Дело так и не двигается с мертвой точки, и Кавех честно старается сбавить темпы — и уменьшить собственную зацикленность.

Он меняет квартиры еще пару раз — без спешки, просто на всякий случай, хотя по его душу больше не выезжают люди в черном. В его последней даже есть небольшая кухня и балкон, выходящий в узкий двор.

Нилу говорит, что постепенная и методичная работа однажды принесет результат, и хотя Кавех знает, что это совершенно не его метод, он все же пробует — разговаривает с аль-Хайтамом по меньшей мере два раза в неделю и пытается убедить себя, что от этого есть польза.

Профессор воспринимает это скептически.

«Больше похоже не на тактику, а на то, что ты бегаешь на одноразовые свидания».

«После стольких свиданий я даже не знаю, сколько ему лет и как он выглядит», — жалуется Кавех, но Профессор не спешит его жалеть.

«Поэтому они и одноразовые. Каждый раз ты начинаешь с нуля и никуда не движешься».

Кавех хотел бы поспорить, что он движется, просто очень медленно, но на самом деле она права — и это заставляет его приуныть.

И когда в следующий раз он выходит на связь, то первое, что он пишет после набившего уже оскомину «десять минут» это:

«Мы еще случаем не на том этапе отношений, чтобы обмениваться интимными фотографиями?»

Ему кажется, аль-Хайтам его там и убьет — или сольет без всяких десяти минут, или — что хуже всего — просто проигнорирует. Может быть, настолько откровенный флирт вызовет у него отвращение. Может быть, Кавех ему в принципе надоел.

За две минуты, что он ждет — это никогда не занимало столько времени! — он успевает надумать худшего и почти сворачивается, чтобы сбежать, но ответ не оказывается смертельным — просто разочаровывающим, как и всегда.

«Это невозможно».

Кавех почему-то злится — и расстроен, а эмоции никогда не были его сильной стороной.

«Но ты-то мои наверняка видел»

Аль-Хайтам снова не отвечает, и раздражение постепенно сменяется паникой. Кровь отливает у него от лица, Кавех сжимает пальцы в кулак. Да ладно, у него даже интимных фотографий нет! Может быть, одна, но она не тянет на позорное прошлое, он там всего лишь топлесс — и это было в каком-то роде искусство — и какого черта он вообще об этом думает!

«Серьезно видел?!» — не выдерживает он.

«Нет», — наконец откликается аль-Хайтам и вкупе с облегчением Кавех вдруг ловит себя на разочаровании. Все-таки на той фотке он и правда хорошо получился.

Он не успевает обдумать эту мысль, потому что аль-Хайтам вдруг предлагает:

«Мы можем… созвониться. Поговорить».

Кавех теряет дар речи.

«Прямо голосом? Своим?»

«Могу синтезировать для тебя голос Спока».

Он даже не успевает восхититься, что аль-Хайтам умеет шутить — и смотрел Звездный путь — и умеет шутить насчет себя, потому что в голове у него пустота и восторг на грани с панической атакой.

«Ни за что, хочу услышать твой»

Наушники он найти и надеть едва успевает, и в следующий момент вся его нервная система выдает весьма позорный кульбит и сосредотачивается где-то в горле, лишая возможности ответить.

— Привет, — не понижая голоса, спокойно, будто это разговор с коллегой, приветствует его аль-Хайтам, и Кавех думает, что это нечестно — почему только он один тут так нервничает, что не может найти себе места? Аль-Хайтам по голосу молод — может быть, как он сам, он неспешно растягивает слова, и в его тоне лишь самую малость ощущается его раздражающая самоуверенность.

Почему Кавех вообще об этом так много думает?..

Секунды перетекают в неловкую тишину, и аль-Хайтам заговаривает снова:

— Ты хотел поговорить.

— Ага, — выдавливает из себя Кавех и спохватывается, стараясь не представлять, как звучит его собственный убитый нервозностью голос. — Да, точно, хотел. Значит, мы все-таки уже на каком-то таком уровне отношений?

— Я бы не сказал, что есть какой-то уровень отношений, — спокойно возражает аль-Хайтам. Кавех вцепляется в его слова как в кость.

— Ты же не палишь свой голос всем, кто приходит к тебе с попытками взлома?

На этот раз мгновенного ответа не следует, аль-Хайтам молчит, прежде чем признать почти неохотно.

— Нет. Ты первый.

Это уже успех. Кавех и сам точно не может сказать, почему при этих словах его охватывает какая-то жгучая радость.

— Значит, какой-то уровень отношений есть. И я в нем продвинулся.

Аль-Хайтам неразборчиво хмыкает — не понять, утвердительно или недовольно. Эмоции в его бесстрастном голосе смазываются, оказываются едва различимы, будто скрыты под густой толщей воды.

Восторг длится недолго — Кавех бросает взгляд на часы и бледнеет. Установленное время вышло уже три минуты как. Конечно, аль-Хайтам не предпринимал попыток его поймать в последнее время, но это не значит, что так и продолжится. У Кавеха нет никаких причин безоговорочно ему доверять.

— Поговорим в другой раз? — обессиленно предлагает он, и может, ему только мерещится огорчение в тоне аль-Хайтама, когда они прощаются.

— Да. В другой раз.

Об этом Кавех никому не рассказывает, подсознательно чувствуя, что все это уже начинает выходить за рамки простого азарта. Тучи сгущаются у него над головой, и это самый разумный момент отступить, отказаться от навязчивой идеи, прекратить общение с тем, кто может привести прямиком в клетку, но ничего из этого Кавех не делает.

Всего неделю спустя он собирается и выходит на связь снова.

Аль-Хайтам подключает звук без каких-либо дополнительных просьб, и то теплое воодушевление, которое разом вспыхивает в Кавехе, не имеет ничего общего с его целями. И если это не плохой знак, Кавех не знает, что могло бы им стать.

Они разговаривают о ерунде — очередная попытка узнать об аль-Хайтаме хоть что-нибудь заканчивается ничем. Кавех забывает о времени — и приходит потом снова, и никак не сдается, отчасти потому что так он успокаивает свою встревоженную собственными мотивами совесть.

— Так сколько тебе лет? Давай, не думаешь же ты, что я найду тебя по имени и году рождения в фейсбуке.

— Не найдешь, — подтверждает аль-Хайтам, на вопрос так и не отвечая.

— Брось, я даже не спрашиваю, что на тебе надето!

— Не заговаривай мне зубы, я вижу, что ты пытаешься получить удаленный доступ к компьютеру нашего охранника.

Упс. Кавех закусывает губу, сдерживая улыбку, неудача его почти не расстраивает, хотя это был потенциальный шаг вперед после всех неудач. Поймать небезопасный исходящий трафик — и правда было бы удачей на миллион. Если бы не аль-Хайтам.

— Так это охранник, — комментирует он. — Ты в курсе, что он любитель посмотреть порнушку на рабочем месте?

Аль-Хайтам неопределенно хмыкает, не опровергая и не подтверждая.

— Больше не будет, — отзывается он будто с неохотой.

— Видишь, я даже полезен. Точно не хочешь подружиться? — Кавех дразнит его, не испытывая ни малейших угрызений совести. Аль-Хайтам все равно всегда отвечает одно и то же. Но почему-то не в этот раз.

— Это правда. Любая из корпораций приняла бы тебя в штат, закрыв глаза на все, что ты делал ранее.

Об этом они тоже уже говорили — и Кавех не хочет повторять, что ему не интересно быть связанным по рукам и ногам обязательствами. Он напускает на себя невозмутимый вид, хотя его никто и не видит, и смакует внезапно пришедшую в голову мысль.

— И ваша? — интересуется он легкомысленно. Аль-Хайтам молчит, и Кавех уже думает, что он отключился, лишь бы не отвечать.

И когда он наконец заговаривает, голос у него кажется усталым.

— Может быть. Но на твоем месте я бы никогда этого не делал. Уже поздно. Доброй ночи, Кавех.

Некоторое время Кавех обдумывает его слова — пока отключается и со всеми предосторожностями добирается до дома. Что он хотел этим сказать? Это такая угроза или внезапная забота?

Но разве это не путь, который может сработать? Стать троянским конем самому и найти уязвимые места изнутри?

Кавех не может перестать об этом думать.

Профессор пишет ему под утро, когда Кавех уже планирует отравляться спать. Она не давала о себе знать последние несколько дней, и тем удивительнее то, с чем она приходит.

«Я нашла кое-что. О той компании».

С Кавеха слетает вся сонливость.

«Я не думал, что ты продолжаешь поиски», — осторожно пишет он.

«Да, продолжаю. По крайней мере, пока ты сам не оставишь их в покое».

Это наполняет Кавеха теплом: Профессор никогда не говорит этого напрямую, но она переживает о нем и поддерживает как может. Он знает, что поступает сейчас глупо и импульсивно и заставляет волноваться близких ему людей, но ничего не может с собой поделать.

«Я предположила, что мы имеем дело с некой научной организацией», — как ни в чем ни бывало продолжает она, будто лишенная всякой сентиментальности — и решительно настроенная не дать на это времени Кавеху. — «По их же собственным словам, которым вряд ли можно верить, они занимаются техническим оборудованием и разработкой программного обеспечения. Многовато усилий для охраны какой-нибудь новой технической примочки, если только у них в тайне уже не собрана машина времени. Но учитывая их службу безопасности, это все же может быть недалеко от истины. Применяют ли они неизвестные еще нам технологии, чтобы выйти на твой след? Вполне возможно».

Кавех отправляется заварить себе кофе: он знает, что если Профессор начала о чем-то говорить, это может затянуться надолго. Мысль о том, что он не может справиться с аль-Хайтамом просто из-за разницы в оборудовании, конечно, ему симпатизирует, но это опасная дорожка, которая может убить все желание достигнуть его высот, и Кавех не хочет развивать эту мысль.

«Но такие инновации требуют светлых умов. Где же их брать? Самый простой и удобный вариант — блестящие выпускники университетов. Я взломала пару самых крупных и обнаружила, что да, самым лучшим ученикам некоторых технических специальностей поступали предложения еще на последних курсах. Также я нашла несколько студентов из престижных университетов других стран, которых также приглашали в эту Академию. Только связаться с ними невозможно — они исчезают с радаров сразу после того, как соглашаются. Может быть, меняют имя, может быть, живут в закрытых городах, так или иначе, найти их практически нереально».

От того, какую работу провела Профессор, Кавех наполовину в ужасе, наполовину в восхищении — и больше всего он жалеет, что не догадался об этом сам. Но честно говоря, он никогда не умел работать с информацией так, как это делает она.

У него от всего этого только голова кругом. И пока что никаких идей это не дает.

«Но одного я все-таки нашла», — добивает его Профессор, и Кавех встряхивается, наконец заставляя себя сосредоточиться на том, что она говорит. — «В процессе я вдруг обратила внимание, что они также приглашают студентов биологических и медицинских специальностей: нейробиологов и нейрофизиологов большей частью».

«Разве это не значит, что они проводят эксперименты на людях?» — не удерживается Кавех, до этого хранящий молчание. От одной мысли по спине у него бежит холодок, он вспоминает все когда-либо виденные им фильмы про узников науки в лабораториях и уже представляет, что в случае поимки ему может грозить даже не тюрьма, а опыты где-то глубоко под землей напротив зловеще хохочущего ученого.

«Необязательно. Эксперименты на людях было бы сложнее скрывать, так что, возможно, речь идет о животных», — Профессор едва успевает его успокоить, как тут же добавляет: — «Хотя тот выпускник, о котором я говорю, получил в свое время грант на исследование работы человеческого мозга».

К картинкам о зловещих опытах присоединяются те, где Кавеху распиливают череп циркулярной пилой — непременно для того, чтобы узнать, что у него внутри, раз чувство самосохранения подводит его раз за разом.

Его начинает тошнить от одной только мысли.

«Если ты нашла кого-то, мы не можем пролезть через него?» — он набирает вопрос, чтобы отвлечься и переключиться, иначе его богатое воображение погубит его раньше, чем это сделают гипотетические ученые злодеи.

«Нет. Он проработал в компании три года, уволился два года назад, информация была стерта из его резюме. Сейчас он преподает в маленьком университете в Калифорнии, я бы сказала, слишком маленьком для его умений. Вряд ли он пойдет на контакт, но я послежу за ним какое-то время».

Кавех готов носить ее на руках — возможно, это и правда шанс, которого он так ждал. Шаг за шагом он приблизится к разгадке — хотя его интересует больше не то, что происходит за закрытыми дверьми, а как же их, в конце концов, вскрыть.

Ему вдруг приходит в голову одна мысль.

«А у тебя остался список лучших выпускников в направлениях разработки?» — интересуется он, пытаясь ухватиться за тоненькую нить.

«Разумеется. Кто тебе нужен?»

«Лучшие из лучших».

Профессор молчит некоторое время, и это молчание действует на Кавеха угнетающе.

«Я знаю, о чем ты думаешь», — пишет она спустя некоторое время. — «Ты уверен, что хочешь потратить время на это, а не на попытки разговорить того парня, что работал у них раньше?».

Это подлый удар, ниже пояса, потому что Кавех сразу начинает чувствовать себя виноватым. Он зарывается ладонью в волосы, мучительно прикидывая свои шансы не спать ближайшие несколько дней. Шансы эти неплохие.

«Я справлюсь и с тем, и с другим?» — пробует он и чужое негодование чувствует даже сквозь экран.

«Ты безнадежен», — приходит ему в ответ, а ниже — файл со списком имен. Кавех не возражает, безнадежность — это именно то, как он себя сейчас ощущает.

Вопреки его надеждам он ни на шаг не сдвигается.

Профессор присылает ему почти два десятка лучших за последние семь лет с самых известных университетов Америки — и еще несколько заграничных. Тех, кто получил предложение от Академии тем или иным образом, а потом пропал с радаров. Кавех сразу отметает какую-то часть — в первую очередь, конечно, девушек, хоть аль-Хайтам и угрожал, что мог синтезировать голос, а следом специалистов по статистике и инженеров. Он делает упор на информационную безопасность, но список все равно выходит внушительным.

В конечном счете через несколько часов он остается один на один с шестью именами с лучшими баллами и выпускными проектами — любой из них может быть аль-Хайтамом, но с тем же успехом его здесь может и не быть вовсе.

Мэтью Вудс, Тайлер Рамос, Уильям Бойд, Джим Фалькон, Ли Дао, Ричард Ривера — имена безликие и с виду ничего не значащие. Лишь двое из них специализировались на безопасности, Ричард Ривера даже создал какой-то проект, направленный на безопасность внутренних систем — но Кавех не видит в нем ничего похожего на то, с чем сталкивается сейчас. Еще несколько посвятили себя увеличению вычислительный мощностей — и следовательно скорости срабатывания чего бы то ни было, а Фалькон вообще занимался нейронными сетями, и выкинуть его из списка не позволили только чрезвычайно высокие баллы.

Кавех перечитывает имена раз за разом, будто прямо сейчас ему откроется что-то, что до этого он пропустил, что-то щелкнет в голове и все станет предельно ясно, но у него только начинает болеть от всего этого голова. На часах почти десять утра после бессонной ночи, и это худшее время для того, чтобы думать. Может быть, стоит порасспрашивать аль-Хайтама еще раз? Послушать, не дрогнет ли голос на одном из случайных фактов?

Даже сейчас он понимает, что это ничего не даст — аль-Хайтам контролирует свой голос безупречно и никогда не позволит просочиться никакой информации в тоне. Если только не специально.

Или сделать то же самое, что сделал сам аль-Хайтам — найти старые чаты однокурсников каждого из них и проверить, чья характеристика подходит под знакомую уже ему самоуверенную заносчивость.

Он все-таки, кажется, задремывает прямо за ноутбуком, потому что следующее, что он помнит, как подскакивает, едва не снеся стоящую сбоку кружку, а телефон вибрирует, не переставая. Кавех трет лицо ладонями, заставляя себя проснуться, и только потом смотрит на экран, задаваясь вопросом, кому понадобилось звонить ему так рано: и Нилу, и Профессор знают, что в это время он обычно спит.

Но посреди экрана отнюдь не входящий вызов.

Это уже знакомое ему всплывающее поверх всех иконок сообщение, и на этот раз оно необычайно кратко:

«Уходи. Прямо сейчас».