Было противно. В первую очередь от себя. Она не должна была опускаться до вот такой мести. Это было слишком.

И они. Её родители. Она их любила и не смогла бы перестать любить, наверное, даже если бы узнала, что они были серийными убийцами.

Но почему они были… такими?

Почему?

Наверное, стоило спросить у Сириуса…

Но что он ей скажет? «Были дураками?» «Так ему и надо?»

Первое будет пустым оправданием. Насчёт второго она так и не докажет ему, что он не прав и тогда — тогда — он не заслуживал… и то, она не знает, что он делал. Она знает только, что нападать вдвоём на одного, пытать и издеваться было низко. Она только лишь это и знает.

И Лили… наверное, это и стало их последней ссорой тогда — и после этого они больше не были друзьями.

И она не могла сказать, что Лили не была права, обидевшись на «грязнокровку». Но она так же и не понимала, что Снейпу тогда всё равно было, что говорить — «сука», «шлюха»… «грязнокровка».

Да, наверное, Лили не понимала. 

Но почему она не защищала его?

Почему?

Она ждала Снейпа — и он пришёл. Печальные шаги по лестнице — и вот он зашёл на башню, сгорбленный, как будто под неподъёмной ношей.

Но, как только он увидел её — он выпрямился. И улыбнулся.

— Не ожидал, — счастливо сказал он, быстро подходя к ней.

Мэриголд стало от себя противно.

— Я не такая уж хорошая, как вам кажется, — честно сказала она то, что думала.

Да, она его ненавидела.

Но она не имела права опускаться до его уровня.

— Ну, уж точно не хуже меня, — сказал он, садясь рядом с ней.

— Не думаю. — Она вздохнула. — Сегодня она поступила не лучше вас.

Странно было обсуждать это с ним сейчас. Но она… чувствовала, что должна хоть как-то… извиниться?

Но она не могла извиниться.

Но не могла и уйти просто так, оставив его ненавидеть её маску ещё большей ненавистью одному.

— Зачем? — неожиданно спросил Снейп.

— Из мести.

А он всё смотрел на неё и улыбался.

— Вы думаете, это была слишком жестокая месть?

— Нет. Слишком… неправильная.

Снейп неожиданно… рассмеялся. Легко и светло, как будто и не Снейп это был. И как будто он только что не горбился под грузом боли, заходя на башню.

— Вы отомстили своему врагу — и вместо радости сидите и каетесь? — счастливо спросил он. — Я думал, на такое способны лишь ангелы с небес.

Ангелы не мстят.

И вообще это был полный бред.

— Не издевайтесь.

А она — опять — не имела права говорить «не издевайтесь» грубо и жестоко в ответ на искреннее восхищение.

А он искренне восхищался — тем, чем никогда, никогда не должен был.

— Скажите, вы отомстили тому человеку, который пытал вас тёмным артефактом?

Ах да, Амбридж… Амбридж совсем вылетела у неё из головы.

— Нет. Я отомстила тому человеку, который пытал меня без артефактов.

А Снейп всё ещё улыбался.

— Этот человек наказан и больше не будет?

Мэриголд вздохнула.

— Нет. Будет, и ещё сильнее. А я наверняка сделаю что-нибудь ещё ужасное. Наверное, не такое, другое какое-нибудь. Я… не думаю, что я могу остановить бесконечный круг насилия. Этот человек ведь тоже мстит. Я ему ничего не делала — ну, до этого момента… но он считает возможным мстить мне, потому что его обидчики мертвы, а я с ними связана. Ненависть… неостановима. И боль тоже.

Зачем она говорила это Снейпу?

Она не знала, чего она от него хочет. Чтобы задумался? Но она была реалисткой. Не задумается. Чтобы догадался? Нет, она этого не хотела.

Он в ответ помрачнел и вздохнул.

— Да. Насилие и боль никогда не закончатся.

Они молчали долго. Мэриголд смотрела в тёмное ночное небо и видела своего отца, который применил экскуро к слизистой и кровеносным сосудам. Видела свою мать, которая просто бросила своего приятеля на растерзание человеку, которого она тогда ещё не любила.

Видела себя как будто со стороны — в кабинете с бархатцами, пропахшем имеретинским шафраном. В Омуте Памяти.

Она чувствовала кровь, никак не отливающую от лица, чувствовала желание продолжить плакать по неправильности всего.

— Что вы с ним сделали? — внезапно спросил Снейп. — С этим человеком. Что такого ужасного, что вам так плохо сейчас?

— То же самое, что и он со мной, — просто ответила Мэриголд.

— И что же в этом такого плохого?

— Я не сразу осознала, как это мерзко.

Она вообще не осознала в тот момент. И нельзя было винить в этом только бодрящее зелье, хотя оно в тот момент действовало как-то слишком уж хорошо.

Она была дурой.

— Но этот человек делал с вами то же самое, — возразил Снейп. — Вы имеете полное право.

Мэриголд внезапно разозлилась.

— Вы так считаете? — резко и холодно спросила она, пронзительно посмотрев на Снейпа.

Он выдержал её взгляд.

— Да, я так считаю.

Сам не понимал, что именно он «так считал». Ну и кто из них идиот?

— И вы продолжили бы так считать, если бы, например, тот же Поттер сделал с вами то, что вы делаете с ним?

Снейп замер.

Отвернулся от неё.

— Он сделал, — тихо сказал он. — Прямо сегодня вечером. То же самое, что с ним делаю я.

О, как хорошо, что он это осознавал.

— И? Вы думаете — в этой ситуации — вы считаете, что он имел на это право?

Снейп тряхнул головой.

— Этот гадёныш не должен иметь никаких прав, — очень зло прошипел он.

Как ожидаемо.

Но из этого ничего не исходило. Всё равно по его мнению она имела право — потому что это она. А Поттер не имел — потому что это Поттер.

Смешно.

— И что же, по-вашему, определяет право на месть? — печально поинтересовалась она. — Я, по-вашему, имею право, а Поттер не имеет. Когда я собиралась отомстить, я считала себя имеющей право, а теперь — не считаю. Нет никакого закона, определяющего это. Есть только… идиотская Библия, в которой сказано, что мстить вообще нельзя. И ничего нельзя, и всех рассудит Бог. Есть идиотские мирские законы, которые призваны мстить за всех, но по итогу ни за кого не мстят. Ничего нет.

Снейп снова повернулся к ней.

— Да, — сказал он. — И получается так, что наши права определяются только нами. И только нам их устанавливать. И только нам их реализовывать. И лишь иногда приходится дополнительно скрывать эту реализацию — от мирских законов и чужой морали. Таково моё мнение.

Мэриголд склонила голову.

Как ни странно, от разговора со Снейпом ей становилось легче. Легче принимать свой поступок. И смиряться с поступками родителей.

— За что вы мстите Поттеру? — спокойно поинтересовалась она.

Снейп наклонил голову так низко, что за волосами стало не видно его лица.

— Вы осудите, — сказал он. — Вы слишком хорошая для этого.

Она неожиданно для себя усмехнулась.

— Я вас ненавижу. Забыли? И осуждаю. Примерно за всё. И если вы приняли решение ему мстить, то оберегать это от моей морали уже довольно бессмысленно. Я ведь осуждаю уже то, что вы ему мстите.

Снейп вздохнул, не поднимая головы.

— Так заметно, что я ему мщу?

Мэриголд усмехнулась.

— Ну, противен вам весь Гриффиндор. Но им вы не мстите. Поверьте, заметно.

Он вздохнул.

— Его родители мертвы, и я не могу мстить им.

В этом было что-то неправильное.

Ах да…

Он же любил её мать — несмотря ни на что.

— Вы же любили Лили.

Он вздохнул снова, как-то жестоко.

— Любил. А она сломала мне жизнь.

Мэриголд крепко сжала пальцы в кулак.

Всё снова было чудовищно неправильно.

— Но вы ведёте себя так, как будто предлагаете мне пойти и доломать.

Он поднял наконец голову и посмотрел на неё неожиданно серьёзно.

— Нет, — сказал он. — Вы хуже не сделаете.

Он что, совсем с ума сошёл?..

— И почему же? — осведомилась она почти холодно.

— Потому что ничто не может быть хуже.

Да, Северус смотрел на неё и видел ангела.

И да… Поттер всё же сказал ему кое-что ценное. В тот миг, когда их дружба с Лили навсегда закончилась одним всего лишь словом, незадолго до этого самого мига…

Он пересмотрел это своё воспоминание. Прошёл через боль, прошёл через горечь.

Лили действительно не защищала его. Не бросилась на его защиту с палочкой, как это несомненно сделала бы прошедшая что-то, чего он не знал, Мэриголд… как это делал даже Гарри Поттер, безмозглый ослоумный Гарри Поттер по отношению к своим друзьям. Лили даже не остановила заклинание, которое могло его убить — Мерлин, он даже и не помнил, что мог тогда умереть, что к нему применили экскуро к слизистой и кровеносным сосудам — и ему пришлось останавливать его самому.

Лили просто кричала на Джеймса. И всё.

Они действительно плевать на него хотели. Оба.

Да, как он и сказал Мэриголд — его чувства были его чувствами, и только он нёс за них ответственность, не перекладывая её в том числе и на Лили.

И всё равно больно было осознавать, что он ещё считал их хотя бы друзьями, а ей уже было на него плевать.

Мэриголд честно сообщала, что ненавидит — а сама просила стереть себе память, чтобы она не могла им воспользоваться. Просто потому, что была слишком благородна — даже с тем, кого ненавидела.

— И вы не можете даже предположить, что я опровергну это ваше утверждение? Знаете, мне обычно говорят, что у меня талант приносить людям неприятности. И это — друзьям. А что я — возможно, совершенно случайно — сделаю с вами?

Северус помолчал, смотря на небо. В глаза бросался пояс Ориона, а сам Орион почему-то был виден не до конца.

— Знаете, — медленно сказал он, — людям свойственно поступать нелогично и противоестественно. Я всегда считал себя выше этого… но почему-то теперь вот выяснилось, что я тоже слишком человек. Но я не думаю, что это ненормально.

Мэриголд такое признание не впечатлило.

— Я думаю, — отрезала она.

— Помните? Правильность наших поступков определяется только нами. И я правда ценю ваше предупреждение, и я безмерно восхищён вашим благородством. Но я уже определил то, что я считаю правильным. И дальнейшее определяется тем, что считаете правильным вы.

Мэриголд снова бросило в краску от стыда, и она до боли, до крови прикусила губу.

Благородство. У неё. Ага.

— Зря, — бросила она отрывисто.

— Может быть, — не стал на этот раз возражать Северус. — Но я принял решение.

Почему, почему, почему всё так неправильно?

Почему она просто не вышла из его кабинета? Почему она вообще стала думать о мести? Почему в тот момент у неё были такие глупые мысли?

Почему её родители погибли, а она осталась? Почему она не может даже бросить обвинения им в лицо?

Снейп мстил ей за них, за их поведение. Она не знала, с чего это началось…

Кстати.

— Давайте переменим тему, — медленно сказала она. — Я, похоже, не смогу доказать вам, что вы не правы. Но ещё я хочу спросить. Родители Гарри Поттера. Лили вы любили — а Джеймс? Он отнял у вас Лили, это понятно…

— Не думаю, что только он, — заметил Снейп. — Я и сам с тем же успехом отнял у себя Лили, а Лили с тем же успехом выбрала себе человека сама. Но если вы хотите спросить, что они мне сделали… знаете, я могу вам об этом рассказать но… не сейчас. Скажу лишь только, что это было ещё до войны.

Отлично. Он сам помог ей задать вопрос так, что она могла не вызвать подозрений.

— Не надо мне ничего рассказывать, — сказала она. — Я спрашиваю не про то, что они вам сделали. Я спрашиваю о том, было ли это местью, ответом на что-то, что сделали вы — или нет?

Снейп вздохнул.

— Это было ещё в школе, — сказал он. — Это было… в рамках вечной войны между Слизерином и Гриффиндором, лично я им ничего не делал.

То, что он так считал, конечно, надо было делить надвое — она прекрасно знала, какая он мразь. Вряд ли он лгал бы ей, но вот не заметить сделанного, наверное, вполне мог.

Но.

Война между Слизерином и Гриффиндором.

— Ладно, — вздохнула Мэриголд. — В истоки этой войны я вникать не хочу. Но это… тоже неостановимое насилие, даже с победой Волдеморта или над Волдемортом — в любом случае — этого станет только больше.

— Да, — вздохнул Снейп. — Как после войны в первые годы. Вы не знаете, а я, как декан побеждённого факультета… знаю.

Мэриголд тоже вздохнула. Тоже посмотрела на небо. К юго-востоку от созвездия Ориона был ясно виден Большой Пёс, и ярко горела его альфа — Сириус.

Сириус.

Джеймс и Лили.

Даже если она бросит свои обвинения в лицо Сириусу, всё равно не будет никакого эффекта.

— Можно я задам… наверное, странный вопрос о войне пятнадцать лет назад… но я правда не понимаю, — начала она. — Сейчас в Хогвартсе — пятый, шестой, седьмой курс. Это всё — почти всё — дети воевавших на обеих противоборствующих сторонах. Дети сторонников Дамблдора, дети Пожирателей Смерти. Многие их матери воевали на войне. И все их матери забеременели и родили во время войны. Зачем? Почему нужно во время войны планировать и рожать ребёнка? Зачем, если ты не можешь обеспечить ни его безопасность, ни свою, если ты знаешь, что можешь оставить его сиротой, если он может и сам не выжить?

Почему она не может бросить свои обвинения им в лицо? Почему она одна, одна, только одна, почему её воспитывали те, кто её всей душой ненавидел, почему она никогда не знала их любви, любви своих родителей, почему она даже ничего о них не знала до одиннадцати? Почему они родили её? Почему они подставили её под «Гарри Поттера», было понятно. Наверное. Но вот почему они вообще её родили? Зачем родители Невилла родили своего Невилла? Зачем родители Драко Малфоя родили своего Драко Малфоя? Они ведь тоже воевали, подвергались опасности, а потом ещё и косили от Азкабана? Зачем?

А Снейп молчал. Молчал и смотрел на тёмный лес мимо её головы. Сидел и смотрел. И молчал.

— У вас ведь тоже родители погибли тогда, верно? — спросил он наконец.

— Верно, — холодно ответила Мэриголд.

Снейп вздохнул.

Снова посмотрел на лес и поправил волосы.

— Вы же видите, сейчас в школе… откровенный террор мадам Амбридж. Но почему-то ученики всё ещё запускают кусачие тарелки, верно? Всё ещё ходят на свидания с девушками. Будет война страшнее предыдущей — они всё ещё будут ходить, Мэриголд. — Она вздрогнула, потому что он впервые назвал её по имени. — На войне всё так же, как и без войны. Так же само существует жизнь. Жизнь — это не время между рейдами. Жизнь — это радости, развлечения, дружба, любовь. На войне спокойно рождаются дети. Потому что любовь их матерей и отцов умирает только вместе с теми, кто любит. А пока они живы — жива и любовь. Живо желание любить ещё кого-то, иметь детей. Будет Третья Мировая у магглов, будут падать ядерные бомбы — а мы всё ещё будем хотеть любить и радоваться. Хочется строить нормальную, полноценную жизнь — всегда хочется, я думаю, всем людям. И им хотелось. И вашим родителям, и Лили и Джеймсу, и Люциусу и Нарциссе. И потом… они все верили, что выживут и победят, понимаете? Они верили, что не оставят сирот, они верили, что защитят своих детей. Они верили, что война скоро закончится — всё время верили. Она длилась так долго, я помню — и я помню, что в первый год все думали, что это народные волнения или террористические атаки — и они скоро закончатся. Потом все поняли, что это война — и, опять же, думали, что в магическом мире, в современном мире — она не будет длиться долго. И всё время верили, что вот, совсем скоро, через полгода или год… каждый год верили. И жили. И строили свою жизнь. — Он замолк и склонил голову низко-низко, закрываясь волосами. Мэриголд смотрела на него и чувствовала. Слёзы. И ещё она знала, что Снейп очень давно не говорил так долго. И так открыто. И так эмоционально. Наверное, он не говорил так с тех пор, как они разошлись с её матерью. Наверное. — Я понимаю, вы вините их. За то, что они умерли, погибли, а вас оставили. И Поттер винит. И Буллстроуд винит. И Лонгботтом винит, хоть у него и есть призрак надежды. Но ведь… ведь если бы они так же погибли, а вас не оставили — разве было бы лучше? Вы можете сделать много хорошего и плохого, изменить мир в любую сторону, быть их продолжением или не быть — и это ваш выбор. И вы можете сказать, что есть люди, которые были бы рады, если бы вас не было… Но ваши родители дали вам выбор — с кем дружить, а с кем враждовать. Дали выбор — делать или не делать. Любить или ненавидеть. Если бы вы не родились, у вас бы не было этого выбора.

Мэриголд плакала, смотря на хижину Хагрида у леса.

Всё было чудовищно неправильно.

То, что они её родили. То, что они погибли. То, какими они, оказывается, были людьми.

То, что всё это говорил ей Снейп.

Она помнила — болезненный, чахлый ребёнок, на которого было плевать его собственным родителям, ненавидящим друг друга. Вряд ли он тоже не имел к ним вопросов. Вряд ли он мог безоговорочно любить их.

Но он считал, что иметь выбор лучше, чем не иметь его вообще.

(Она понимает Снейпа и говорит с ним о жизни, боли и любви. Какой ужас.)

— Любая жизнь лучше, чем никакая. По крайней мере… по крайней мере, так кажется мне.

(Это говорил Снейп, Пожиратель Смерти.)

(Это говорил Снейп, нездоровый и несчастный ребёнок из болезненных воспоминаний.)

Это говорил Снейп.

Слёзы жгли лицо, и она уже не отворачивалась и не стеснялась их. Плакала и плакала и плакала.

Снейп протянул ей платок.

Она всхлипнула и отодвинулась от него подальше.

Снейп уважительно кивнул.

— И в мыслях не было проверять вашу личность по слезам, — сказал он.

Возможно, что даже и честно.

— Верю, — со всхлипом признала Мэриголд. — Но мысли имеют свойство меняться.

Снейп тихо вздохнул.

— Возьмите его себе насовсем? — предложил он.

— Чтобы вы потом провели поиск и нашли и его, и меня?

Мэриголд не могла перестать плакать — но разум ей всё ещё не отказал.

А Снейп смотрел ну очень уважительно.

— Тёмному Лорду бы вашу осторожность, — непонятно сказал он. — Может и не сошёл бы с ума…

Мэриголд утёрла слёзы рукавом и поняла, что хочет побыть одна.

— Спасибо, — сказала она печально. — Я, пожалуй, пойду?

Снейп вдруг улыбнулся.

— Может быть, на этот раз ногами?

Мэриголд снова утёрла слёзы рукавом.

— Нет. Акцио, метла.