Дверь в лабораторию громогласно захлопнулась, и Лёшка тут же подпрыгнул и понёсся, сияя, к вошедшему Штоллену. 

— Профессор, вы пришли!!! 

Васька, взяв со стола толстую тетрадь, подошёл следом:

— Уже всё сделали?

— Вам никто не помешал? — тут же снова спросил Лёшка. 

— Заработало уже? — Васька пожалел, что именно сегодня забыл часы в общаге. 

— Погода не смажет эффект? 

— Вы какой-то уставший... Плохо спали? 

— Опять кошмары? 

Стоявший чуть сгорбленным столбом профессор выпрямился, как на пружине, и прожёг обоих блеском яростно-зелёных линз. 

— Не ваше дело!!! — гаркнул визгливо, но тут же закашлялся и понизил голос до угрожающего шипения. — Лоботрясы! Что вы тут забыли в такую рань?! Я вас не звал, идите на... 

Парни чуть отступили. 

— Мы хотели... — Васька вцепился в тетрадь как в щит. 

— Да, присутствовать... — закивал Лёшка. 

— При воплощении вашего гениального плана! — закончили они хором. 

Профессор поморщился, стянул с головы очки и швырнул одному из них. Ему было всё равно, кому. Не уронили и ладно. 

— Подхалимы! — пошёл к ширмам, за которыми стояла родная скрипучая раскладушка. Ноги гудели, голова гудела, спина вообще... чуть не ушла. Нет, месяц перерыва — это всё же чересчур. Надо хоть физкультуркой разбавлять, если опять придётся.

— Раз уж вы здесь, идите проверьте, готов ли раствор в антипарилке. Чем больше приготовится порций, тем лучше! 

***

— Почему не разбудил?!

Котёл от возмущения так и замер на пороге кухни. Зеркально, только сидя за столом, замер и Максим. Перед ним дымилась миска каши, похоже, недавно с плиты.

— Так только восьмой час же, — Макс попытался улыбнуться, видимо, думал, что отец шутит. Но Котёл подошёл к сыну, заглянул ему в тарелку — половину хоть съел, неплохо, — и показал на свои наручные часы. Массивные, металлические, позолоченные, с внушительным круглым циферблатом. Собранные Котлом лично всего неделю назад, а потому точные до последней секунды:

— Девять сорок уже! 

Макс ошарашенно уставился на отцовские часы, крутанулся перепроверить по настенным, так же ошалело глянул на наручные свои и подскочил со стула. Котёл удержал его за плечи и усадил обратно.

— Доедай бегом, — велел он и рванул в гараж. На ходу сбросил тапочки, нацепил ботинки, накинул пальто прямо на майку и схватил ключи.

Машина завелась не сразу: холодные октябрьские ночи плохо влияли на старушку. Надо уже собраться и перебрать в ней всё, да где время найти? Часы и те успел тогда собрать в минутных перерывах между заказами и патрулями. Где уж тут за сыном смотреть...

— Я думал, половина восьмого! — Макс влетел на заднее сиденье с портфелем и сменкой. Всклокоченный, с кривым шарфом и незастёгнутой курткой поверх мятой формы. — Только-только кашу сварил, сел...

— Ремень! — оборвал Котёл оправдания сына и дал по газам. Макс послушно пристегнулся и затих.

Едва они выехали, как пакостная осенняя морось облепила лобовое стекло склизскими зеленоватыми каплями. До сезона кислотных дождей неделя-две, вот химия уже и уплотнялась в воздухе. Пришлось включить скрипучие дворники. Котёл понадеялся, что скрип отвлечёт от лишних мыслей, но зря. Вот тебе и последствия ночных недосыпов, сразу у обоих: один проспал, второй часы проглядел. Нет, так больше продолжаться не должно. Да, скоро вернутся мужики и смогут караулить возвращение Котла вместо Макса, но ведь не в том дело. Сейчас он не послушался в одном, потом не послушается ещё в чём-то. Возраст-то самый бунтарский подходит. Котёл знал отлично, сам вёл себя не лучше при деде. 

И вот во что вырос. 

Поговорить бы сейчас, но столько всего внутри вдруг завертелось, заклокотало пыльного, старого, мутного. Скопилось, как зелень эта склизская в воздухе. Ещё сон проклятый. И вчерашние ворюги допекли пока улизнуть пытались, тупицы. Нет бы хоть прятались как-то по-умному. Носишься за ними по всему периметру и только успевай на шум сворачивать, когда они сдуру на очередной тупик налетят. Ни внезапных ловушек, ни опасных приманок. От подобных погонь и самому отупеть недолго.

Котёл так задумался, что едва успел затормозить: на школьной стоянке, обычно полупустой, скопилась куча машин. 

А перед входом в школу — куча народу. 

— Чего это они? — раздался сзади удивлённый голос Максима. Котёл посмотрел на сына, на толпу перед школой. Взрослые там стояли прямо с детьми. 

Подозрительно. 

— Жди здесь, — велел он и быстро вышел из машины. Достал из кармана пальто затемнённые очки, не такие плотные, как носил по ночам, а коричневые, с тонкими стёклами и дужками. Нацепил и пошёл к школе. 

Толпа гудела и волновалась. Одна из родительниц увидела подходящего Котла и узнала его. 

— Константин Романович! Да что же это творится? 

Котёл и не пытался вспомнить её имя:

— А что творится? 

— А у вас что, часы верно ходят? — округлила она глаза. 

Котёл не уловил связи с часами, но машинально посмотрел на свои. Они показывали без пяти восемь. 

— Не понял, — он поднял взгляд на часы возле школы. Родительница заметила и ответила раньше:

— На них вообще полдень.

Котёл нашёл их, и правда, те показывали три минуты первого. 

— А на моих теперь десять часов, — подошёл к ним Макс. Котёл только хотел напомнить, что приказал сидеть в машине, но тут на крыльцо вышла директор:

— Товарищи! — пробасила она. Её голос, мощный и раскатистый, перекрыл весь людской гул и, кажется, даже шум машин с шоссе. — Давайте разберёмся по порядку! У всех ли сбились часы? 

Оказалось, что у всех. Даже дореволюционные карманные с музыкой часы уборщицы, бабы Дуни, по которым сверялись все в школе. Будильники как с цепи сорвались, звонили без разбору. Люди понятия не имели, проснулись ли утром или ещё когда: типичная катамарановская осенняя пасмурность позволяла отличить лишь день от ночи, но никак не полдень от семи часов утра. И то не всегда. 

— Отпустите нас домой! Всё равно ничего непонятно! — выкрикнул задорно кто-то из толпы. 

— Домой, домой! — поддержали другие дети. Котёл покосился на Макса: тот предусмотрительно молчал, засунув руки в карманы. 

— Учебный процесс сорвать не дам! — решительно заявила директор. Дети мигом присмирели. — Все ученики заходят в школу по моей команде. Одиннадцатые классы первые! 

Облегчённый родительский вздох сдул с пришкольных деревьев последние остатки листвы. 

— Заберу тебя, когда темнеть начнёт, — сказал Котёл сыну, — раз других ориентиров пока нет. 

Макс скептично пожал плечами и поглядел, как старшие вяло и неохотно поднимались в школу. 

— Десятые классы! 

— Если задержусь, жди в школе, никуда не уходи, — Котёл прибавил строгости, чтоб вернуть внимание сына. Тот повернулся, но впечатлённым не выглядел. 

— Почему это ты можешь задержаться? — спросил с едва заметной тревогой. 

Котёл удивился, что тут непонятного. Но Макс смотрел внимательно и ждал ответа. 

— Девятые классы! 

— Попробую выяснить, что за хрень творится, — понизил голос. 

— Ты? 

— Я

— Но.. Это дело городских служб этих, наверное. Не? Ты ж и так жаловался, что тебе всё некогда... 

Кипучий ком чего-то желчного и колючего скакнул из груди в горло. Котёл чуть не рыкнул "не твоё дело" на сына. Остановил себя буквально в последний миг — когда осознал, что и кому собирается рычать. К счастью, директор позвала восьмые классы, и Макс, бросив быстрое "пока" и ничего не заметив, умчался в школу. 

***

Часы сбились во всём городе: об этом судачили в очередях, радио в машине извинялось за путаницу в выходе программ, в кафешках и столовых не знали, подавать им ещё завтрак или уже обед, или даже ужин. Врали, что самое мерзкое, наручные часы Котла. И самые большие и новые городские часы, на здании Девятого канала, тоже врали. 

— Я пришёл, показывали без пяти восемь, — пожаловался один из рабочих. Котёл удачно успел дать ему прикурить и тот охотно отблагодарил "душевного мужика" горой жалоб. — Директор меня вызвал, говорит, с его часами не совпадает, исправь, мол. А на моих смотрю — девять нуль-нуль. Гляжу — и на этих тут же девять выскочило! Прибежал Санёк, говорит на его часах ваще два. Глядим — и эти два часа тут же показали. Как издеваются! Во, во, смотри, опять два и сейчас! 

Котёл глянул — и правда, часы показали два ровно. Хотя, когда он подходил к ним, то чётко видел половину девятого.

"Часы за одну ночь сбились во всём городе. Разом. Все, — подытоживал он, пока ехал домой. — Рабочие с Девятого канала сказали, что разобрали часы с фасада до винтика, но не нашли, в чём поломка. И сбившиеся часы в кабинете директора, по их словам, тоже разбирали и тоже впустую".

Дома Котёл первым делом проверил слова рабочих: разобрал все часы, что нашёл, и кухонные, и часы из мастерской, и старые напольные, и — скрепя сердце — свои наручные. Механизмы у всех и впрямь оказались целее некуда. Ни следа поломки или чего угодно ещё, что могло привести к неточности. Да и такой неточности, как сейчас, Котёл за всё время работы починщиком не видал. Что это такое, когда смотришь на часы — там одно время, а через миг уже совершенно другое? По радио какой-то журналист настойчиво кричал о зловещих магнитных волнах, но Котёл проверил и это: приборы в мастерской чётко показывали, что уровень зловещей намагниченности в городе не выше обычного, даже на полделения ниже с севера. Так и раньше бывало из-за большой влажности, и часы раньше с ума не сходили. 

"А теперь сошли". 

Для проверки включил и телевизор. Надо ж знать, как местные вещатели выбираются из щекотливой ситуации и говорят ли о ней. Девятый канал сразу оглушил лавиной рекламных роликов, и только на десятом из них по низу экрана змейкой проползла надпись:"По причине экстренных обстоятельств наш канал сегодня рад будет весь день радовать дорогих зрителей ассортиментом образцов рекламного искусства, нового и классического". 

— То есть весь эфир забьют рекламой, — поморщился Котёл. На телевизор сели канарейки Мерс и Бенц и чирикнули, будто поддерживая недовольство хозяина. — Вот уж у кого нежданная выгода, надо же, — он кивнул птицам на мелькающую на экране рожу директора канала. 

В спокойные дни Котёл посматривал по Девятому "Печали Января" — простенький сериальчик какого-то забугорного производства. Исключительно чтоб разгрузить мозг! Но сегодня, похоже, о подобной разгрузке можно забыть. 

Он подошёл к телевизору, покрутил тумблер, переключая вещание. На экран выскочила мерзкая зелёная рожа, вся в морщинах и пятнах, с оплывшим стеклянным взглядом — и пялилась эта рожа прямо на зрителя. Котёл от неожиданности шарахнулся подальше, птицы мигом перелетели ему на плечи. Рожа что-то зашептала. Котёл прислушался-пригляделся и сообразил: у неё и правда стеклянные глаза. Кукла. Сплюнул раздражённо. Детский Тринадцатый канал, похоже, не изменял себе и в тяжёлые времена. 

— Будто в городе без их уродов мало жути, — Котёл вырубил телек, сунул в зубы сигарету и потопал в мастерскую. Птицы полетели за ним. 

В голове продолжали вертеться рекламные ролики и бегущая строка. Ну уму ведь непостижимо: весь город на ушах стоит, а этот Шмойс пользуется неразберихой и зашибает деньги! 

Котёл злым плевком отправил сигарету в мусорное ведро. Побарабанил пальцами по столу. Стоило выкинуть лишнее из головы и заняться, наконец, новым заказом, починкой всякой музейной мелочи. Предоплату же он взял, должен сделать, да и деньги нужны. А с часами пусть городские службы разбираются. И со Шмойсом, будь он неладен. Макс... Макс прав, да, это дело городских служб. Мужики, если б были здесь, а не уехали, тоже бы так сказали. 

Однозначно. 

— И я бы их не послушал, да? — спросил Котёл у сидящих на выключенном паяльнике канареек. Птицы переглянулись и снова чирикнули.