. Не «новая надежда страны».
Жизнь разорвала её на части, оставив наедине с проблемами. А с проблемами умела бороться только прошлая Стеф — хрупкая девушка со слабым телом, но сильным характером.
Мельком она разглядела своё отражение в ложке.
Я уже не та, что раньше.
Прошлая Стеф была… неидеальна, зато умела бороться. Каждый грёбаный день она противостояла всему миру. Получала жестокие удары, но никогда не жаловалась. Прошлая Стеф была самой сильной и стойкой из всех, кого знала нынешняя.
Теперь же она была чужой для самой себя. Настоящей меня больше нет.
Она не просила себе такой судьбы. Не просила беременности. Если бы могла, то отдала бы всё ради шанса начать всё заново. Переписать историю. И ни за что не взяла бы с собой Баки на то задание.
Сделала бы всё для той девушки, которой была когда-то.
Но та девушка уже мертва. Прошлая Стеф умерла вместе с Баки.
Некоторые ночи стали невыносимыми. В одну особенно плохую Стеф сидела, сжимая совместную фотографию с Баки и кричала:
— Я сделаю всё, чтобы быть с тобой! Чтобы ты был моим! Раньше ты был моим! А теперь я одна против своих страхов! Я боюсь за нашу дочь! И не знаю, что мне делать! Не знаю, кто я!
А потом плакала. Она плакала до тех пор, пока не заснула, а с утра всё повторялось.
***
Роды были вторым самым болезненным опытом в жизни Стеф.
Она поняла, когда начались схватки, потому что читала о них в книгах. Доктора оставили ей номер, по которому нужно было позвонить, и она набрала его. Через двадцать минут её забрали в больницу.
От боли дрожало всё тело. Больничная рубашка насквозь промокла от пота.
Это было самое сильное чувство, что ей доводилось испытывать. Её мышцы постоянно напрягались, она была одна, но чувствовала себя непобедимой. Она должна справиться.
Стеф кричала, плакала и тужилась. Врачи поддерживали её, но ощущение одиночества никуда не пропало. Откинувшись на подушки, она продолжала тужиться изо всех сил.
В голове представляла образ матери. Практически слышала её шёпот, воображала её руку на своей.
Если Сара Роджерс смогла пройти через это одна, то и Стеф сможет.
— Показалась головка! — услышала она голос доктора.
Почти. Осталось совсем немного.
А затем послышался пронзительный детский крик. Сердце Стеф бешено колотилось в груди, она всхлипывала и тяжело дышала. Справа от неё…
…лежал самый красивый ребёнок на свете.
Стеф плакала, прижимая новорождённую к груди.
— Боже, — по её щекам текли слёзы, она не могла оторвать от дочери взгляда, полного умиления. — Здравствуй, моя маленькая.
Я так ждала тебя.
Пустота, которую Стеф ощущала последние полгода, постепенно начала заполняться маленьким чудом. Как только она услышала родной голосок, как только прикоснулась к дрожащему тельцу. В душе Стеф ещё оставалось немало боли, но теперь в её жизнь вернулись любовь и радость.
Ей ведь и раньше доводилось любить. Когда рядом был Баки. После его смерти Стеф поклялась, что больше никогда и никого не полюбит столь же сильно. Но ребёнок, маленькая девочка, сонно возившаяся у неё на груди… она полюбила этого ребёнка почти мгновенно. Это была другая форма любви, но куда глубже и сильнее, чем её чувства к Баки.
Стеф поцеловала дочь в макушку и, сфокусировав взгляд, наконец заметила цвет коротких волосков на её голове. Тёмно-каштановые и довольно густые. Стеф не смогла сдержать всхлип.
Следующие часы пролетели незаметно. Новорождённую ненадолго забрали, чтобы проверить состояние здоровья, поскольку это был первый ребёнок, рождённый суперсолдатом. Поначалу Стеф сопротивлялась, но всё-таки позволила докторам осмотреть малышку, а сама сидела будто на иголках, пока ей не вернули её комочек счастья, завёрнутый в розовую пелёнку.
Их оставили наедине, и Стеф, нежно покачивая дочь, шептала ей в макушку:
Я буду хорошей мамой, обещаю. Я никогда тебя не брошу, никогда не позволю причинить тебе вред.
Я люблю тебя, я очень тебя люблю.
Я живу только ради тебя.
Я больше не одна. Мы всегда будем вместе.
Моя любовь, моя жизнь.
Ничто и никто не отнимет тебя у меня.
***
Спустя некоторое время в палату вошла медсестра. Стеф всё ещё сидела с дочерью на руках, однако медсестре пришлось прервать её покой:
— Извините за беспокойство, мисс Роджерс, я принесла свидетельство о рождении.
Стеф даже не открыла глаза и не отстранилась от дочери, что-то промычав в ответ, поэтому медсестра оставила бумагу на тумбочке.
— Как вы назовёте её? — с любопытством спросила она. Стеф улыбнулась.
— Сара Ребекка Роджерс.
Но для меня — просто Бек.