— Ты! Вырубил! Самого! Чёрного! Котла?! — Лёшка, как всегда, и не пытался сдерживаться. Ваське пришлось на него шикнуть:

— Тише, профессор еле уснул!

Лёша вжал голову в плечи и продолжил дрожащим от трепета шепотом:

— Но ты!!! Ты вырубил! И как?! Быстро подействовало? Успел он тебя поколотить?

Васька вздохнул. Похоже, уйти от расспросов не получится.

— Нет, конечно, я со спины подкрался, — объяснил как можно спокойнее. — Как профессор дал сигнал, так и подошёл.

— Что, прям сразу он уснул?

— Прям сразу. И чего ты восторгаешься? Транквилизатор у нас хороший, мы это давно проверили. Какая разница, кого вырубать.

— Но это же Сам..!

— Глупости. Ничего в нём особенного, — в голосе промелькнула злость, стоило вспомнить, с каким остервенением «герой» кидался на профессора. — Заурядный хам с физподготовкой выше среднего. У нас полкурса таких.

— Да ладно…

— Точно тебе говорю.

— А я думал… Радио говорит о нём столько… — Лёшка совсем сник. — Хотел попросить вместо тебя ночью пойти, чтоб тоже его вырубить.

Васька пожал плечами:

— А и сходи. Сам убедишься. Мне не жалко.

— Мне зато жалко, — раздалось со стороны спального закутка. Парни обернулись: из-за покосившейся ширмы вышел профессор Штоллен. Он тоже стоял на ногах не очень твёрдо, говорил хрипло, а смотрел кисло.

— Профессор?! — заговорил Лёша. — Вы же спали!

— Мы вас разбудили, простите…

Штоллен едва не зевнул, но с раздражением сжал зубы, подождал, когда зевок пройдёт, и сказал:

— Не суть. Никто из вас никуда не пойдёт. Нечего время тратить. Прав Васька, типичная тупая серость, — он махнул рукой брезгливо. На руке, поверх мятого рукава зелёной рубашки в клеточку, блеснули золотого цвета часы. Васька помнил, как профессор их стянул с Котла, но думал, что они давно на помойке. Лёшка, похоже, просто обомлел: и от неожиданно мирного тона профессора, и от явно новых красивых часов.

— Э…

— И чего я его столько времени терплю? — Штоллен поскрёб щетину и наморщил нос неприязненно. — И на реактивы такого не пустишь, протухнет раньше времени. От вас двоих и то пользы больше.

— А…

— Но опыт с часами, он же… — сказал осторожно Вася.

— Часами? — Штоллен машинально посмотрел на запястье, потом на мальчишек и, похоже, вспомнил. — А! Нет-нет-нет, всё, как планировали. Но вы никуда не пойдёте. Сидите тут. Или у себя, где вы там… Выспитесь, вот! — он резко и повелительно наставил на них указательный палец.

— Но… — начали парни хором. Штоллен мигом перебил:

— Это приказ. Ясно? А я сам схожу. И если этот… — хрип профессора зазвучал совсем низко и глухо. — Умник опять явится со своими тупыми подозрениями… Уж я его вырублю, не сомневайтесь.

* * *

«Совсем расклеился!»

«Глупый Черпак!»

«Самому не противно?!»

«Глупый-глупый-глупый!»

«Да ты сам никого не слушаешь!»

«Позор, Кастрюля, позор!»

«Пап, я…»

«Народный умелец!»

«Совсем меня не слушаешь!»

«Пап…»

«Самому не противно?!»

«Кастрюля!»

«Кастрюля!»

«Кастрюля!!!»

Крики хлестали по лицу ветками, кулаками, земля под ногами оборачивалась не то бездонной болотной жижей, не то бесконечной кислотной кляксой. «Папа, папа», — с мучительным бульканьем вспенивалась вода. Сквозь гам Котёл едва узнавал голос, самый главный, важный, нужный. Бежать, вырваться, найти, забрать! Нельзя опять опоздать! Путы порвались, вновь показалась дорога под ногами, но стоило ступить — и под ботинком хрустнули, точно косточки мелкой птички, собственные наручные часы. Стекло осыпалось с циферблата, и от треска его осыпалось острыми стекляшками всё кругом.

— Папа! — опять прорвалось сквозь оглушающий звон. Котёл на слух схватился за что-то, сжал, боясь потерять.

— Пап, ты чего? Ай..!

Как по команде — видения сгинули, глаза распахнулись, руки разжались. Ярко-жёлтый горох зарябил перед взором. Пижамная кофта Максима? Присмотрелся — да, она. И сам Максим. Непричёсанный, кое-как одетый (штаны на нём, похоже, вообще школьные), такой же керамически-белый, как и громадная чашка в его руках. Из чашки поднимался еле заметный пар, пахло шишками. Заметив взгляд отца, Макс протянул ему чашку без слов. Котёл выпил всё в три жадных глотка. Вкуса не разобрал, но почему-то вспомнилось варево из древесного сока и смолы, которым в детстве приходилось лечить всё подряд. Но откуда? Не мог же Макс сам…

«Как я вообще попал… домой?»

Да, он дома. В собственной спальне. Шторы чуть приоткрыты, пасмурная серость просачивалась медленными каплями, доставала до прутьев клетки возле стены. Наверху сидели Мерс и Бенц, смотрели внимательно на людей, но подлетать не спешили. Возле кровати пыльно-жёлтым светом горел старый настенный светильник.

— Ещё хочешь? — пригляделся к отцу Макс. — Дядя Жидин целую банку принёс, сказал поить почаще. Он тебя с крыши спустил… И ты всё лежал, лежал…

Котёл немо моргнул. Жидин? Ну да, ну да, кто ж ещё? Но как Жидин мог, если должен был сидеть с Максом? Чуя, что и сами вопросы, и ответы на них вызовут внутри отнюдь не благодарность, Котёл резко мотнул головой. Тут же колкая боль пронзила затылок. Котёл зашипел, схватился за больное и нащупал упругую шишку не меньше половины ладони.

«Штоллен, чтоб тебя…»

— Дядя Жидин сказал, что этим, — Макс кивнул на чашку, — можно и голову помазать.

Котёл вздрогнул от нового воспоминания.

— Нет уж! У меня нормальные мази есть.

Он сел прямо попытки с третьей, развернулся и попытался попасть ступнями в тапочки.

— Но дядя…

Котёл предупредительно поднял ладонь. Угодил, наконец, ногами в тапки и сипло спросил, глядя в тёмный угол комнаты:

— Пожрать осталось чего?

* * *

Обедали молча. Максим разрумянился от еды и наворачивал щи жадно, но старался хлюпать потише, не стучать ложкой о тарелку и то и дело поглядывал на отца, словно не решался начать разговор. Канарейки, ни разу не чирикнув, клевали семечки и тёртую морковь из отдельной миски. Котлу натянутая тишина забивалась комом в горло, и он едва хлебал давно остывший суп. Вкуса не чувствовал и тоже посматривал на сына.

Спасибо, хоть ветер шумел и скрипел деревьями за окном как положено.

— Что со школой? — часы на стене, разумеется, показывали не пойми что, наручных часов не было теперь вовсе, но затёкшие от долгого лежания суставы подсказывали, что в отключке Котёл провалялся не меньше половины дня. Значит, до вечера недалеко. — Почему Жидин не отвёз?

Максим с неохотой опустил полную ложку и задумчиво поднял глаза на отца. Сказал осторожно:

— Я попросил. Присмотреть за тобой, ты ж спал и спал… Мало ли.

Поток нотаций приготовился вылиться наружу, но Котёл быстро заткнул их новым глотком супа и снова упёр взгляд в тарелку.

— Напомни потом, как классную зовут. Объяснительную ей напишу про прогул твой.

Молчание. Котёл опять посмотрел на сына. Макс, как статуя, уставился куда-то в пол и только от взгляда отца повернулся и заморгал:

— А? А… Ага.

«Ага», — отозвался в мыслях Котёл, зачерпнул остатки супа. Неужели эту пресную дрянь он сварил? Хорошо хоть доели почти. А Максим уплетал за обе щеки. Делал вид? Зачем?.. Сидел, ел, будто действительно с удовольствием. В школьных штанах. С вечера, что ли, не переодел?

— Ты спал? — спросил Котёл и встал из-за стола. Макс дёрнулся почти испуганно, схватил ложку крепче — и Котлу на миг захотелось себя этой ложкой зарезать.

— Я? Я потом, — Макс отвёл взгляд, отложил ложку, быстро через край допил свой суп и тоже вскочил, — посуду ещё надо помыть.

Он потянулся через стол взять тарелку отца. Котёл подумал, сел обратно и решил не мешать. Канарейки продолжали клевать морковь, их тарелку Макс не тронул. Поставил отцовскую и свою друг на друга, опустил в раковину и открыл кран. Забрал со стола ложки, тоже сунул под воду.

Котёл смотрел на него сквозь опять засвербившую боль в затылке. Надо ж так приложиться… Обо что он ударился? Больше похоже, будто ударили его. Со спины. Но Штоллен бы не успел, Котёл крепко его держал, он точно помнил. Зато часы стащить успел… Совершенно бесполезная вылазка получилась, Котёл даже не нашёл то, от чего на крышах оставались следы капель. То, чем Штоллен наверняка и испортил все часы в городе. Надо было не болтать с ним, а вырубить одним ударом и искать. Но Штоллен опять его отвлёк. Вечно он находил способы отвлечь от цели…

— Убью гада…

Тарелка грохнулась об пол и разлетелась на куски. Максова тарелка. Он домыл её и, похоже, хотел вытереть и положить обратно на стол. «Вслух сказал, чтоб меня», — догадался Котёл и с плохо скрываемым ужасом посмотрел на сына.

— Макс, я не то имел ввиду.

Куда больший ужас отразился в глазах Максима.

— Па… пап…

Вслед за тарелкой из пальцев его упало полотенце. Испугавшись, что следующим упадёт уже сам Макс, Котёл почти вскочил к нему, но не успел: тот, завидев порыв отца, кинулся к нему первый, опрокинул обратно на стул, обхватил дрожащими руками и затрясся в громком испуганном плаче. Котёл схватил сына, накрыл ладонью его голову, как щитом, что-то пытался шептать, успокаивать, Выходило невразумительное мычание, Макс что-то всхлипывал в ответ. Первое, что он смог проговорить после долгого плача, было умоляющее:

— Папа… Папа…

Папа неумело гладил сына по трясущимся плечам и не мог ничего нормально сказать. В голове вместо мыслей плескалась сплошь тормозная жидкость.

— Папа…

— Ч… Что? — кое-как отозвался Котёл.

— Не ходи больше на патрули один, — сквозь слёзы проговорил Макс, оторвался от плеча и посмотрел отцу в лицо. — Пожалуйста. Я слушаться буду, всё до последнего слова исполнять, только не ходи больше один, папа…

Ужас, безжизненный и липкий, затопил Котла до макушки. Не от того, что Максим додумался подобное предложить, а от того, что какая-то часть внутри в секунду предложение равнодушно оценила и заключила, что им можно воспользоваться.

— Нет, — отрезал Котёл. Макс удивлённо моргнул. — Нет, Макс… Нет.

— Но, папа…

Вздохнул.

— Ты тут не при чём, — он сказал это так твёрдо, как только смог. — И послушание твоё не при чём. Да и сам подумай, с кем я буду ходить?

— Дядя Жидин?

— Нет. Иногда он помогает, да, но у него своей работы полно.

 Максим всхлипнул.

— А Штоллен его и вовсе чуть на запчасти в том году не растащил. Нечего им лишний раз пересекаться.

— А дяд…

— Вовка и Мишка тоже отпадают, — угадал он новую идею сына. И новые вопросы тоже. — Они неплохо дерутся, но толковой подготовки у них всё равно нет.

— У тебя же есть! Научи их!

Котёл покачал головой.

— Плохой из меня учитель.

«Я даже с тобой по-человечески не могу».

— Ты отличный учитель! — заплаканные глаза Максима протестующе вспыхнули. — Ты меня научил машинки заводные чинить, помнишь? А у нас недавно пятиклашки принесли в школу такую, легковую. На каждой перемене запускали по всем коридорам. А она до лестницы доехала и шмяк со ступеньки. И заводиться перестала.

— И ты починил?

— Починил! Я шёл на географию, а они, смотрю, стоят, ревут. Ну и спросил. Если б ты плохим учителем был, разве смог бы я починить им игрушку?

Котёл и правда помнил, как при нём ремонтировал несколько коллекционных заводных машинок — через постоянных клиентов передал их в починку какой-то любитель.

Весь вид Максима переменился разительно, пока он говорил про починку. Вместо тревоги в голосе зазвучала абсолютная уверенность, краснота из глаз быстро прошла, да и весь он перестал сжиматься в руках отца, перестал трястись. Котёл его понимал: говорить о простом и понятном ремонте куда проще и приятнее, чем о тьме нерешённых проблем.

Которые, видимо, останутся нерешёнными и дальше, потому что Котёл послал всё к лешему, попытался улыбнуться и спросил:

— Ещё поучиться хочешь?

До самой темноты Максим и Котёл просидели в мастерской над вещами из музейного заказа. Починить успели немного, Котёл дольше объяснял и с удивлением в который раз отмечал, какой у него сын внимательный, терпеливый и усидчивый. Сам Котёл в его возрасте уроки от деда и те с трудом высиживал, не говоря уже о школьных. А Макс, похоже, готов сколько угодно смотреть, как отец выкручивает мелкие винтики, не давая им сорваться с отвёртки и укатиться на последних поворотах, слушать, почему вот эту хрупкую позолоченную пружинку нельзя там-то и там-то заменять на упругую тёмную, и наоборот, и много чего ещё. После всех наставлений Максим сумел починить простенькую музыкальную шкатулку (ему понравился на ней узор из васильков, и он выбрал её, как только отец разрешил) и игрушечную лису, которая забавно поворачивала уши при заводе. За ремонтом опять заговорили про школу. Котёл узнал, что та самая Женька, чей отец подвозил Макса в тот злополучный вечер, рисует картинки «лучше, чем в книжках», что они, оказывается, сидят вместе и дружат с шестого класса, что она «вообще, конечно, самая классная», но добродушный Макс не на шутку хочет прибить учебником всех, кто дразнит их женихом и невестой. «Учебником не надо, казённая вещь. Я тебя потом ластиком прибивать научу», — Котёл хитро подмигнул Максиму. Тот застыл от неожиданности сперва, а потом залился смехом, звонко и легко. И все дерьмовые прошлые дни вдруг обрели подобие осмысленности и перестали давить на мозг теми самыми проблемами. И боль от шишки забылась совсем.

Заснули тоже вместе: Котёл проводил уже засыпающего на ходу Макса в спальню, уложил, да так и не смог отойти от мигом заснувшего сына, и отключился, как-то уместившись на краю узкой кровати.