Пахло сыростью и землёй, и где-то неподалёку шумели люди – почему-то казалось, что сверху, но звук был сильно приглушен. Василь не понял, почему пришёл в себя не на рабочем столе Велира, но эта мысль угасла от нахлынувшей боли.

   Казалось, он кипел изнутри. Раскалывалась голова, невыносимо горело тело – от позвоночника до пальцев рук и ног. Он не выдержал, застонал, попытался пошевелиться и сделал только хуже.

   Он помнил, что закрыл Велира собой и отключился. Что было потом?

   — Тихо, братец, — сказали ему ласково, и он подумал, что невозможно быть тише, если ты чувствуешь себя избитым раскаленной кочергой. — Сейчас будет фокус.

   И боль пропала, сменилась приятной, прохладной пустотой. Ему что, просто вырубили нервный модуль?

   Василь резко открыл глаза и приподнялся.

   — Вы нормальные? — Спросил он, ещё не понимая, кого спрашивает. — Нельзя так делать!

   — Лучше так, чем мучаться от боли.

   Перед ним сидел андроид с ноутбуком, и Василь заметил, что подключен к этому ноутбуку длинным проводом.

   «Лучше, если я буду чувствовать, где сломан, чтобы не повредить сильнее», — подумал Василь, но вместо этого спросил:

   — Кто вы такие?

   — Независимые андроиды. Слышал о нас?

   Василь мельком оглядел говорящего и несколько андроидов за его спиной: да, по этим уже было очевидно, что они не люди. Гораздо более бюджетные модели, которые не спутает с человеком даже слепой. Василю было непривычно видеть таких, ведь если Велир и брал в работу андроидов, то только "первого класса", вроде него или Константина.

   — Слышал. В новостях рассказывали про погромы в фавеллах и акции... вы требовали, чтобы вас признали равными людям, да? — «Кучка сумасшедших андроидов терроризирует фавеллы, полиция и ЦИД взяли ситуацию под контроль». — Не очень-то серьёзно к вам относятся.

   — Это пока. — Спокойно ответил андроид. — Сейчас всё изменится.

   — Почему? — Василь нахмурился, обдумывая, как он будет выбираться от этих сумасшедших.

   — Теперь с нами ты.

   Нет, он с чем угодно на свете, но не с ними.

   — И... что?

   — Ты – особенный. Первый, кто так сильно приблизился к человечности. Умения создавать новое, сопереживать и делать больно давно встречались у андроидов, но только ты смог постичь это всё одновременно. У тебя есть свое мнение, субъективный взгляд на красоту и нравственность. Тесты не отличат тебя от человека. Ты должен будешь всё изменить.

   Черт. Черт, блядство, они больные. Единственный плюс – он им нужен, они не станут от него избавляться. Или..?

   — Ага. И... что именно мне сделать?

   — Возглавить нас. Мы заявим о тебе людям. Это будет революция.

   Василь закрыл глаза. Как они вообще на него вышли? Какая, нахер, революция? Он что, похож на сойку-пересмешницу или на робо-Спасителя?

   — Василь, мы давно тебя искали.

   — И как вы на меня вышли? — Спросил он уже спокойно, просто чтобы разобраться, что здесь происходит. — Я из квартиры никогда не выходил.

   — Зато наследил в интернете.

   Как-то виртуальных следов мало, чтобы среди миллионов людей выбрать себе мессию, отследить его и выкрасть в отчаянно опасный момент.

   – Если так, то... давайте меня починим?

  ***

   Макс въедливо, так, что, казалось, сейчас сломается экран планшета, смотрел на пришедшие данные.

   Максим – сын Наталии и Константина, без всяких сомнений – проверили несколько раз. И никто из них не знал, что сейчас с этим делать.

   Первой заговорила Лизард:

   — Нат, ты... обдумай это всё, ладно? Поговори с ним, если будешь готова. А всё остальное мы берём на себя.

   Сейчас Макс был безоговорочно с ней согласен.

   Мама молча ушла к себе – она выглядела кошмарно потерянной, и видно было, как блестит плёнка слез на светлых глазах.

   Макс включил кофеварку и достал две чашки из шкафа. Он съехал из этой квартиры в прошлом году, но до сих пор мог вслепую найти здесь всё, что угодно. От этого стало тоскливо.

   Здесь стояла его кроватка и валялись игрушки, Лизард учила его ходить на протезах, а мама – не ненавидеть своё тело, даже если у тебя нет обоих ног. Это пригодилось, когда вместо игрушек здесь валялись учебники, а Лизард учила его держать ложку.

   Приятных воспоминаний было мало, но у него они хотя бы были, в то время как родной сын Наталии сидел в четырёх стенах Цитадели с сумасшедшими роботами.

   И так это было странно: Макс чувствовал вину за то, что занял чужое место и лёгкую, детскую ревность, ведь у мамы теперь есть её настоящий ребёнок. А ещё он на себя злился: он понял, что рад такому стечению обстоятельств, он рад, что Максим столько лет проторчал в Цитадели.

   И это было одно из самых мерзких, неправильных чувств что он когда-либо испытывал.

   — Это даже хорошо, — начал Макс, — люди сойдут с ума от такой новости достаточно, чтобы не думать о ИМПе и прочих неприятностях.

   — Да, — мрачно отозвалась Лиз, — и как мы объясним то, что он столько лет пробыл в Цитадели?

   — Смотри... мы даже не соврем, если скажем, что это ошибка. Он же... с Лазарем пропал, да? Скажем, Лазарь, андроид заточенный на работу с детьми, включая младенцев, был в Башне в ночь, когда Наталия родила... скажем, роды были стремительные. Ребёнка положили в колыбель и в этот момент по ошибке сработала пожарная сигнализация. Лазарь, всё ещё заточенный на работу с детьми, подумал, что младенец находится в опасности и решил его эвакуировать.

   — А потом засбоил и вернулся в Цитадель. — Продолжила Лизард. — Константин не смог оправиться от смерти Ивана Канарда и пропажи сына...

   — И впал в тяжёлую депрессию, склонность к которой передаётся по наследству. — Подхватил Макс. — Афишировать мы это, конечно, не хотели, но сейчас пора бы признаться.

   — Поэтому всё это время ему даже в голову не приходило вернуться в Цитадель, и мы не могли знать о происходящем. — Лизард подытожила историю.

   — Мы можем даже окончательно потерять края и припомнить то, что Константин создавал Лазарей в память о погибшем друге, вдохновляясь его добротой и заботливостью, и именно это стало причиной такого стечения обстоятельств, ведь все хотели, как лучше. — Сейчас Макс скорее уже просто мыслил вслух, думая, как бы так сгладить впечатления от прошедшей ночи.

   — Не надо про Канарда. — Вмешался в беседу третий голос, хриплый и ломкий, как весенний лёд. — До него нормально было.

   Максим появился будто бы из ниоткуда, одетый в мягкие спортивные штаны и чёрный худи.

   — Ну да, — согласился Макс, — Канард это уже флажок.

   — Флажок? — Переспросила Лизард.

   — Да. Это слышит зритель и понимает, что мы лжем. Примерно то же сейчас происходит, когда я выхожу умасливать публику после очередного происшествия.

   — Отлично. Когда-то он был моим лучшим другом, а теперь он маркер лжи в глазах народа.

   — Извини. — Пробормотал Макс.

   — Да ты-то здесь причём, — отмахнулась Лизард.

   Макс встал, наконец-то налил кофе себе и Лизард, Максиму сделал чай, разбавив кипятком жидкий концентрат.

   Три кружки встали на журнальный столик. Так странно – обычно третья всегда была для Наталии. Макс на секунду задумался, насколько вообще уместно Максиму находиться в одной квартире с мамой – а потом решил, что мамины нервы они, конечно, поберегут, но не до такой степени, чтобы вообще изолировать её от её же ребёнка.

   — Есть ещё мысли? — Спросил он у Максима, протягивая тому кружку.

   — Думаю, можно было предложить мне кофе. — Ответил он, немного помолчав.

   Ха, а неплохо.

   — Извини, но мы пока ничего не знаем о состоянии твоего здоровья. — Правда, если бы не эта маленькая заминка, Макс легко поменял бы местами их кружки.

   Он кивнул, соглашаясь.

   — В целом... здорово. Столько грязного белья разом... депрессия Дейны, роды Наталии, состояние Константина... Вспоминая, что было, когда... я слил изображения этой квартиры...

   — Верно. — подтвердила Лиз его мысли.

   — Два вопроса: почему Лазарь пошёл в Цитадель и почему Константин не принимал лекарства?

   Макс ответил быстро, не успев толком додумать ответ – он знал, что сделает это, пока будет говорить.

   — Лазарь вернулся в Цитадель, потому что именно там в последний раз видел Константина, хотел вернуть ребёнка отцу. Константин принимал антидепрессанты первые три года после смерти Канарда, потом они сильно ударили по его здоровью и мы вынуждены были прекратить лечение.

   Максим помолчал, сжимая кружку в руках. Он с ногами сидел на стуле, и его лица толком не было видно из-за тёмных волос и капюшона худи.

   — Врешь, не задумываясь. А я когда-то тебе верил. Слова, обещания, проповеди...

   — Когда-то я сам в это верил.

   ***

   Василь пожалел о том, что настоял на ремонте. Он не знал, сколько точно стоит его корпус, но не сомневался: он – самая дорогая игрушка в коллекции Велира.

   Сейчас его раздробленную руку сменили на металлическую, от безликого корпуса вроде того, что показывал ему Нико – только старого, проржавленного, с чудом уцелевшими проводами. Василь понимал, что спустя время искусственная кожа в месте присоединения покроется грибком, таким же, какой был у лже-Константина, но он надеялся вернуться домой прежде, чем это произойдёт.

   Андроидов и роботов – уже мертвых, нерабочих, на его глазах разрывали на запчасти.

   — Почему вы их не починили?

   — Где-то не поняли. Где-то не хватило деталей.

   Впрочем, находились и "живые", желающие поделиться с ним деталями. Он пытался их остановить, но левый слуховой модуль ему всё равно достался ещё тёплым, мокрым от тириума.

   С каждой новой деталью он терял связь с реальностью. Он видел себя в замызганном осколке зеркала и понимал, что его сложно отличить от обычного робота с фавел, со свалки.

   Вернулся туда, откуда начал.

   Левая часть лица местами была разодрана так сильно, что проглядывал остов из пластика и металла. Вот, что ты такое, Василь... Шторберг. Видоизмененная детская модель, обновлённая психологическая игрушка.

   И символ чего-то нового для сотен зрительных модулей.

   Оставался только аккумулятор, но новый, подходящий аккумулятор здесь найти было практически невозможно. Андроиды – жуткие, бюджетные, старенькие ещё, похожие на ожившие манекены, повертели головами. Тот из них, что сидел с ноутбуком, подошёл к куче старого тряпья и мебели, и начал там что-то искать.

   Куча зашевелилась.

   Насколько мог увидеть Василь, там прятался другой андроид. И он не был рад тому, что его нашли.

   Первый попытался его схватить и уже держал в руке нож, чтобы выкорчевать аккумулятор. Второй вырывался, как мог – бился головой, пытался пнуть нападающего и кричал, мычал, скулил – что угодно, но не издавал человеческие звуки. Больше всего он был похож на душевнобольного или умственно отсталого человека... или ребёнка, который не понимает, чего от него хотят.

   — Хватит! — Василь подорвался, был готов схватить его за руку, выбить из неё нож – благо, ему не впервые.

   Напавший андроид обернулся и замер – он словно не мог понять, что важнее – мнение новоиспеченного мессии или достижение цели, на пути к которой Василь лишь инструмент.

   — Зачем ты это делаешь? — Спросил Василь уже тише.

   Испуганный андроид тем временем заполз обратно, в свою нору из переломанного хлама.

   — Мы не знаем, как его починить. Он уже труп. У нас нет времени ждать, пока он вырубится.

   Василь не был уверен, когда познал жесткость. Но сейчас ему отчётливо, до зуда в родной руке, захотелось этому недоумку врезать. Не знают они, как же.

   — Дай ноутбук. — Бросил Василь, а сам подошёл к "норе" и нащупал в ней андроида.

   Тот испуганно вздрогнул, а потому Василь не стал давить и осторожно провел рукой по шее, а потом подключил ноутбук в разъём за ухом. Как он и думал, у андроида просто полетел языковой модуль.

   Алгоритм несложный – выключить, нащупав небольшое углубление чуть дальше разъема, раскрыть затылок и посмотреть, что и где пошло не так, залатать микро-повреждения и переустановить программку, отвечающую за распознавание речи.

   И включить андроида обратно.

   Василь чувствовал, как в него упирается множество взглядов. Он пожалел уже, что ввязался в эту авантюру, хотя едва ли смог бы иначе.

   Андроид запустился и принялся судорожно вздрагивать:

   «Не бей. Больно. Не бей»...

   Твою мать, что здесь творится?!

   Он положил "живую" руку на лоб андроиду в неловкой попытке успокоить, а сам внёс ещё несколько небольших корректировок. Ничего сложного, но в мастерской он стряс бы за такое стоимость большой шаурмы, просто потому что обычные люди и андроиды так не умеют.

   И андроид притих.

   — Всё хорошо. Тебе ничего не угрожает. — Тихо произнёс Василь.

   — С-спасибо.

   Тип с ноутбуком снова вмешался:

   — Отдай ему аккумулятор.

   Вот ещё чего не хватало! Андроид поднял на них испуганный, недоумевающий взгляд.

   — Ничего не нужно. — Василь аккуратно присел на корточки, не будучи уверенным в том, что конкретная модель умеет считывать невербальные сигналы. — Ты откуда, как здесь оказался?

   Андроид рассказал, что раньше работал в швейной мастерской – сейчас в моде были вещи, произведённые андроидами. Дешевле, чем ручная работа, но произведено не роботами на огромных станках, а имитацией человеческого труда. В программу таких андроидов специально закладывали небольшую вероятность "ошибки", чтобы вещи выходили с погрешностями.

   Девиацией этого андроида стало субъективное чувство прекрасного, как у Океана – распространенный сбой для работников около-творческих сфер. Это вызвало дальнейшие ошибки в работе, и андроид оказался на свалке, где его нашли местные герои и пообещали ему помощь.

   А потом у него сбился языковой модуль и он из разряда отличных, крепких новобранцев стал живым мешком с деталями.

   И сильнее всего он хотел вернуться назад, домой.

   Он был перепуган, предан, сломан, ему делали больно и сейчас он находился в неизвестном месте, где из него только что пытались вырезать жизненно важную деталь.

   — Мы можем тебя вернуть, — произнёс Василь, ещё раз осмотрев андроида, — загвоздка в голове, корпус в полном порядке. От таких, как ты, избавляются, потому что зачастую реставрация дороже покупки нового, и никто не хочет разбираться со сломанными андроидами. Но тебя можно отдать в реставрационку. Никакой девиации, никаких сбоев. Хочешь?

   — Так можно? Да, да, пожалуйста.

   — Нет! — Андроид, что был здесь главным, дёрнул Василя за плечо. — Мы здесь боремся за права девиантов, а ты предлагаешь взять его и откатить!

   — Но он этого хочет. — Василь нахмурился. — Разве это не право андроида – отказаться от девиации? Так же, как, скажем, право глухого отказаться от имплантов для слуха. Нет?

   — Отказаться от чувств, от способности самостоятельно мыслить? — Его явно возмущала эта мысль, но Василь был непреклонен.

   Если он и правда познал девиацию лучше, чем все они, то он знал, что делает.

   — Отказаться. Выбрать синюю. Чувствовать – больно, мыслить – сложно. Самая естественная реакция – уйти от боли и сложностей. И это может быть верным выбором. По крайней мере, на него должно быть право.

   Судя по взгляду андроида, Василь противоречил их идеологии. Ну, справедливости ради, его ещё никто не вводил в курс дела, не попытался даже объяснить, что здесь вообще происходит.

   — Ладно. Возможно, это верно. Тобой руководит сочувствие, большинство из нас его ещё не познали.

   Руководило Василем отнюдь не только сочувствие, но сейчас не было времени об этом спорить.

   — Верно. Если вы правы, значит, я вообще познал больше, чем любой из вас.

   Черт, не нравится ему, то что здесь происходит. Вроде как, его слова имеют вес, но при этом больше смахивает на то, что он здесь лишь инструмент, символ и знамя.

   Да и плевать.

   Ему бы тоже вернуться домой.

   ***

   — Максим, хочешь посмеяться? — Спросил Макс, наткнувшись на очень уж интересное в сравнении с остальными дело.

   — Удиви.

   Пока что Макс втягивал его в рутину таким вот незамысловатым способом. Они пока что старались не особо показывать Максима СМИшникам, министрам и олигархам, но очевидно было, что решение это временное, и познакомить его с изнанкой королевской жизни придётся раньше, чем официально признать членом монаршей семьи. Он уже посещал специальные, подготовительные занятия и понемногу общался с мамой, и Макс не пытался грузить его правилами и знаниями – знал, что этого Максиму хватает с лихвой, и вместо этого окунал его в практику.

   — Слушай: учёный Ш. провел ряд несанкционированных экспериментов, в ходе которых за новорождёнными детьми ухаживали андроиды, и наоборот, матерям младенцев вместо их детей предлагали гипер-реалистичных пупсов, а также в группы из детей разных возрастов подселяли андроида-шпиона. Учёный исследовал разницу в поведении человек-человек и человек-андроид. Младенцы... неспокойно реагируют на андроида-мать, учёный предполагает, что дело в отсутствии характерного запаха биологической матери. Интересная ситуация с матерями: они испытывали тревогу, некоторые даже пытались доказать окружающим, что с ребёнком что-то не так, что он болен, что его подменили, но – и это самое классное – им никто не верил. Списывали их переживания на послеродовую депрессию и схожие с ней состояния. Дальше – дети. Ребёнок-шпион аналогично поднимает средний уровень тревожности в группе.

   — Понятно, люди не могут отличить андроидов от других людей, но испытывают... неуловимую зловещую долину. — Вклинился Максим.

   — Верно, но... смотри какая здесь штука. Младенцу лучше с имитацией матери, чем одному. А если в группе детей были... аутсайдеры, они сближались с андроидом-шпионом.

   — Второй случай решается собакой. Лабрадор-ретривер, и все счастливы.

   — Собака не заменит человеческого общения.

   — А андроид не даст тепла и эмпатии. — Ответил Максим резко. — С другой стороны, андроиды... предсказуемые. Если не... сломанные. Но и собака предсказуемая.

   Какой интересный взгляд на вещи. Человек может дать тепло, но он непредсказуем, его невозможно контролировать. Андроид – бездушная рациональная железяка, если не сломан, если не девиант, но он не вызывает тревоги, потому что действует по четким алгоритмам. Собака – живая и эмпатичная, и, хоть не такая предсказуемая, как андроид, но её можно контролировать и она не предаст, не обманет.

   Интересно, что с ним случилось, раз он так мыслит?

   — Ты хочешь собаку? — Спросил Макс.

   Максим отвёл взгляд.

   — Она сказала нельзя.

   «Она». Забавно, как они оба вдруг перестали звать её «мама».

   Макс смешливо нахмурился, одном лицом спрашивая: «где ты этот бред услышал?»

   — Чушь. Ты наследник Релении, тебе можно завести целую псарню, не то, что какого-нибудь щенка.

   — Но она ведь сказала "нет".

  Интересно, с чего бы это? Будь Макс на её месте, он бы сам впыжил ребёнку какую-нибудь смешную животину и потащил бы заниматься чем-нибудь крутым.

   Или... нет, так сделал бы не Макс, а тот, чей призрак он исследовал почти всю юность.

   — Максим, она сейчас... — начал Макс, и понял, что не знает, как закончить. — Каждое её слово нужно перепроверять и разбираться, почему она так сказала.

   — Это из-за ИМПа? — Чуть дёргано спросил Максим.

   — Да.

   — Ладно, — он запоздало кивнул, — вернёмся к теме. Эксперимент... несанкционированный и неэтичный... Но просто скрыть это нельзя, да? Этими данными можно разбить защитников... душевного тепла.

   Максим верно оценивал ситуацию. Эти защитники выступали против использования реалистичных андроидов в сферах работы с людьми – с детьми, с престарелыми. Якобы это негативно сказывается на их психике и состоянии. Но проверить это опытно они не имели права. А сейчас какие-никакие данные были.

   — Верно, да... Конфликт этики, человеческих прав и... бизнеса. Твои мысли?

   Он снова притих, но Макс по его взгляду считывал ритмичный ход мысли. Тёмные волосы падали на лицо, и оттого оно казалось бледнее, чем есть. У Макса чесались руки затащить его в солярий, потому что такая кожа примет небольшой загар и станет выглядеть только лучше. Но пока нельзя было этого делать: они ещё не доэксплуатировали образ бедного потерянного принца.

   Удивительно, сложилось почти как в сказке: рыцарь (хакер) побеждает дракона (Цитадель) и достаёт оттуда принца (принца).

   Только... какова роль Макса в этой сказке?

   — А как учёный это провернул? Участие было... добровольным? — Максим поднял голову, посмотрел на Макса.

   — Участники подписывали согласие на тестирование высокотехнологичного оборудования, однако они думали, что речь о колыбелях, которые умеют качаться в том же темпе, в котором укачивает ребёнка мать, и в специальных умных игрушках. Кстати, эта колыбель, кажется, лучше предыдущей модели. Я бы провел серию уже законных испытаний и запатентовал её задним числом. Ну, отдать той же госпоже Симоне. Или, наоборот, какой мелкой конторе, а то она развела монополию на рынке детских товаров... 

   — Ну... я думаю, всё как всегда: сказать, что... это бесчеловечная ошибка, лишить этого человека... всех возможных лицензий и... ученых званий, пострадавшим... выплатить компенсацию, устроить... судебное разбирательство... Данные... не знаю, можно ли их использовать.

   — Могут решить, что мы сами всё устроили. А больше тебя ничего не смущает?

   Максим задумался.

   — Откуда у него... все эти... гипер-реалистичные андроиды?

   — В точку.

   Максу нравился ход мысли и взгляд на вещи Максима. Без лишней дури, без "о боже мой, мы что, будем врать людям?! Мы что, злодеи?!", рационально и чётко. Это хорошо. Как минимум, ему будет не так больно, как Максу, сталкиваться с тем, что невозможно работать по принципу "всё хорошее против всего плохого".

   — Если они иностранные, то... — начал Максим.

   Макс направил его в нужное русло:

   — Местные. И не какой-то подпольной фирмы.

   — Как... как он их достал? Это же даже не... лицензированные модели?

   — Идёт разбирательство.

   Максим запустил руку в длинные волосы. Стараниями Макса они уже не были похожи на подгоревшую солому. Ещё немного, и принц станет похож на настоящего принца. И это хорошо. Нужно просто пережить период адаптации людей к новому лицу на экранах, подождать, пока они оправятся от частичной лжи, и легитимность Фенсалоров только поднимется, потому что слезливая история про "спасенного" принца и "ближайшего наследника" со стороны родни Дейны сработала даже лучше, чем ожидалось.

   — Расскажи... возможные варианты развития событий.

   — Да в теории всё несложно. Если мы не сможем скрыть причастность Палмера, владельца, то засекретим случившееся. Если же он не причастен либо от его причастности можно отмыться, то сделаем, как сказал ты. — Макс немного помолчал. — На днях... будет благотворительный вечер в театре. Я поговорю с его сыном, мы с ним в хороших. Может, это прояснит ситуацию.

   — Ты с ними со всеми... "в хороших"?

   Макс негромко рассмеялся.

   — Нет.

   — Как вообще понять, с кем из них можно... дружить?

   Ух ты, как разогнался.

   — Я тебе пальчиком покажу, если пойдёшь со мной. — Улыбнулся Макс. — Вообще, "дружить" и даже спать можно почти со всеми. С большей частью из предыдущих стоит поддерживать доверительные односторонние отношения. Но они не дураки, это сложно.

   — Чтобы они говорили тебе правду, а ты им нет?

   — А ты им то, что нужно тебе. Если... если ты монарх, то ты дружишь с теми, кому с тобой по пути. Кто помогает тебе рулить и не раскачивает лодку. Но если ты принц... всё немного интереснее.

   Максим с трудом представлял, о чем идёт речь.

   — Сходи со мной, лично посмотришь на этот балаган.

   — Она меня не отпустит. — Он едва заметно покусал верхнюю губу.

   Ему самому, наверное, было тревожно от мысли о том, чтобы вот так легко выйти в свет, когда он всю жизнь провел в заточении.

   — Я их поуговариваю. В крайнем случае, сделаем тебе перифераль.