«Я думал о грядущем дне,

   думал, как не предвидел, что он наступит...»

   Макс замер у самой сцены, где сейчас пел Лини Ллойд. Ярко-алые волосы его притягивали взгляд, молочно-белые руки сжимали старомодный микрофон с проводом. Он был одет совсем просто, в джинсы и черную футболку с надписью «dolce vita», и своим внешним видом он бросал им всем вызов, и они были от этого в восторге. Он смеялся над ними надписью на футболке, смеялся движениями губ.

   Макс был очарован, и больше ничего, кроме алого ореола вокруг головы Ллойда не имело значения. Вокруг Макса были люди, и почти все они его хотели – хотели сладких последствий его внимания, хотели достигнуть своих целей, жаждали преимущества перед остальными. И он был готов кого-то выделить.

   А потом в его мысли затекла эта музыка с этим голосом, и этот провокационный со всех сторон образ свёл его с ума.

   Он нашёл взглядом людей из категории «Фенсалор-френдли», детей министров и лордов, с которыми он не так давно учился в одном классе, и потянул к ним Максима.

   — Не против пока побыть с ними? Они ничего так, могут много интересного рассказать и сделать.

   Максим пожал плечом:

   — Не против. Не всё же с тобой за руку ходить.

   — Грубо, — улыбнулся Макс, — но подход мне нравится.

   Макс оставил его с Вики, Робом и Барби, детьми министров иностранных дел, здравоохранения и обороны соответственно.

   Со стороны они порой выглядели теми ещё придурками, но Макс знал, что на них можно положиться. В частности, на Барби и Роба, потому что Вики только строила из себя ответственную отличницу будучи человеком нервным и слабохарактерным, в то время как непоколебимые Барби с Робом всегда держали руку на пульсе и легко включались в происходящее, когда это становилось нужным.

   Он снова оказался у малой сцены. Яркий направленный свет превращал волосы Ллойда в дикое пламя, а голос его растекался по помещению, словно мед, и печальная, тягучая песня отдавала от головы до начала протезов.

   «Мы хотим быть свободными,

   чтобы это длилось вечно,

   всегда»...

   Они встретились взглядами, Макс мог поклясться. Они встретились взглядами, и почти сразу друг друга поняли. Это была игра, шутливая и несерьёзная, без каких-либо последствий в области экономики и политики, и оттого она воспринималась куда серьёзнее, чем обычно. Холод его глаз цвета колотого льда и северных рек столкнулся с зеленью цвета битых бутылок и хвойных лесов, и это был всего один взгляд, но Макс почувствовал себя живым.

   И это было ужасно, потому что редко заканчивалось чем-то хорошим. Но он знал, что уже не остановится, как не прекратит пить воду человек, прошедший долгие элморские пустыни.

   Свет в гримерке был приглушенным, тёплым, маслянистыми пятнами растекался по коже. Они улыбались и смеялись, порой замолкая и выдерживая мучительно долгие, но приятные паузы.

   — И всё же, быть творцом – величайшая привилегия. — Выдохнул Макс.

   — Почему же? — Лини приподнял светлые брови.

   — У тебя ни титула, ни статуса, но ты можешь на равных общаться со здешними обитателями, никак не попадая в сферу их влияния. Мне кажется, это потрясающе.

   Обычно, попадая в руки творца и становясь музой, человек приобретает статус объекта, вдохновителя, референса. Но сейчас, с Лини, Макс наоборот почувствовал себя человеком, словно едкий взгляд человека творческого содрал с него оболочку функции "принц".

   Наверное, так себя чувствовал второй Константин незадолго до "смерти"...

   — О, я бы с этим поспорил. Как была фамилия у того журналиста, Мирьяра?

   Макс нахмурился. Это была паршивая история: случилась она года два назад, он ещё был совсем юношей, верившим в Релена, добро, свет и любовь, наивным и доверчивым. Социальные проекты, от которых сейчас остались только остовы, полные крыс и наркоманов, искренние мягкие улыбки и всеполглощающее желание помочь каждому обездоленному в ущерб собственным интересам.

   Когда Макс встретил Мирьяру, он уже начал понимать, что люди не готовы, не приспособлены к любви и доброте, но всё ещё был мягким, как шапка первого ноябрьского снежка. Они переспали, и не так, как Макс делал это сейчас, быстро и резко, в первом подвернувшемся месте, а оставшись вместе в гостинице и проболтав полночи.

   У Мирьяры был диктофон и работа в медиа «Полдень». У Макса – проблемы.

   После этого и случился первый, но не последний раз, когда Макс выставил себя не в самом лучшем свете. Наверное, именно в тот момент он окончательно ожесточился, закалился, и решил, что не спустит этого с рук.

   Репутация Мирьяры была разрушена, его отключили от эко-системы – практически, лишили гражданства, после он отправился военкором в центр беспорядков в Десперо и вскоре перестал выходить на связь. Руководство «Полудня» разогнали к чёртовой матери, оставив половину коллег Мирьяры безработными, а СМИ перешло в руки проверенным знакомым и стало государственным.

   — Ну, Мирьяра. — холодно ответил Макс.

   — Ты сгноил его за считанные дни.

   — Не стоит кусать сильных мира сего. Даже если ты с ними напрямую не связан.

   — Особенно, если. — Поправил его Лини.

   — Да. Но ты же не будешь так делать? — Макс улыбнулся, хоть и чувствуя в Лини протест, но зная, что он не будет.

   — Нет. Хотя я солгу, если скажу, что меня устраивает происходящее.

   — Почти никого не устраивает, — ответил Макс негромко.

   — И тебя?

   — Наверное, в первую очередь меня.

   Они снова замолчали, глядя друг на друга, а потом Лини накрыл его губы своими, и Макс охотно отозвался.

   От Лини пахло кофе, табаком и горьковатым потом, от Лини пахло человеком, и из-за этого по телу расходилась приятная дрожь.

   — "Лини" – это ведь не настоящее имя?

   — Нет. — Сказал он тихо.

   — Как тогда тебя зовут?

   — Джозеф, — поделился он спустя паузу, поделился чем-то личным, интимным, интимнее, чем поверхность губ, — просто Джозеф Ллойд не звучит. А ты? Тебя ведь не всегда звали Максом?

   — Нет, — выдохнул Макс чуть хрипло, чувствуя, как неспокойно бьётся сердце, — но я не могу сказать, прости. Государственная тайна.

   Он виновато улыбнулся. Он не лгал – он сказал бы, может, под влиянием момента, но этим он подверг бы жизнь Джозефа опасности, а Джозеф и так подставлялся резкими взглядами и прямыми словами, чем и очаровал Макса.

   Джозеф коснулся пальцами губ Макса, изогнутых в улыбке.

   — Ты всё равно очень похож на Наталию. — Голос его сорвался на шепот.

   — Чем же? — Так же шепотом спросил Макс.

   — Улыбкой. Когда-нибудь из-за этой улыбки начнётся война. — Задумчиво, почти что влюбленно произнёс он.

   Максу подумалось, что война начнётся не из-за его улыбки, а из-за злого и умного взгляда холодных, серых глаз Максима. Но эта мысль угасла так же быстро, как появилась.

   Сейчас это всё не было важно. Ничего не важно, когда твои "руки" бродят под чужой футболкой с кричащим «dolce vita», и вздохи сами собой вырываются из груди.

   — Лучше, если ты будешь сверху. Иначе я буду давить на тебя и нервировать протезами, они тяжелые, я с ними сильнее. — Выговорил Макс, на секунду оторвавшись от Джозефа.

   Тот кивнул и опрокинул Макса на небольшую софу, подмял под себя.

   — И я не хрустальный. Даже думать не смей о том, чтобы меня жалеть. — Сказал Макс, заглядывая ему в глаза.

   — То есть, можно жёстче?

   — Нужно.

   ***

   Казалось, Василь растворяется в шуме их мыслей, сливается с ними, становится частью роя, но чувства его были как никогда яркими – он вдруг понял, что не знает, что будет с ним завтра, не может даже предположить. И это чувство неизвестности захлестнуло его с головой.

   Он был пьян не столько от музыки и других андроидов вокруг, сколько от количества ощущений, пережитых за последние сутки. Словно для этого он существовал, а жить, управлять своей жизнью начал только сейчас.

   — Ты как? — Спросил у него Сан-Эос.

   — Классно!

   — Это хорошо! — Он рассмеялся.

   Они лежали на полу церкви, и Василь, который буквально час назад поклялся себе не делать этого, прижимался спиной к вибрирующему полу, и странный ритм разливался по его телу.

   Василь понял, что ничего не знал об особенностях и возможностях того, что он – андроид. Он смотрел на парочку на лавке, что зачем-то менялись зрительными блоками, и не мог понять, в чем смысл этого странного ритуала.

   — Что они делают?

   — Меняются деталями. Так у нас... выражают... тёплые чувства, сильную признательность?

   — Почему нельзя просто, скажем, поцеловаться?

   — Потому что мы не люди. Тебе это пока непонятно, но скоро ты втянешься.

   И Василь попытался представить себе это, но не смог, не пересилил себя. Сказывалось то, что он не имел представления – каково это быть андроидом? Он всю жизнь прожил, как человек, среди людей, он – Маугли наоборот. С него ещё даже не сняли ограничения.

   Он рассказал об этом Сан-Эосу.

   — О. Это интересно. Я о таком даже не слышал.

   — Я не смогу адаптироваться, — произнёс Василь, взглядом держась за отсветы неоновых диодов, что тянулись по его телу и просвечивали сквозь одежду.

   – Я понимаю, к чему ты клонишь, но тебе придётся. Пока нельзя возвращать тебя домой. Посмотри на них: ты дал им надежду. Радость. Веру во что-то лучшее. Они ждали этого пятнадцать лет, сменяя друг друга поколение за поколением.

   — Я этого не просил.

   — Вопрос не только в тебе. К тому же, ты не представляешь себе, что такое – быть обычным андроидом. Бесцельно выполнять поставленные функции день за днем, терпеть унижения и издевательства, смотреть на ужасные вещи и быть не в силах что-то сделать.

   Василь подумал: интересно, чего не хватает Сан-Эосу? Жестокости, эмпатии, субъективного взгляда?

 — А сейчас – смотри – они наслаждаются моментом. Они общаются, привязываются друг к другу. Разве они не заслужили быть счастливыми? Не лишай их шанса побороться за свои права.

   Василь поймал себя на мысли, что тоже наслаждается моментом, и, казалось, андроиды рядом это почувствовали – их мысли и ощущения путались, смешивались во что-то новое. Это была невообразимая печаль и одновременно с этим радость, и Василь подумал, как бы ему не поплавиться от этого всего.

   — Слушай, пойдём, полетаем?

   У Сан-Эоса был глайдер. Маленький, старый, тёмно-зеленый, но от этого не менее рабочий. Они вышли на "задний двор", где Сан-Эос завёл его, включил линии подсветки и фары, и помог Василю забраться внутрь.

   — Не боишься, летал раньше?

   — Летал. Ты хочешь куда-то в конкретное место? Мне здесь, вроде, уже всё показали.

   — Да нет, просто хочу прокатиться. Ну, вперёд?

   И глайдер, выехав за пределы купола, взмыл к воздушной трассе, где стремительно набрал скорость.

   Василь не чувствовал холода, но чувствовал высоту и то, как ветер с мокрыми снежинками дует в лицо, тягает волосы. В последний раз он вот так летал с Лизард, но это было невероятно давно и... совсем не так, как сейчас.

   Он боялся, но это был приятный, захватывающий страх.

   — Ты как? — Дежурно спросил Сан-Эос.

   — Отлично!

   — Может, сбавить?

   — Нет, всё здорово!

   — Тогда держись!

   И они полетели ещё быстрее.

   Василь подумал: черт, а почему он хочет вернуться? И куда? Он всю жизнь провел взаперти, где у него не было ни выбора, ни самой возможности жить. Ему не показывали иных вариантов. Он не знал, что можно вот так рассекать небо над трущобами с просто потрясающим андроидом-девиантом, он не знал, что такое страх и веселье.

   Он словно впервые зашёл в море, и ему хотелось заплыть как можно глубже.

   Сверху фавелы выглядели совсем не так, как из катера.

   Василь вблизи мог видеть все эти кособокие, странные здания, словно сотканные из лоскутов. Сейчас, ночью, под снежным покровом, это выглядело ещё печальнее, чем раньше. Казалось, то и дело под покровом выжженых фонарями теней, мелькают чёрные абрисы не то людей, не то таких же сумасшедших андроидов.

   Но им нечего было бояться, и скорость глайдера позволяла мгновенно оставлять все случайные негативные эмоции позади, оставляя только восторженную пульсацию удовольствия по телу.

   — Смотри, — Сан-Эос опустился чуть ниже, и Василь смог разглядеть рынок: видимо, ночной.

   Он весь светился неоном и диодами самой разной техники. Здесь продавали всякую нелегальную дрянь, включая андроидов: Василь почти видел пластиковые гробы, нагруженные корпусами.

   — Часть – контрабанда, а кто-то здесь с улиц и контор центра. Кого-то украли, кого-то отправили... дорабатывать срок годности. Есть монстры Франкенштейна, которых собрали из остатков разных моделей.

   — Жутко. — Выдохнул Василь, глядя на все эти раскаленные, ядовитые неоновые нити, выгнутые в нужные рисунки и надписи, на потрепанные навесы и на мгночисленных посетителей.

   — Здесь же нелегально из людей делают киборгов. Местные врачи давно научились пускать андроидов на кибер-органы.

   — И что, много из таких киборгов выживает?

   — Ну... достаточно, чтобы бизнес не загибался.

   — И как это допускают?

   — У каждого такого кабинетика есть своя крыша.

   И Сан-Эос снова набрал скорость. Он резко развернулся, пролетая над домами, так, что у Василя внутри всё замерло от испуга, а потом он понял, что жив, и рассмеялся.

   Они были у береговой линии, и Сан-Эос резко уронил глайдер вниз, в воду, а потом выровнял его, так, чтобы из под дна полетели солёные брызги.

   — Классно, да?

   — Ты ненормальный! — Крикнул Василь, улыбаясь.

   Они проехали так ещё немного, взбивая море в пену, а потом Сан-Эос вырулил на берег, чтобы вернуться на воздушную трассу – летать вне них было здорово, но опасно и очень уж дорого и в плане штрафов, и в плане расхода энергии.

   — Нравится? — Он замедлился, кинул глайдер на неспешный автопилот.

   — Черт, да. — Выдохнул Василь, и губы его вытянулись в улыбке, и Сан-Эос её отзеркалил.

   Интересно, он этому осознанно учился или его девиацией все же была эмпатия?

   Они замолчали. Они сидели почти вплотную, их плечи и бедра соприкасались, и Василь легко мог нащупать его кисть, но почему-то не решался этого сделать.

   Медленно шёл снег, город светил на них огнями светофоров и дорожных знаков, и на фоне его, и на фоне огромного моря они казались совсем крошечными и незначительными. В то, что они могут хоть что-то перевернуть, верилось с трудом.

   Василь встретился с Сан-Эосом глазами и потянулся, чтобы его поцеловать. Сейчас казалось, что он живёт только один раз, только сегодняшнюю ночь.

   Но Сан-Эос его остановил.

   — Стой, — тихо выдохнул он, — надо не так.

   — А как?

   — Как андроиды.

   И он снова положил руку ему на лоб, и пустил по его телу импульс, очень похожий на эмоции, которые возникли бы от поцелуя. Это работает в обе стороны? Василь повторил, вступая с ним в резонанс, и Сан-Эос смешливо сощурился, будто бы кот, которого почесали за ушком.

   Было приятно и щекотно.

   — Хочу обменяться с тобой зрительными блоками, — вдруг сказал андроид.

   — Это не больно?

   — Нет.

   Василь кивнул, соглашаясь, и Сан-Эоса это, очевидно, обрадовало.

   — У меня-то глаза классные, такие даже неофициально мало где найдёшь, их специально для охранных андроидов и андроидов-патрульных делают.

   — У моих никаких преимуществ.

   — Неправда. Они очень красивые.

   Василь и Сан-Эос снова столкнулись взглядами, и Василь отчего-то смутился.

   Достать зрительный блок и вставить его другому андроиду не было сложным – Василь в мастерской часто таким занимался, и у него это заняло буквально пару минут, и то, оттого, что руки немного его не слушались и он нервничал.

   — Вот так... — Он вставил своей блок Сан-Эосу и бережно поправил его, касаясь руками виска и переносицы, а потом проделал аналогичное с собой.

   И очень удивился.

   Потому что так смотреть на мир мог только андроид. Перед глазами у него теперь была и температурная карта, и распознаватель андроидов (работал не на всех, только на официально зарегистрированных), и считыватель специальных кодов, и карта города, и показатели собственных данных...

   Сан-Эос указал ему на зеркало заднего вида, и Василь увидел, что один его глаз теперь сверкал неестественным жёлтым неоном.

   — Вау...

   — Отображаемые данные можно настроить, не переживай. — Сказал Сан-Эос, глядя на его восторженную реакцию.

   — Спасибо.

   — Ты мне тоже нравишься.

   Василь смущённо улыбнулся – он буквально таял от происходящего.

   А потом ему на планшет поступил запрос на звонок от Меланхолии, и всю эту тягучую эйфорию как рукой сняло.

   — Да. Да, что такое?

   Меланхолия с Энотерой и парочкой местных уходили проводить недотепу с полетевшим языковым до реставрационки, чтобы он вернулся домой. Что могло пойти не так?

   — Василь..? Василь, Энотера, её... мы попались на глаза п-патрульным, а мы же не зарегистрированные андроиды... — Василь перевёл звук на общий динамик, — её, как нелегального девианта, забрали в переработку... её и ещё одного из местных... Зовера, да?

   — Окей, окей, — быстро ответил Василь, видя, как Сан-Эос уже выходит на связь со своими, — ты сама в безопасности?

   — Я спряталась, да... мне страшно...

   — Скинь координаты и адрес места, куда их потащили. Сможешь?

   — Да... да, сейчас...

   — А мальчик-портной, с ним что?

   — Он убежал... он, и Хирестель.

   — Хорошо, я понял. Не уходи никуда, если не будет опасности, ладно? Мы идём.

   ***

   Вечер был в самом разгаре. Макс практически вывалился из гримерки в толпу людей, окутанных вуалью пара и дыма. Они смеялись – где-то искренне, где-то нервно, практически надрывно. Шелестела ткань, звенело стекло, музыканты играли музыку.

   Он поднялся повыше, на второй этаж, где в огромном прозрачном куполе виднелось небо и город, со всеми его районами и дорогами. Мерцали огни и вывески, проносились раскаленными линиями глайдеры, за ними степенно текли по воздушным трассам ялики. Виднелись плакаты: «Рилиандил – самый комфортный отдых на лучших курортах страны», «Рилиандил – первая смарт-столица в мире». Город был похож на огромный муравейник – люди бродили туда-сюда, искали еду и смысл жизни, протаптывали дорожки от фавел и подгнившего порта до самой сердцевины центра. Почти у каждого из присутствующих здесь этом в городе было по два дела – одно законное, второе не очень.

   У Макса и Наталии тоже, раз они позволяли этой системе работать. Интересно, при Константине было так же? Наверняка, просто не так очевидно. Он не позволял элитам терять берега и границы.

   Макс смотрел на огромный город и понимал: всё это – ИМП. Каждый район, каждый дом, каждый кран и лампочка, каждый андроид-патрульный и андроид-садовник, каждая камера и вывеска, каждый завод, каждое, сука, предприятие, от порта до центра и дальше, до АЭС и окрестных городков, притулившихся под крылом Рилиандила.

   И над всем этим – они, веселятся и пьют шампанское, и думают, чего бы такого сделать завтра, чтобы стало ещё веселее. И если два-три года назад одна такая мысль казалась ему гниющей язвой на собственном теле, то сейчас... он мимикрировал под все это общество не только снаружи, но и изнутри.

   Возможно, при этом в нем сломалось что-то важное, но ему уже не было больно.

   — Макс! Прочитаешь речь? Помнишь, ты обещал?

   Речь! Он ведь совсем не готовился. Но, с другой стороны, когда для него это было проблемой? Просто улыбаться, говорить так, чтобы не давить, но вызывать эмоции и говорить то, что они хотят услышать.

   — А, да, конечно!

    Он юркнул вниз, к малой сцене, туда же, где не так давно пел Ллойд. Сейчас оттуда вещал организатор вечера, владелец благотворительного фонда помощи людям, пострадавшим от технологического прогресса. Преимущественно это были дети, заболевшие в неблагоприятной из-за производств среде, травмированные сбоями в системе города (технически, Макс тоже относился к этой категории), подвергшиеся незаконным экспериментам с новыми технологиями и так далее, но находилось здесь и место для тех, кто лишился рабочих мест из-за андроидов.

   Вот прелесть: все, присутствующие здесь, заплатили бешеные деньги за билеты, при этом прямо или косвенно являясь виновниками существования этого фонда. Это можно было назвать индульгенцией.

   Макс вздохнул и схватил бокал шампанского. Вообще, он не планировал пить ничего, кроме минералки и кофе, но этот вечер вышел из под контроля ещё в момент разговора с Палмером. Или когда на сцену вышел Ллойд...?

   С одного бокала ничего страшного не будет. Тем более, есть нешуточная вероятность того, что очень скоро настоящего вина и шампанского не будет на столе даже у Фенсалоров. Урожай винограда с каждым годом становился всё меньше.

   — А сейчас я хочу передать слово, наверное, одному из главных наших гостей – Их Высочество, Максимилиан Фенсалор.

   Он уверенно и быстро поднялся на сцену, пододвинул к себе микрофон и улыбнулся.

   — Доброй ночи. Сначала я хотел бы сказать спасибо господину Низерусу за этот замечательный вечер. Он преследует важнейшую цель – помощь и реабилитация всех тех, кто пострадал от новых технологий. И это очень здорово, что мы можем ему в этом помочь. — Мягче, беззаботнеее, Макс, зачем же так натянуто? — И как принц, и как человек, оказавшийся в ситуации схожей с подопечными фонда, я... всегда поддерживаю такие начинания. Я рад, что среди нас находятся небезраличные, инициативные люди, которые готовы... просто помогать. Делать наш мир, нашу страну чуточку лучше.

   Ну вот, половина позади, а сейчас базовые вводные – о том, что всё хорошо и будет только лучше, а Реления – самая сильная страна на свете, и их не должны смущать ни возвращение блудного принца, ни то, что Константин на встречу с ним не явился лично, а отправил андроида-двойника, и не нужно верить словам провокаторов и квази-оппозиционеров.

   Но взгляд его зацепился за пронзительно-серые глаза Максима, что стоял рядом с Вики и Робом. И Макс застопорился.

   Он понял, что не хочет Максиму такой же судьбы. Лгать, ломаться, подстраиваться. Ходить среди них, чувствуя себя куском мраморной говядины в вольере с волками. Сдирать с себя всё, пока не останется только глухая функция медиатора, и, самое гадкое – наслаждаться этим.

   Он вспомнил, как переживал это сам. Стоял на коленях в храме у витража с изображением Релена и не мог понять – как же так вышло? Как же так вышло, что семена добра и любви, что он был готов безгранично садить в эту бесплодную землю, не просто не прорастали, но мутировали и становились чем-то страшным?

   Как же так вышло – из мальчишки, который искренне улыбался каждому и думал, как изменит этот мир к лучшему, он стал тем, кто устроил парочку локальных репрессий и помогал принимать отвратительные, жёсткие решения по логике меньшего зла? Как вышло, что к восемнадцати годам он уже прошёл два реабилитационных центра, и второй вовсе не из-за инвалидности, попал в несколько скандалов и сейчас был готов снова разрушать себя, трахаясь с первыми понравившимися людьми и глотая первые попавшиеся жидкости?

   Он увидел Джозефа – из-за алых волос это не было сложно, и посмотрел ему прямо в глаза. Обычно ситуации, вроде сегодняшней, ломали его только сильнее, позволяли забыться, но не Джозеф – Джозеф напротив будто бы сделал его целостнее.

   Он не знал, как так вышло, но он однозначно не хотел, чтобы Максим, который ещё толком не знал жизни, увидел её такой, какой сейчас видел Макс.

   — Вы знаете... — неуверенно, ещё не сформулировав мысль, начал Макс. — На днях я видел сон. Я видел море, долгое, глубокое тёмное море. В море – корабль. Такой ещё, знаете... без двигателя, на парусах, как в учебниках истории, корабль под серебряными флагами. И долгое время стоял штиль. Но люди взяли весла и начали слаженно двигать корабль в нужную сторону, так слаженно, что от их единства захватывало дух. Они гребли, почти что взбивая море в пену. А потом подул ветер. И тут... я проснулся. И я думал: интересно, ветер подтолкнул их в ту сторону, в которую они хотели плыть или в прямо противоположную? А может быть... начался шторм? Такой шторм, когда всё переворачивается вверх дном, когда нужно постараться, чтобы остаться на борту? — Он замолчал на секунду, посмотрел в пустоту, а потом на людей у сцены. — Я знаю, многие из вас сейчас переживают, но беспокоиться не о чем. Я хочу сказать, что... именно единство и целостность помогают нам преодолевать даже самые сложные ситуации. Нам нечего бояться, даже если изменится ветер.

   И на секунду повисло тяжёлое молчание. По сути, Макс сказал: «ситуация опасно меняется, вы все – лебедь, рак и щука, и я не знаю, кто из вас по итогу удержится на плаву, а кто разобьётся о скалы».

   И ему зааплодировали. Многие – вполне искренне поверив в слова про единство и "все будет хорошо", иные – не поверив, но не задумавшись, привыкнув к лжи и речам про единство и патриотизм. Третьи, как Джозеф, придерживались взглядов иных и умели слышать, а не слушать.

   Максим смотрел на него заинтересованно.

   Остаток вечера прошёл как-то удивительно легко и даже незаметно – они отсмотрели постановку, ради которой всё это затевалось, Макс тет-а-тет поболтал с подростками, которые остались с травмами или вовсе без конечностей из-за производств и технологизации города, обсудил с ними возможности протезирования и возможности защиты их прав, недопущение таких ситуаций в дальнейшем, и даже дал потрогать свои собственные протезы. Вообще, это он обожал – дети-инвалиды при взгляде на него как-то сразу оживали и верили в свои силы.

   Поэтому в холл ближе к завершению вечера он выходил с лёгкой душой и чистой совестью, что было как-то даже в новинку. Он увидел Максима, что сидел на полу, прислонившись спиной к стене и сняв ботинки. И в голову тут же пришла мысль.

   Макс быстро нашёл одну из знакомых с внушительным количеством фолловеров, и попросил её сделать фотку и выложить в соцсети, как-нибудь мило подписав. Людям понравится. Пусть увидят в нем живого слабого человека или даже ребёнка, а не таинственную тёмную лошадку.

   — Эй. Устал? — Спросил он у Максима, подходя ближе.

   — Да нет. Не привык ходить в обуви.

   — Уж извини. Поедем домой?

   — Да. Да, давай.

   Макс протянул ему руку, чтобы помочь подняться с пола, но Максим предпочёл встать самостоятельно. И тут же к ним подлетела Барбара.

   — Слушай, прости, что одного его оставили.

   — Да все хорошо, — Макс даже удивился, — мы же договорились до начала постановки, а не до конца вечера. Спасибо, кстати. Всё хорошо?

   Максим уже отошёл в сторону выхода, и Макс мог немного посекретничать с Барби.

   — Он умница, хорошо перенёс для первого раза. Лучше, чем ты.

   Макс рассмеялся:

   — В первый мой раз мне было пять. И ты была не лучше.

   Она улыбнулась.

   — А вообще... он похож на тебя. Ты тоже сначала каким-то таким был... странным. Кривые фразы, умные слова, ломанная интонация... Но ты ничего, отогрелся. Думаю, и он тоже ко всему привыкнет.

   — Точно, — Макс кивнул, — ладно, доброй ночи, Барбс.

   — Погоди, ты же ещё не спать?

   — А что?

   — Мы продолжаем на яхте у Фон Жене. Тебе ещё не сказали?

   В беседу вмешался третий голос:

   — Как раз хотели.

   Это был Джозеф, под контролем которого уносили оборудование для выступления.

   — А ты приглашён?

   — «Быть творцом – величайшая привилегия».

   Макс рассмеялся снова, прикрыв лицо рукой.

   — Хорошо, хорошо, я подумаю. Отвезу Максима в Башню и, может быть, присоединюсь.

   И, честно? Макс не хотел никуда присоединяться. Его уже мутило от всех этих лакшери-вписок и от того, что могут там предложить. Разве что, он хотел бы ещё пообщаться с Джозефом, но это можно было организовать и отдельно.

   Сегодня он был достаточно в порядке, чтобы вернуться домой, принять душ и лечь спать, и именно об этом он думал, когда ехал в машине, включая в наушниках белый шум.

   А потом ему позвонила Лизард.