Свист, весёленький, ритмичный, с оттяжкой на верхних нотах разбудил и канареек, и Максима, и Котла. Чайник так свистеть не мог. Да и кто бы его поставил, если все спали? Но доносился свист как раз с кухни. «Вор же не станет свистеть на весь дом, да, пап?» — спросил Макс, осторожно выходя из комнаты вслед за отцом. «Лучше бы вор…» — вздохнул тот, уже узнав и свист, и мелодию.

На кухне их встретил Жидин. Он сиял ярче самого новенького чайника и распоряжался посудой и содержимым холодильника с наглостью, которой любой вор позавидует. Налил в большую пивную кружку растительное масло почти под завязку, посыпал рубленным укропом, посахарил, сунул одну из ярких Максовых трубочек и потягивал напиток, отвлекаясь на довольный свист. Когда, наконец, заметил на пороге кухне обоих Волковых, то празднично отсалютовал им фуражкой.

— Временная проблема безвременно разрешена! — заявил он торжественно. Котёл и Максим немо уставились на полковника. Очередное доброе утро… Или не утро? На часы и смотреть уже не хотелось.

— Поясни, — спросил Котёл по возможности не очень мрачно.

— Вот как знал, что ты недоволен будешь, — покачал головой Жидин без капли обиды и нахлобучил фуражку обратно. — Вы, товарищи-граждане Волковы, живёте в одном городе с гениальными, не побоюсь этого слова, людьми!

«Ага, особенно с одним», — уж мрачно думать Котёл мог себе позволить, что и сделал, облокотившись о стену. Жидин заметил его потемневший взгляд.

— Не о том думаешь. Твой профессор — гений вредительский и единоличный, а я говорю о гении полезном и коллективном.

— Он не мо…

— Дядя Жидин, объясни уже проще! — попросил нетерпеливо Максим.

— Спокойно. Я за тем и пришёл.

Он медленно отодвинул недопитую кружку в сторону, полез во внутренний карман кителя и вытащил оттуда высокую и тонкую стеклянную колбочку. Сперва одну, потом вторую, чуть ниже и толще, и так достал четыре штуки. Максим и Котёл подошли ближе, пригляделись и увидели, что принёс Жидин не просто колбы, а…

— Песочные часы! — восхитился Макс.

— Ну, не прям песочные, — сказал Жидин уже без торжественности. — Где у нас песок-то достанешь, даже на речке его всего ничего… Неважно! Главное, что работают! И не сбиваются. Здесь, — он ткнул пальцем в прозрачное стекло, — ровно час. Пользоваться все умеют?

Макс схватил часы тонкие со светлыми деревянными основаниями и завертел в руках с любопытством первооткрывателя. Котёл взял другие часы, округлые, в руку с куда большим скептицизмом. Повертел. За стеклом послушно пересыпалось нечто и впрямь похожее на песок, но по-землистому чёрное.

— Где достал? — спросил он.

— О том и речь! — назидательно поднял палец Жидин и снова припал к трубочке. — Везде достал! Во всём, понимаешь, городе. Вот что взял, — сказал он Котлу, — продавал мужичок возле вокзала. Сам, говорит, вчера вечером додумался и сделал из всякого подручного. Твои, Максимка, на рынке продавала пара семейная. Тоже сами сообразили, нашли пузырьки из-под капель каких-то лекарственных, досочки от ящичков.

— Хочешь сказать… — Котёл поставил часы на стол и потёр переносицу, — что несколько горожан, независимо друг от друга додумались собрать песочные часы на замену обычным и заодно заработать на выдумке своей?

— Конечно, конечно это и хочу! Ну разве не гении у нас люди, а? — Жидин светился гордостью воспитателя, чья детсадовская группа лучше и быстрее всех доела кашу.

— Ага, — Котёл кашлянул и пошёл к плите ставить воду. Лишь бы скорее ото всех отвернуться и не показывать усмешки от вида полковника. — Мало того, что Шмойс на сбое часов наживался, теперь и другие начали.

Конфорка вспыхнула привычным синим пламенем, но через него вдруг мелькнуло воспоминание о пламени зелёном. Зелёном и злом, вспыхнувшем в прищуренных глазах Штоллена, когда Котёл спросил того про Шмойса. Не то, чтобы Котёл запоминал все выражения лица профессора, но такого злого не помнил точно. Не столько даже злого, сколько… оскорблённого?

С удивительно похожей оскорблённостью пробурчал за спиной и Жидин:

— У нас тут всегородская вспышка гениальности, а ты про Шмойса какого-то…

— Что его сделка с мэрией? — повернул на более полезное Котёл и достал тарелки для завтрака.

Жидин затянулся из трубочки с громким хлюпаньем.

— Завтра бумажки подписывают. Под городские нужды песочные часы не подведёшь. Нужны с циферками-стрелочками.

Котёл и не сомневался. «Вспышка гениальности» безусловно, любопытная, но для каких-нибудь мозгоклюев-теоретиков, а по его части — практика. И в практике этой песочные поделки пользы не имели ни на грош. Разве что закидать ими Штоллена, чтоб отвлёкся и не путался под ногами.

— Значит, сегодня всё должно кончиться, — решил Котёл и сыпанул в кастрюлю хлопья геркулеса. Чуть не просыпал мимо — сбоку налетел Макс и, ничуть не стесняясь Жидина, схватился за отца.

— Опять патруль? — пробормотал испуганно.

— Максим… — Котёл осторожно отложил пакет с хлопьями. Тут резко скрипнул стул, и рядом с ними очутился Жидин.

— Не боись, Максимка, — он положил ладонь ему на плечо. — Присмотрю за твоим папкой на этот раз.

Максим посмотрел на Котла с надеждой и мольбой. Жидин — с железобетонным спокойствием манипулятора, который разыграл беспроигрышную комбинацию. Котла на миг непреодолимо потянуло обратно на крышу к профессору — с ним драться куда проще. Но крыша ему светит не раньше ночи, а если он верно понял действия Штоллена, то очень поздней ночи. А пока…

Умоляющий взгляд Максима. Непробиваемый взгляд Жидина. Свой взгляд Котёл упёр в стену. Вдохнул поглубже. И выдохнул:

— Под самым Университетом машину не ставь, нечего светиться.

Макс резко вжался в отца ещё крепче, а Жидин протянул медленное «угу», как после долгого раздумья.

— Хлопьев маловато насыпал, в кастрюльку-то, — деловито добавил.

— Тут две порции, — возмущённо обернулся на него Котёл.

— Как же две? А сам есть не собираешься?

* * *

Разбушевавшаяся в первый вечер преступность заметно поутихла. То ли силы кончились, то ли «народное изобретение» помогло — вникать Котёл не особо хотел. Он хотел положить конец неразберихе с часами и не дать Шмойсу шанс обворовать город. Поэтому, прошерстив как следует самые злачные кварталы на наличие нарушителей, Котёл добрался до дворов возле Университета, где и остановился Жидин.

Канарейки остались с Максом.

— Пока тихо, — доложил полковник.

Котёл протёр новые тёмные очки, запылившиеся от беготни, отряхнул новую тоже шляпу. Из-за шишки сидела она не слишком удобно, но образ надо блюсти. Посмотрел на наручные часы, одолженные у Макса. Три ровно.

— Сколько на твоих? — спросил у Жидина. Тот удивился вопросу, но глянул:

— Три нуль-нуль. Но…

«Отлично», — Котёл снял часы сына и отдал их Жидину.

— Береги. А я пошёл.

— Уже? А… Ну. Бывай, ага.

— Буду, — Котёл проверил крепление трости на поясе, нырнул в тёмный угол между домами и пропал с глаз. Сколько Жидин ни приглядывался, не смог его рассмотреть. А Котёл уже далеко ушёл: он скользил из тени в тень и подкрался к громаде Университета. К самой высокой пожарной лестнице в городе, ведущей прямо на крышу. А на крыше…

* * *

— Ку-ку, герой!

Удар в челюсть — раньше, чем он рассчитывал. И в колено. Чёрт, профессор явно не терял времени даром. Котёл едва уворачивается от нового замаха, ныряет под кулак за спину, но Штоллен мигом к нему поворачивается, суёт руку в карман…

Ну нет!

Котёл пинает его по ногам, по груди, не даёт схватить себя, перекувырнувшись через Штоллена — и в этом головоломном пируэте оглядывает, наконец, крышу кругом и находит её — установку, распыляющую состав!

— И не мечтай! — напрыгивает на него профессор, будто уловив мысли. Котёл падает, но хватается за врага, валит на себя и на удачу ныряет рукой в тот же карман, куда недавно тянулся Штоллен. Лишь бы не шарики, ему нужна… Склянка, да! Профессор вцепляется в ту самую руку, хочет забрать, но Котёл пихает его в грудь и роняет находку прямо на крышу под ними. Зелёный дым сразу заполняет собой всё, забивается в ноздри. Котёл и Штоллен чихают почти одновременно и сшибаются лбами.

— Чёрт… — шипит Котёл от боли. Мало было ему шишки сзади.

— Поэтому я разбиваю составы на нужном расстоянии, а не прямо под носом, дурень, — доносится сиплый от злости голос Штоллена. Котёл бьёт точно на звук. Профессор тут же с него скатывается, мычит что-то. А Котёл сквозь дым по памяти мчит туда, где видел установку. На ходу выхватывает из-под плаща пистолет и палит в воздух три раза, как договорились. В дыму, за спиной, что-то с грохотом и руганью падает: мысль, что это от внезапного шума навернулся и рухнул Штоллен, Котлу нравится. Он бежит дальше. Дым уже рассеивается, за углом пристройки видна установка. Слишком далеко от лестницы. Приходится стрельнуть ещё три раза — подать сигнал о смене положения. Котёл стреляет, подходит к установке, прикидывает вес. На вид метровая металлическая коробка на трёх колёсах с лямками как у рюкзака, шлангом и двумя датчиками. Если уж Штоллен смог поднять…

Звук мотора и резко остановившейся машины снизу слышен отлично. В тот же миг из дыма выбегает Штоллен с перекошенным от злости лицом. Котёл выбрасывает руку с пистолетом в его сторону, но тот даже не спотыкается, только смотрит ещё бешенее. Котёл отводит руку, кидает по ногам профессора трость, а сам стреляет в сторону, откуда, по звуку, приехала машина. Тихий треск, будто кто-то ни с того, ни с сего заиграл на металлической трещётке, слышится снизу. Становится громче, потом ещё громче — и вот из-за края крышы вытягиваются две длиннющие руки. Рукава милицейского кителя не оставляют сомнения в том, кому руки принадлежат.

— Сюда! — зовёт Котёл. Руки мигом тянутся к установке. Штоллен чуть не кидается наперерез, но Котёл тростью бьёт его в плечо и наступает на грудь. Руки ощупывают коробку, лямки, шланг, перехватывают удобнее, поднимают — и живо утаскивают с крыши, складываясь всё с тем же металлическим треском. Опять шумит мотор, и машина, судя по звуку, уезжает.

А Штоллен продолжает зеленеть от злости под ботинком Котла. Лохматый, помятый, с заострившимся от бешенства лицом он похож сейчас на смесь дикой крысы и не менее дикой таксы. Вот уж и правда, есть вещи, на которые можно смотреть вечно.

— Я соберу новую, — хрипит он и глядит прямо в глаза. Котёл не скрывает ухмылки:

— Опять через месяц?

— Идиот.

— На этот раз идиот — ты.

Крыса с таксой исчезают, оборачиваются вихрем, взрывом, вулканом, — чем-то, что Котёл не успевает остановить и сам уже валится спиной на крышу, а разъярённый Штоллен чуть не душит его, прожигает взглядом и орёт:

— Да как ты смеешь?!

Котёл старается не беситься сразу в ответ. Хотя боль в шишке, которой он опять стукнулся, когда падал, очень к этому толкает.

— Ты помогаешь Шмойсу, — говорит холодно и вцепляется в руки профессора, чтоб и впрямь за шею не схватил.

— Ты!!! — он уже едва слюной не брызжет.

— Помогаешь, потому что благодаря твоим «опытам» он нашёл способ ограбить город. И почти уже ограбил.

— Чт… — Штоллен застывает. Щурится ещё злее. — Что значит «благодаря»?

Котёл коротко рассказывает про грабительскую сделку с Мэрией и про завтрашнее подписание бумаг. Штоллен спрыгивает с него, поднимается и брезгливо отряхивает перчатки.

— Уже не подпишут, твоими стараниями, — замечает ядовито. — Не моя вина, что наши чинуши не соображают, кому давать денежки.

— Твоя вина, что у Шмойса есть повод эти деньги требовать.

Штоллен демонстративно фыркает и складывает руки на груди.

— Я уже понял, что вы не заодно, — говорит Котёл.

— Да неужели?! — издевательски взвизгивает профессор. Боль вновь бьёт в голову с порцией бешенства куда более ощутимой, чем раньше.

— Но если ты опять испортишь часы…

— Без лишних пауз, давай, я аж чешусь от любопытства!

— Идею о твоём со Шмойсом сговоре я подкину всем журналистам города. И они с радостью её подхватят.

Пауза всё же воцаряется. Очень длинная пауза. Котёл даже успевает почесать зудящую шишку, но глаз с застывшего профессора не сводит. Тот, наконец, опять зыркает злобно, недовольно горбится и бурчит себе под нос:

— Надо транквилизатор на годность перепроверить, что-то ты поумнел после последней дозы.

Котёл старается не вскипать:

— Не портишь часы — не будет идеи.

— Да ты… — Штоллен закатывает глаза. — А откуда я знаю, что ты не подкинешь эту мыслишку им сейчас, когда всё кончилось?

Теперь замолкает Котёл. Непродуманный момент, чёрт… Он вообще мало рассчитывал, что они продвинутся дальше мордобоя. Но профессор смотрит пристально, не шевелится лишний раз больше. Следит за каждым шевелением Котла. Слушает.

— Я обещаю не подкидывать, — сам не верит, что говорит это, но какие ещё варианты? Штоллен аж перестаёт горбиться, вытягивается, как антенна, будто чтоб убедиться, что верно уловил сигнал. Котёл старается держать спокойный убедительный тон. Не выводить лишний раз ни себя, ни его. — А ты обещаешь не распылять больше свой… — прерывается, не зная, как точнее назвать.

— «Нонтемпус», — подсказывает Штоллен. Котёл хмурится.

— Как? Почему «термос»?

— «Темпус»! — раздражённо поправляет профессор. Цокает языком и усмехается. — Пообещать, значит?

— Значит, — угрожающе смотрит на него Котёл. — Нарушишь слово — я знаю, что с тобой делать.

Смех слетает с губ Штоллена без следа.

— Хорошо, уговорил, — выпрямляется пуще прежнего и говорит торжественным басом. — Здесь и сейчас, я, профессор Штоллен, обещаю тебе, Чёрному Котлу, не распылять над нашим дорогим городком мой «Нонтемпус».

— Да почему «термос»-то? — морщится Котёл.

— «Темпус»! «Нон-тем-пус»! — взмахивает руками профессор, плечи его опускаются, голос опять звенит. — «Темпус» это на латыни… А, забудь!

И правда, моргает Котёл, нечего отвлекаться. Закрепить результат, вот что важно:

— Что надо, я запомню, Штоллен, — шагает к нему и, наконец, поднимает с крыши трость. Штоллен демонстративно заводит руки за спину и прогулочным шагом подходит к краю.

— И я запомню… Чугунок…

Котёл, сам не поняв, почему, замирает на половине шага. Профессор опирается руками о высокий бордюр:

 — Запомню, что ты не брал с меня слова не распылять что-то другое! — и с диким хохотом прыгает вниз.

Котёл кидается к краю — схватить, догнать, вернуть! Опять ведь сгинет на месяц и…

Но профессора простыл и след.